Сотворение мира
Шрифт:
БРАК В КАНЕ ГАЛИЛЕЙСКОЙ
…А в солнечный подталый день, Напротив церкви синей, Там, где завода стынет тень В огне трамвайных линий, — Там свадьба вольная жила, Дышала и гремела — На самом краешке стола, Близ рюмки запотелой. Здесь песню злую пел мужик О красном сорок пятом. Здесь над селедкой выл старик О времени проклятом. Здесь над невестиной фатой, Отмывшийся с дороги, Молчал солдатик молодой — Безрукий и безногий. Кричали тетки, обнявшись: «Эх, горько! Подстастить бы!..» Рябиновкой глотали жизнь — И юность до женитьбы, С фабричной песней под гармонь, С плакатной матерщиной, — И старости печной огонь За швейною машиной… Здесь из немытого окна В снопах лучей горячих Россия зимняя видна Калечным и незрячим! Видны лимоны куполов, Сугробов белых груди. Видна великая любовь, Видны родные люди. Исусе, мы Тебя давно На этой свадьбе ждали! Ты воду преврати в вино: За кровь Твою страдали. А коль нам нечем заплатить За бирюзу метели, — Мы будем есть и будем пить И петь, как прежде пели. И я, Твоя седая мать, — В застолье этом душном. О как мне сладко обнимать Девчонок простодушных! На кухне чистила треску — О, только б до подушки… Дай,
ИСКУШЕНИЕ СПАСИТЕЛЯ ОТ ДИАВОЛА
— «Покажи свою силу! — свой Божий мускул! — и все это бужет Твое: Серебром, жемчугами, сканью расшитое вьюг кружевное белье, Турмалины яблок, топазы хурмы на заиндевелых лотках — И сиянье в Пасхальной ночи церквей — и вой собачий — в веках!..» — «Да что ты меня прельщаешь, ты, смердящий пес, Сатана! Это все от века — уже Мое, мне подачка твоя не нужна: На меня Россию надели давно — отроду! — медным крестом, И ношу я нательный, родной мой крест, — а могильный — уже за холмом…» — «Ах Ты, душка мой, несмышленыш Ты мой! Да кто силе поверит Твоей?! Сотвори, чтоб не брали на бойню из дома отчего — сыновей, Сотвори, чтоб досыта ели младенцы! Тюремный раскрой алтарь… Ах, не можешь?.. Да какой же Ты после этого — Светлый Царь?!» — «Отыди, черный дух. Я тебя не слышу. Я вижу землю мою — Я лечу над рельсами, над сараями, я безумно ее люблю; И безумье Мое — Мой лазоревый нимб — освещает народу путь, И в ночи по нему — солдаты, косцы, плясуны, — очей не сомкнуть!.. Я могу — мановеньем мощным одним — от страданья избавить всех. Я могу на костистые плечи взять первородный великий грех. Только, люди! Как вы будете жить в этом сахарном, сиром Раю? Как вы будуте есть, Как вы будуте пить мое тело и кровь Мою? Нет! Хрустит под полозом синий снег, И под валенком снег хрустит. Пьет из чаши зальделой всяк человек Злой замес страстей и обид. А когда он их выпьет, когда пройдет Корчи, стоны и муки те, Что когда-нибудь я и сам повторю, весь распатланный, на Кресте, — Вот тогда ты поймешь, дурак Сатана: есть у каждого — Крестный путь! Этот страшный путь, да Голгофский путь, где снегов намело — по грудь, Где юродивой Ксеньи хрустальный взор, Где крестит апостол Андрей, Где заместо нимбов — топор и костер Над затылками матерей». ИЗГНАНИЕ ТОРЖНИКОВ ИЗ ХРАМА
Метели тягучий стон. Прядутся ночные нити. Теперь уходите вон, Из Храма — вон уходите. Вы жрали и пили здесь Хранили морковь гнилую. Но Ангел благую весть Принес — я его целую. На красных лоскутьях вы Развешивали цитаты. А после — вели во рвы Живых, распятых трикраты. А после — бокалов звон, Да люстрой — смертям кадите?!.. Теперь уходите вон, Из Храма — вон уходите. Что вы со своим тряпьем Расселись — да с золотишком?! Сей Храм — это Божий дом. А вы о нем — понаслышке: Мол, жил, коптил небосклон, Распяли? — небось вредитель!.. Ну, вы!.. Уходите вон, Из Храма — вон уходите. Монетный звон — и бумаг Вдоль плит истоптанных — шорох… А любящий — нищ и наг На звонких морозных хорах! Он слышит небесный хор. Он холод вдыхает грудью. Он любит пустой простор — На всем безлюбьи, безлюдьи… А ваше: «Купи-продай!..» — Под купольным светлымсводом — Гляди, опричь не рыдай Над купленною свободой… Но время жизни пришло. Но время смерти изникло. Лампады струят тепло Морошкою и брусникой. Вы, торжники!.. Ваш закон: «За грош — Богоматерь купите!..» Все. Срок. Уходите вон. Из Храма — вон уходите. ДИНАРИЙ КЕСАРЯ
Не во храме — в преддверии рынка, Там, где люд челноками снует, Инвалид — очи ярче барвинка — Костылем прожигал сивый лед. Он тянул свою флотскую шапку, Костерил и владык, и рабов, И блестел в мимохожую бабку Черный жемчуг цинготных зубов. Он кричал, надрываясь и плача, Что земля наша скоро помрет, И от этих проклятий горячих На морозе корежился рот! И Христос проходил по майдану, Весь в сиянии голубом. И качнулся, будто бы спьяну, Над воткнутым в сугроб костылем. Глянул нищий: «Что, Господи, смотришь? Вот махорочка, — на, угостись!.. Не дивись, не печалься, не морщись На убогую, скудную жисть. Так живет наш народ окаянный. А властители — вон их дворцы!.. А зато надо мною, над пьяным, Голубь рыночный, света венцы!.. Что, Господь, приуныл Ты?.. Богатым — Богатеево! Нищее — нам!.. А зато ни за снедь, ни за злато Свое сердце я им не продам. Дай мне денежку эту, копейку, Хоть не смог Ты сей мир накормить — Мое сердце под телогрейкой Хочет снова Тебя — полюбить… Ну, подай!.. Соберу — пойду выпью И чего пожевать куплю…» И глядел болотною выпью, Весь в снегу, как в белом хмелю. И Христос наклонился над шапкой, И монета скользнула из рук. И поежился нищий зябко, И промолвил: «Спасибо, друг». А Христос улыбнулся горько, И клубился голоса дым: «Воздадите гордое — гордым, Воздадите слепое — слепым. Воздадите нищее — нищим. Воздадите объятья — плечам. Над Землей давно ветер свищет. Воздадите звезды — ночам. Воздадите любовь — любимым. Воздадите смерти — смертям! Невостребованно, неистребимо… Воздадите все наше — нам». ВСТРЕЧА С САМАРЯНКОЙ
Проходные дворы и метельная хмарь. Рельсы страшно остры, и машинная гарь. А за темью двора — хвост павлиний реклам, Небеса, как дыра, да расстрелянный храм. Пробежал проходным… Блеск ты, уличный гул! Из цигарки Он дым жадно так потянул. И внезапно — из тьмы — по шубейке — коса. А вокруг — ночь, дымы, голоса, голоса… «Ты куда?» — «Я — домой. Детям я — молоко…» «Посиди миг со мной. Это — просто, легко». «Ты рехнулся! Ты пьян…» Папироса — во снег. «Каждый лоб — осиян. Каждый зверь — человек.» «Ну, мужик, ты даешь!.. так присядем — давай?..» В сумке — клады: и нож, И тугой каравай. И под снежной тоской, Под метельною мглой Говорят, говорят, Говорят — всей душой. Тяжек белый наряд. Мир неоновый слеп. Говорят, говорят и едят
теплый хлеб, Поправляет Ему снеговой воротник: «А тебе бы жену, одинокий мужик!..» И глазами блестит: я, мол, тоже одна… И реклама горит в высоте, ледяна. Это двое чужих, это двое родных: Умоталась невеста, печален жених — Баба в шубе потертой, с кухонной сумой, Подгулявший рабочий, — пора бы домой, Да смолит он, прищурясь, цигарку свою, Да целует в ночи Самарянку свою — Близ колодца ветров, близ колодца снегов, Ибо вечна Любовь, быстротечна Любовь. НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ.
Этот город стоял на высокой горе, А внизу ледяная река бушевала. И широкая Площадь январской заре Все объятья свои, все Кремли раскрывала. И в лучах васильковых, из масляной мгля, Где зверюшками в снег сараюшки уткнулись, Шел на нас Человек. Очи были светлы. Руки к нам, как дубовые ветви, тянулись. Он стопами босыми на лед наступал. От холстины одежд, от очей голубиных Исходило свеченье. Он снег прожигал Пяткой голой, тяжелой, землею — любимой. То свечение так озаряло простор, Что народ начал кучами, ближе, толпиться — И стоял Человек и мерцал, как костер, Освещая в метели угрюмые лица… И торговки покинули мерзлую снедь, И старик закурил «Беломор» неизменный… И сказал Человек: — Я не смог умереть. Я в сиянии синем иду по Вселенной. Люди, милые люди, — я так вас люблю! Вы измотаны ложью, трудом, нищетою… Я на Площади этой вам радость молю — Хоть терновник пурги у меня под пятою. Я люблю вас, родные, — любите и вы, О, любите друг друга!.. Ведь так это просто!.. Только рев дискотеки да финки братвы, Да — насилием крика пропоротый воздух… Дочь плескает во старую мать кипятком… Сына травит отец нефтяною настойкой… О, любите друг друга — в дыму, под замком, Во застенке, под блесткой больничною койкой, В теплом доме, где пахнет неприбранный стол Пирогами и мятой, где кошки и дети Вместе спят! — В богадельне, где — легкий укол — И затихнет старик, словно выстывший ветер… Я вам слово златое пригоршнями нес. Я хотел вам поведать премудростей много. А увидел вас — не удержался от слез, Даром что исходил вековую дорогу… Бросьте распри! Осталось недолго вам жить. Ветр завоет. И молнии тучи проклюнут. О, любите друг друга! Вот счастье — любить, Даже если в лицо за любовь тебе — плюнут. И на Площади зимней, так стоя средь вас, Говорю вам я истинно — в темень, во вьюгу: О, любите друг друга! Навек ли, на час — Говорю вам: любите, любите друг друга. ВСТРЕЧА С МАГДАЛИНОЙ
— Кого там бьют?.. Кого там бьют?.. Не зря, должно, Творится суд!.. — Расправа та — Тяжка, крута: Больней кнута, Немей креста… — Ударь сильней! Пусть вон — нутро… Да меж бровей, Да под ребро! — Какой ценой? — Ударь сильней! Жила княжной — Из лужи пей!.. * * *
Женщину бьют на январском снегу. Голую, немолодую. Кто — по-лошажьи — хрипит на бегу. Кто — по-собачьи — лютует. Господи, как же ей больно, должно! Люди вины не прощают. Кровь на снегу — это злое вино. Голое тело мерцает. Людям потребен лишь тот, на кого Беды свалить, будто в Святцы… Людям виновный нужнее всего. Грешница? — Бей ее, братцы! Бей за грехи, бей за дело и впрок! До горлового надсада!.. Голую — бьют на скрещенье дорог. Ежели бьют — значит, надо. * * *
— Стойте! Не бейте. Безумное тело пожалейте. Ты, пацан, — что глядишь на перламутр грудей?.. А кастет в кулаке — чтоб ударить больней?! Ты, серебряная старушка — вяленая чехонь! До сих пор от пощечины горит твоя ладонь. А ты, парень, что красный околыш нацепил? — Ты так следил за порядком, пока бабу били, что сам ее чуть не убил… Девка, лови монету. Пойди, шалава, вызови врача!.. (Опускается перед избитой на колени). Прости нас — за это… На тебе тулуп с нищего плеча… (Сдергивает шубу и укутывает в нее Нагую). ТОЛПА (рыком): — У, сволота!.. Поглядеть — так прям свята… У, морда, дрянь… Ты попробуй с земли встань… Сынка мово совратила: Уж любила — так любила!.. Так любила — стыд и срам!.. — Так любила — как всем вам И не снилось, милые. Так — как за могилою. Так — как до рождения И до Воскресения. * * *
Подошел Он к Нагой. Ее в шубу закутал. Под глазами Его отступила толпа. Засиял Его лоб, золотой Его купол, Над зимой, над толпою, что выла, слепа. И сказал Он, сцепивши худыми руками Ее плечи, истоптанные, в синяках: — Кто из вас без греха — пусть в нее бросит камень. А никто — Я ее понесу на руках. И стояли все — идолы да истуканы! А Он крепко блудницу в охапку схватил И поднял ее ввысь — от любви своей пьяный — Прямо в горестный ход одиноких светил! И сама она — грузная, немолодая — На руках Его сильных от боли дрожа — Засияла звездою январского Рая — Солью льда на блесне дорогого ножа. УКРОЩЕНИЕ БУРИ
Ой ты, буря-непогода — Люта снежная тоска!.. Нету в белом поле брода, Плачет подо льдом река. Ветры во поле скрестились, На прощанье обнялись. Звезды с неба покатились. Распахнула крылья высь. Раскололась, как бочонок — Звезд посыпалось зерно! И завыл в ночи волчонок Беззащитно и темно… И во церкви деревенской На ракитовом бугре Тихий плач зажегся женский Близ иконы в серебре… А снаружи все плясало, Билось, выло и рвалось — Снеговое одеяло, Пряди иглистых волос. И по этой дикой вьюге, По распятым тем полям, Шли, держася друг за друга, Люди в деревенский храм. — Эй, держись, — Христос воскликнул, — Ученик мой Иоанн! Ты еще не пообвыкнул, Проклинаешь ты буран… Ты, Андрей мой Первозванный, Крепче в руку мне вцепись!.. Мир метельный, мир буранный — Вся такая наша жизнь… Не кляните, не браните, Не сцепляйте в горе рук — Эту вьюгу полюбите: Гляньте, Красота вокруг!.. Гляньте, вьюга-то, как щука, Прямо в звезды бьет хвостом!.. Гляньте — две речных излуки Ледяным лежат крестом… Свет в избе на косогоре Обжигает кипятком — Может, там людское горе Золотым глядит лицом… Крепче, крепче — друг за друга!.. Буря — это Красота! Так же биться будет вьюга У подножия Креста… Не корите, не хулите, Не рыдайте вы во мгле: Это горе полюбите, Мбо горе — на Земле. Ибо все земное — наше. Ибо жизнь у нас — одна. Пейте снеговую чашу, Пейте, милые, до дна!.. — Навалился ветер камнем. В грудь идущим ударял. Иссеченными губами Петр молитву повторял. Шли и шли по злой метели, Сбившись в кучу, лбы склоня, — А сердца о жизни пели Средь холодного огня.
Поделиться с друзьями: