Советская поэзия. Том первый

‹1936›

ПОЕЗДА

Тишина степная. Даль ночная. Гул в ночи. И снова тишина. И слежу за степью из окна я: Степь в чудесный сон погружена. Этот сон спокоен и недолог — Сон земли, и неба, и воды. Опустила ночь свой темный полог, На котором ни одной звезды. Ночь безмолвно по земле проходит, По-хозяйски взгляд ее широк, — Будто бы задумавшись, подводит Радостным дневным трудам итог. Спит земля, и сон ей снится дивный; Степь лежит без края и конца, И составы мчатся непрерывно, Огненные бьются их сердца. За собой оставив величавый, Неисхоженный степной простор, В гору поднимаются составы, Дерзкие, бегут к вершинам гор! Мчатся поезда в стране свободной, Каждый, как степной орел, крылат: Это нашей дружбы всенародной Вестники счастливые летят.

‹1936›

РОССИЯ

О Россия! Россия! Могучая Родина, Беспредельно огромная, как небосвод. Даже солнце, пока полпути им не пройдено Тебя сразу лучом своим не обоймет! Поезда в многодневном пути задыхаются, Пробежав от закатной черты на восход. Птицы с неба не раз отдыхать опускаются, Совершая над ширью твоей перелет. Не обнять богатырской твоей поясницы Рекам, славным длиной и обилием вод, И с великим народом твоим не сравнится Ни один во вселенной живущий народ. Сокрушит твоя сила все злые напасти, Землю солнце любви твоей светом зальет. Ты воздвигла твердыню свободы и счастья Где семья наших братьев-народов живет. Честь великая дней своих встретить начало В колыбели твоей, под напевы твои. В каждом доме, где Пушкина имя звучало, Дышит, свято хранима, и речь Навои. О, какою громадою дум обняла меня Моя память у дальних твоих берегов!.. И увидел я меч твой карающий в пламени, Под Москвой опрокинувший орды врагов. И когда перед холода силою лютой Птицы падают замертво в снег на лету, Твои дети, могучие храбрые люди, Гонят вражьи полки, как заря темноту. Под лучами любви твоей солнце светлеет, Под лучами любви твоей тают снега. Но пред гневом священным твоим цепенеет И во прах сокрушается сила врага. И увидел я вражьи твердыни разбитые, И услышал твой гром, грохотавший в бою, Видел я, как орлы твои плыли над битвою, И наполнился верой в победу твою! О Россия! Россия! Твой сын, а не гость я. Ты родная земля моя, отчий мой кров, Я — твой сын, плоть от плоти твоей, кость от кости И пролить свою кровь за тебя я готов.

‹1943›

ЕМИЛИАН БУКОВ

(Род. в 1909 г.)

С молдавского

ПОБЕДА

Я ждал тебя, не как влюбленный Подругу ждет — придет ли, нет… Я ждал тебя, как сад бессонный Ждет на заре, чтоб хлынул свет. Я шел к тебе, нетерпеливый, И под собой не чуял ног. Навстречу полыхали нивы И месяц заносил клинок. Мне заступали путь руины И горе разрывало грудь… Я шел к тебе, и путь был длинный, Но не хотел я отдохнуть. Пришла, как в небо голубое Приходит солнышко весной, И смолк далекий грохот боя, Запели птицы надо мной. Мне столько слов сказать хотелось! Но слезы хлынули из глаз, Впервые изменила смелость, И робок был я в этот час. И столько чувств во мне боролось!.. Я слышал в имени твоем И детский смех, и женский голос, И радостных салютов гром.

‹1945›

КТО СКАЗАЛ?

Кто сказал, что разные наречья Разделяют нас? Не верю, нет! Мы сильны одной могучей речью, Нам один в веках сияет свет. За одну великую надежду Будем мы бороться до конца, И у нас под разною одеждой Бьются одинаково сердца. Если на пути леса и камни, То — леса и камни корпусов, Что возводят сильными руками Миллионы доблестных сынов. Даже и наречьями иными Не разделены мы вдалеке. Все мы разговариваем ныне На одном, советском языке. Где б я ни был — в Минске, Ашхабаде Все равно во мне всегда жива Лучшая отрада и награда — Наша светозарная Москва. Дружным братьям враг любой не страшен Мы идем дорогою зари. И как солнце над землею нашей Вечно имя Ленина горит.

‹1948›

* * *

Нет, мощь огня я вижу не в золе, а в ливне света. Пускай бокал поэта наполнится пурпурными лучами. Какую гамму цвета скрывает пламя! Так больше песен утренней заре! В рассветном серебре умолкни, скорбный хор! Да здравствует мажор!

‹1962›

ГРЕБИ, ЛОДОЧНИК!

Греби, о лодочник, греби! Сжимай клещами пальцев весла и горькую волну руби. Недаром к звездам, недаром к звездам избрал ты путь через пучину. Мечту бесстрашную люби. Назад дороги нет отныне. Греби, о лодочник, греби! Стихия моря непокорна, и рифы грозные остры. И не всегда цветут над штормом цветы зари, цветы зари. Но ветры грудь твою вздымают, вздымают в море пенные горбы. Его вода, как жизнь, живая… Греби, о лодочник, греби!

‹1963›

ЭТО БЫЛО В САНЖЕЙКЕ

К. Г. Паустовскому

Ввечеру небосвод недоступно высок, А понизу ветер мечет и рвет… И вот Из глубин смарагдовых вод, За броском бросок, Море швыряет на влажный песок Частицы скал первозданных. Омытые в пенных фонтанах, Горсти камешков — Гладких и ровных, Волнами и временем отполированных, Несказанно прекрасных, Как небо и море… Право, Их не прельщает прогулочных яликов участь, Короткая шумная слава, Поверхностная плывучесть. Они чертовски прочны — Дети тысячелетий! Какими вулканами рождены Бессмертные камешки эти? Ветер утих на рассвете… И на песке предо мной, Дыша предутренней тишиной, Старый гранильщик волшебных слов Перебирал свой ночной улов… Я спросил себя: Что долговечней — Его драгоценное слово Или камешки лона морского?…

‹1965›

МАТВЕЙ ГРУБИАН

(1909–1972)

С еврейского

В ПРИБАЛТИЙСКОМ ГОРОДЕ

Перед самой войною, Одержим и устал, У ворот твоих стоя, Я тебя целовал. Я запомнил ночные Поцелуи твои, Фонари голубые — Наважденье любви. Я с войны возвращаюсь В сорок пятом году И, хоть очень стараюсь, — Тех ворот не найду. Рассказали мне, Лия, Неохотно, с трудом, Что тебя застрелили Немцы в сорок втором. Нахожу и теряю, — Нет, опять не узнал, — Где той ночью тебя я У ворот целовал. И кладу я впервые В этот памятный год Васильки полевые Возле каждых ворот. Вспоминаю в июле, — Сердце, тише тоскуй! — Предрассветную пулю И ночной поцелуй.

МОРЕ

Однажды я на берегу устало Листок стихотворенья уронил, И море — все — еще синее стало От синевы размывшихся чернил. Я обратился к морю с нетерпеньем, Остановившись в шумной тишине: — Отдай назад мое стихотворенье, Зачем оно великой глубине?! И мне в ответ, как в старой сказке, вскоре Заметно потемнела синева. — Я музыку пишу, — сказало море, — Мальчишка глупый, на твои слова.

АБУМУСЛИМ ДЖАФАРОВ

(Род. в 1909 г.)

С табасаранского

ПОДАРОК

Один художник, мой хороший друг, Картину мне нарисовал в подарок: Там горы, зеленея, стали в круг, И на вершинах снег был чист и ярок. И плыли караваном облака, И водяная пыль над водопадом Так серебрилась, так была легка, Как будто возникала где-то рядом… Но деревянный над оврагом мост Весь прогибался — узкий, обветшалый. Быки, впряженные в тяжелый воз, Плелись по доскам поступью усталой. И цепкие раскинулись кусты, На светлой зелени полей темнея… Мой друг спросил: — Ну, как, доволен ты? Конечно, я свой труд хвалить не смею… Я отвечал: — Другой художник мне Картину подарил прекрасней этой. — Да где ж она?! — воскликнул, покраснев, Мой бедный друг, смущенный и задетый. Я ласково подвел его к окну: — Смотри! — Сияли снежные вершины, В лазурную врезаясь вышину. А ниже по дорогам шли машины. Гремели гулко новые мосты, Отлитые из прочного металла, И в белоснежном блеске чистоты Электростанция вдали сверкала. Отары тучные овец паслись В горах на бархатных и пышных склонах, И песни птиц потоками лились Из всех садов, душистых и зеленых… Была, как жизнь, картина велика: Итог своих бессонных размышлений В нее вложил художник — на века… Картину эту подарил мне — Ленин!

АРТУР МОРО

(Род. в 1909 г.)

С мордовского-эрзя

МОРДОВИЯ МОЯ

Мордовия моя — леса и пашни, Цветов и птиц привольная страна. Ужели стороны родимой краше На свете есть другая сторона? Мордовия моя — моря пшеницы, Волшебных зерен золотой улов, Суры бурливой синие зарницы, Дорог широких беспокойный зов. Мордовия моя — кварталы строек, Станков фабричных четкий перестук. Здесь все великое и все простое — Плоды творения рабочих рук. Гляжу вокруг — друзья вдали и рядом Смеется солнце, воздух чист и свеж, Мордовия моя — души отрада, Счастливый мир свершений и надежд.