Сотворение мира

* * *

Ты тихо пальцы на бедро мне положил. Дрожь меня пронзила. Ты понял — и пальцы поменял на губы.

* * *

Люди, в любви соединяясь, Прекрасны дикой красотой. Ее писать — ну разве Хвосты быков обмакивая в кровь, На стенах Пещер, Где росписям потом молиться будут!

* * *

Разденемся. И лишь: люблю, люблю, — Твердим, твердим, твердим, как во хмелю… За это слово нам грехи простятся. Весь Ад я этим словом отмолю.

* * *

Мы все меняем — лики и года. Мы все меняем — вьюги, поезда. А сами думаем, что мы-то — неизменны!.. А глянешь в зеркало — ох, не гляди: беда…

* * *

О, как, смеясь, отец меня писал! Как на холсте меня он рассказал! Во всех стихах я так себя не выдам, Как отразил он — в самом страшном из зеркал…

* * *

Вжимаюсь, плачу, глажу — и слепну я опять… О тело человека, тебя нам не понять — Зачем — насущней хлеба, Зачем — потопней вод, Зачем — святей молитвы любимый жадный рот?..

* * *

…Газета мятая. И ложка — серебром. И дом мышиный, предназначенный на слом. Стою, как гренадер! И золотое зеркало твое Вбирает снежной бездной Мое черное белье…

* * *

Мой пряный, мой сухой Пантикапей!.. Плесни-ка, море, мне в стакан, налей… Я молодость мою запью тобою — Любимым все сильнее и скупей.

* * *

Плоть яростная женская груба. Откину прядь прилипшую со лба. Прости, любимый. Нежности не знала. О нежности твоей — моя мольба.

* * *

Так нарисуй меня!.. А как?.. Вот так: Монисто звонкое — как золотой карась — пятак, И пестрядь юбок, и платок расшитый Горит костром! На скулах — дикий мак!..

* * *

Цыганочку себе нашел?.. Гляди: Тебя крестом запрячу — на груди… Тебя с собой — во вьюгу унесу… В кулак зажму… От сытости — спасу…

* * *

Ох, сколько там времен?.. На стрелки глянь: Пора идти… Расшита снегом рвань Посконной да холщовой нашей жизни… Ну, с Богом. Поцелуй меня и встань.

* * *

Остались два печенья на столе. Окно горячее — на выстывшей земле. Остались мы, идущие по миру Уже поврозь — в казнящей, хищной мгле.

* * *

«Любимая!..» — Но в зеркале — не я, А в трещинах, морщинах — плоть моя… И ты — старик… Не плачь. Тебя люблю я — На берегу иного Бытия.

* * *

Старушка буду ведь!.. Скорей гляди: Вздымается, идет волна груди… Люби, покуда я не почернела!.. А там — пойдут холодные дожди…

* * *

А там — дожди косящие пойдут, Слезящийся огонь очей зальют… Еще, любимый, есть в запасе Время. Еще не скоро наш Последний Суд.

* * *

— Ты за каждою дверью видишь — себя. — Такая судьба. — Ах, нахалка, да ты ж еще — молода! — Да. — А за этою дверью — что гудят?.. — Свадьбу — гости глядят. — Чью?.. Неужто — твою?! — Слушай, что пою.

СВАДЬБА

Все по рынкам, по вокзалам, по миру скиталась. Не краса была — а сила. Не любовь — а жалость. Как вкусна вода из баков железнодорожных! Близ гостиниц — вой собаки — отсветом острожным… Сколько раз — в подушку криком: эх, судьбу узнать бы!.. Вот — сияю ярким ликом. Дожила до свадьбы. Серьги — капельками крови. Дрожу, как синица. Сколько было всех любовей, — может, эта — снится?! Вспомню: боль… Пиджак на стуле…Писем вопль упорный… В самолетном диком гуле — плач аэропортный… Рюмки на снегу камчатном ягодами светят. Сойкой в форточку влетает резкий зимний ветер. Только счастья нам желают, нашу бьют посуду, Только я тебя целую, все не веря чуду! И когда средь битых чашек нас одних оставят — Наши прошлые страданья ангелы восславят.

* * *

Горечь лифтов ноздри прожгла. Вдоль по стенкам — надписей шрам. Где-то здесь я была. Жила. Здесь — залеченный жизни шрам. Под пятою подъезд гудит. Я бегу. О! Я узнаю — Маргарин первобытно смердит, И аккорд гремит, как в Раю… Ты, высотка! Тюрьма людей… Ты, любовь — ты пес за дверьми… …От любви нам — паче зверей — Жить — людьми, умирать — людьми. О, как веки воспалены… Флюорографом — этажей… Все каморки — обнажены… Все лилеи закинутых шей… И, как вкопанная, замру У квартиры с номером: ох, Это здесь… И, как на ветру, Съежусь: о, прости меня, Бог.

ГРЕХОПАДЕНИЕ

Меня девки подговорили И я белое платье пошила Ну сначала ели и пили Торт я резала да шутила А была компания пестрой Гобоист мой да два шофера Упирался мой локоть острый В пачку драную «Беломора» Общежитье И день рожденья Дух вахтерских и раздевалок И соседки курянки варенье Эх из курских китайских яблок Гости гости куда ж уплыли Гобоист мой напился пьяным И тяжелые руки застыли На кривом столе деревянном Я-то знала — другую любит Только я-то — живая птица Я в вино обмакнула губы Я боялась пьяной напиться Я по нем музыкантишке сохла Уже два с половиной года Та другая давно б издохла Я живуча Такая порода И когда он сгреб меня — кучей Да на койку скриплую кинул Да ожег щетиной колючей Да приник губами сухими Я сказала Да все что хочешь Он Но я не люблю нисколько Жизнь загубишь одною ночью Да ее загубить недолго Ох и страшно было Так страшно Я ж девчонка была натурально С посконьем своим — в ряд калашный Иноземный да чужедальний А уж двадцать четыре года Бабе стукнуло нестерпимо Мужику б — посреди народа — Закричала бы Ты любимый А тут страх этот — так ли двину Я рукою ногою так ли Пот клеймит бугристую спину Волоса — наподобье пакли Ребра гнулись — ломкие спицы — Да под ребрами под мужскими О как тяжко же становиться Бабой — чтоб носить это имя О как больно как это больно Эту боль рассказать — не хватит Ни столицы первопрестольной Ни железной прогнутой кровати Я закрыла простынку телом Чтобы он не узнал не понял Что сермяжницу захотел он За парчовой царицей в погоне Он не понял Назвал меня шлюхой Только скучной очень плохою Он сказал Твое тело глухо Ты навек пребудешь глухою Нет в тебе изюминки этой Той что всех мужиков щекочет Нет того медового света Что испить до дна всякий хочет И пошел ремень заправляя Громыхая мелочью медной А я думала что умираю И упала на пол паркетный Мы его мастикой натерли Запах был гадюшный и сладкий И схватил он меня за горло Запах этот — мертвейшей хваткой И лежала всю ночь под дверью Голяком мертвяком распилом Дровяным убитою зверью Ржавым заступом близ могилы Заступись заступником кто-то Никого Пустынна общага Вот какая это работа Вот какая это отвага Вот как бабами становяся На паркетах пищим по-птичьи А потом — от холопа да князя Озираем державу мужичью А потом Что потом мы знаем Мы — царицами прем по свету А ночьми от боли рыдаем Оттого что нежности — нету

ЭРОС

Я снимаю сережки — последнюю эту преграду, Что меня от тебя заслоняет — как пламя, как крик… Мы позор свой забудем. Так было — а значит, так надо. Я пока не старуха, а значит, и ты не старик. Повторим мы любовь — так пружину, прижатую туго, Повторяют часы, нами сданные в металлолом… Вот и выхода нет из постылого зимнего круга. Но зима не вовне — изнутри. Мы — в жилье нежилом. И пускай все обман — не прилепится к мужу супруга! — И пускай одиночество яростью тел не избыть — Мы лежим и дрожим, прижимаясь в горячке друг к другу, Ибо Эроса нет, а осталось лишь горе — любить! И когда мы спаялись в ночи раскаленным металлом, И навис надо мной ты холодной планетой лица, — Поняла: нам, веселым, нагим, горя этого — мало, Чтобы телом сказать песнь Давида и ужас конца.

* * *

Снова лифт. Душа болит Вниз. А сердце — вверх летит. Камнем вниз — а сердце — вверх! На площадке — яркий смех. Я спугнула их. Они Целовались яростно! …О, спаси и сохрани — Губ девичьих ягоды… Корневища рук мужских. И подснежник платья. Ширь разлива — свет реки — Крепкого объятья. «Это — Вечная Весна!..» «Молодежь-то — дурит…» А старуха — одна — Близ подъезда курит. Резко глянет на меня. Качнусь, как бы спьяну. После дыма да огня Я — тобою стану.