Советская поэзия. Том первый

‹1965›

АБДУЛАХ ОХТОВ

(1909–1971)

С черкесского

СЛОВО О БРАТСТВЕ

Помнят горы, помнят реки, Как за синим лесом Побратался русский воин С воином-черкесом. Побратались, обменялись Боевым оружьем. И с тех пор четыре века Мы с Россией дружим. Много с гор воды сбежало За четыре века, Много с неба звезд упало За четыре века. Реки горные мелели, И цари менялись, Только братьями народы На века остались. И сегодня помнят люди, Как за синим лесом Побратался русский воин С воином-черкесом.

‹1957›

ПАУЛЬ РУММО

(Род. в 1909 г.)

С эстонского

СТРАНИЦА ИЗ ДНЕВНИКА

Возле топящейся печки я пистолет разбираю, — Выпал мне после сраженья отдых в морозном лесу. Словно далекая Эльва, местность такая родная… Скоро ль родных я увижу, Эльвы далекой красу? В доме пахнуло смолою. Это с работы устало В дом возвратилась хозяйка. Мальчик бросается к ней. Вижу глаза ее грустные с отблеском пламени алым: Муж ее где-то далеко, тоже, как я, на войне. Жив он теперь иль, быть может, в битве погиб на рассвете? Где он сейчас — в Сталинграде или же в Брянском краю?… Так вот и мне неизвестно: где мои малые дети Бродят одни по сугробам, где они сыщут приют? Враг нам принес это горе, враг раскидал наши семьи. Льются горячие слезы. Край мой истерзан войной. Крови горячей потоки льются на мерзлую землю. Жарким клокочущим гневом шар опоясан земной. Возле топящейся печки, где еще угли пылают, Я поднимаюсь и молча руку хозяйке даю. Время на фронт отправляться. Там, передышки не зная, Наши солдаты на Запад движутся в грозном бою!

‹1943›

РУССКАЯ ЖЕНЩИНА

Маленький полустанок. Мы на Мурманской дороге. Женщина поезд встречает — Русская, с видом строгим. Фронт в стороне грохочет, В небе прожектор бродит… Стрелку под градом осколков Женщина переводит. Ладога за спиною… Мы на колесах снова. Вдали от полей эстонских, Вдесятером, без крова. Без крова? Глазок окошка Мигнул нам из вьюжной дали, — Чудом стоит в поселке Домик среди развалин. А стрелочница у будки Рукой приветливо машет: «С приездом, сынки! Пусть будет Мой маленький дом и вашим!» Нас чистота встречает В комнате небогатой. На скатерти белой скоро Запел самовар пузатый. Радушно к столу хозяйка Несет свой паек рабочий. Нам с нежностью материнской Готовит постели к ночи. Слезу со щеки смахнула: «Мой сын, защищая Таллин… Спит он в земле эстонской…» — Мы со скамей привстали. И сразу она бодрится: «Вот сыновей-то сколько! Пальцев теперь не хватит, Не перечесть, да и только! Сил набирайтесь, спите. Благодарить не надо!» И женщина вышла снова На пост, где свистят снаряды.

‹1951›

НИКОЛАЙ РЫЛЕНКОВ

(1909–1969)

* * *

Нет, не весна, а ты сама Моих друзей свела с ума. Нет, не заря, а ты сама Видна мне с каждого холма. Твои поля, твои луга, Твои скирды, твои стога, Твои дубравы и леса, Твоя любовь, твоя краса. Недаром в непогодь и в зной Мне щеки ветер жжет лесной. Скажи, кому ты за Десной Косынкой машешь расписной? Заводишь песню… Про кого? Тропинку метишь… Для кого? Мне, кроме взгляда твоего, Не нужно больше ничего. Но разве выговорю я Все, чем полна душа моя? Уж лучше в рощу выйду я, Петь научусь у соловья. Тебя увидев за Десной, Поклон отвешу поясной И запою, как в ночь весной Меня учил певец лесной. Такую песню, чтоб она Со всех дорог была слышна, Чтоб под напев ее весна Была и в непогодь ясна. Чтоб, услыхав ее вдали, Из края в край моей земли Шумели грозы, ливни шли, Хлеба высокие росли.

‹1936›

* * *

Мне нравится искусство бочара, Когда, в карман не лезущий за словом, Он в зимние большие вечера Скрепляет клепку обручем дубовым. Врезает дно, храня суровый вид, И говорит: «Сто лет смолить не надо! Посудина, что колокол, гудит». И сердце мастера удаче радо. И снова, как вчера и завчера, Не видя любопытных за плечами, Он тешет клепку дни и вечера И пригоняет обручи ночами. Нужны мне глаз и мудрость бочара, Чтоб речь скреплять, как бочку обручами.

‹1939›

* * *

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год В пыли дорог сочтется каждый след, И корпией на наши раны лягут Воспоминанья юношеских лет. Рвы блиндажей трава зальет на склонах, Нахлынув, как зеленая волна. В тех блиндажах из юношей влюбленных Мужчинами нас сделала война. И синего вина, вина печали, Она нам полной мерой поднесла, Когда мы в первых схватках постигали Законы боевого ремесла. Но и тогда друг другу в промежутках Меж двух боев рассказывали мы О снах любви, и радостных и жутких, Прозрачных, словно первый день зимы. Перед костром, сомкнувшись тесным кругом, Мы вновь клялись у роковой черты, Что, возвратясь домой к своим подругам, Мы будем в снах и в помыслах чисты. А на снегу, как гроздья горьких ягод, Краснела кровь. И снег не спорил с ней! За это все нам день зачтется за год, Пережитое выступит ясней.

‹1942›

* * *

Ты никогда так не была близка мне, Как в эти дни тревожные, когда Столетних зданий распадались камни, В колодцах кровью пенилась вода. Детей теряли матери, а дети Теряли детство. Кто его вернет? Мы позабудем многое на свете, Но позабыть не сможем этот год. Все пережить нам легче было б вместе. Мой друг, моя сестра, моя жена! Но ветер нес безрадостные вести, Луна была, как уголь, сожжена. От гнева губы сохли, как от жажды, Не мог я думать ни о чем другом — Мне встретиться хотелось хоть однажды — Лицо в лицо, глаза в глаза — с врагом. И я с тобой расстался, дорогая, Меня послала родина в поход. В такие дни, любовь превозмогая, Дорогой чести мужество идет!

‹1942›

* * *

Золотое облако зноя, Запах трав — медовый, хмельной. Небо русское расписное Распахнулось передо мной. И пылят пути фронтовые В не скудеющем свете дня… Солнце жизни моей, Россия, Укрепи на подвиг меня!

‹1943›

НАДПИСЬ НА КНИГЕ

От слов заученных и пресных, От чувств, что плоти лишены, Мой современник, мой ровесник, Мы отвратились в дни войны. Под визг свинца, под скрежет стали Вдали от отчего крыльца Нас обожгла она, и стали Огнеупорными сердца. В них переплавились, как в тигле, Все наши чувства и мечты. Мы, возмужав, навек постигли Закон суровой простоты, И, недоступные гордыне, И неподкупные во всем, Ни клятв, ни громких слов отныне Мы всуе не произнесем. Зато из нас уверен каждый, Что светит нам одна звезда, И на губах, спаленных жаждой, Нет — значит нет, и да — есть да! Мы узнаем друг друга в песнях, Что кровью сердца скреплены… От слов, заученных и пресных, Мы отвратились в дни войны.

‹1945›

БАЛЛАДА О ПОРТРЕТЕ

Не в мастерской художника, где краскам Дано грустить и радоваться, нет, — В глухом лесу, в становье партизанском Тот необычный создан был портрет. Когда над лесом проносились грозы И гром гремел на языке чужом, Среди поляны на коре березы Его разведчик вырезал ножом. И стало вдруг светло под небом хмурым, И сразу все поверили — он здесь. Глядит сквозь чащу точный глаз с прищуром, И мир пред ним — как на ладони весь… К нему тянулись тропки по оврагу, Где шепотком деревья говорят, Ему спешили принести присягу Все, кто отныне приходил в отряд. Что были им фашистские угрозы, Кто мог их след невидимый найти, Когда в лесу из-под шатра березы Сам Ленин им указывал пути! И час расплаты видел мститель грозный, Одним его присутствием согрет… Не зря теперь меж мрамором и бронзой Поставили в музее тот портрет.

‹1948›

* * *

Куда ни посмотришь — родные, Открытые сердцу края. Я весь пред тобою, Россия, Судьба моя, совесть моя. Не ты ли меня окружила Простором лугов и полей, Не ты ли меня подружила С задумчивой музой моей! Не ты ль полновесного слова Открыла мне все закрома… Я знаю — за это сурово С меня ты и спросишь сама! Не раз к твоему придорожью Приду я от песенных рек, Чтоб даже нечаянной ложью Тебя не унизить вовек. Так спрашивай строже — отвечу За все: за подруг и друзей, За самую краткую встречу С задумчивой музой моей. За песни, которым впервые Внимают родные края… Я весь пред тобою, Россия, Судьба моя, совесть моя!