Советская поэзия. Том второй
Шрифт:
‹1973›
* * *
В серебряном столбе Рождественского снега Отправимся к себе На поиски ночлега, Носком одной ноги Толкнем другую в пятку И снимем сапоги, Не повредив заплатку. В кофейнике шурша, Гадательный напиток Напомнит, что душа — Не мера, а избыток И что талант — не смесь Всего, что любят люди, А худшее, что есть, И лучшее, что будет. ‹1970›
О ЖИЗНИ, О ЖИЗНИ И ТОЛЬКО О НЕЙ!
О жизни, о жизни — о чем же другом? — Поет до упаду поэт. Ведь нет ничего, кроме жизни, кругом, Да-да, чего нет — того нет! О жизни, о жизни — о, чтоб мне сгореть! — О ней, до скончания дней! Ведь не на что больше поэту смотреть — Всех доводов этот сильней! О жизни, о ней лишь, — да что говорить! Не надо над жизнью парить? Но если задуматься, можно сдуреть — Ведь не над чем больше парить! О жизни, где нам суждено обитать! Не надо над жизнью витать? Когда не поэты, то кто же на это Согласен — парить и витать? О жизни, о жизни — о чем же другом? — Поет до упаду поэт. Ведь
‹1975›
ВЛАДИМИР ФИРСОВ{215}
(Род. в 1937 г.)
* * *
В моей крови гудит набат веков, Набат побед и горьких потрясений! И знаю я — до смерти далеко. И вновь зову веселье в час весенний… Бывает так, что белый свет не мил. Но вот В полях последний лед растаял. И я окно распахиваю в мир И календарь моей весны листаю… В тот календарь, Что весь пропах листвой, Характер вписан строчкой голубою. В характере моем — И озорство, И выдержка солдата перед боем… Я слышу — Соловьи росу клюют. И солнце поднимается все выше. За сотни верст Я в это утро слышу: Опять на взгорье петухи поют. За сотни верст… Идут девчата вновь Встречать зарю, что встанет над деревней. О, как у них течет по жилам кровь! Точь-в-точь как сок по молодым деревьям. Идет весна! И, душу веселя, Зеркальными играет лемехами. И весело Вращается Земля — С девчатами, С ручьями, С петухами! ‹1963›
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
Проходят годы, как проходит лето… Пылит заря рябиновой пыльцой. И падают в холодные рассветы Листы берез, омытые росой. И на душе печально и тоскливо. Наверно, оттого, Что над рекой Одна, как прежде, остается ива С невысказанной вечною тоской. По ком она печалится, тоскует? Что снится ей, когда темным-темно?… Река молчит. Кукушка не кукует. И журавли отчалили давно. Тоскует ива И к земле клонится, Все ищет что-то, глядя в тишину. И не с кем ей печалью поделиться, И не с кем ждать далекую весну. И так всегда. Проходит год за годом. Столетия вот так же протекли. И неизменно Русская природа Хранит печаль тоскующей земли. Печаль По всем скорбящим И ушедшим В безвестную рябиновую даль… Как не понять, о чем береза шепчет, — Ей тоже не с кем разделить печаль. Как не понять, о чем леса тоскуют, О чем молчит холодная река?! Но не найти мне родину другую, Где бы печаль Была вот так легка. Легка, Как лист, сорвавшийся с березы, Чиста, Как синь росинок на листах. И не беда, Что я роняю слезы, Невидимые в дальних городах. ‹1964›
ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ
Памяти А. А. Коваленкова
Я помню сожженные села И после победного дня Пустую, Холодную школу, Где четверо, кроме меня. Где нам однорукий учитель Рассказывал про Сталинград… Я помню Поношенный китель И пятна — следы от наград. Он жил одиноко, при школе. И в класс приходил налегке. И медленно Левой рукою Слова Выводил На доске. Мелок под рукою крошился. Учитель не мог нам сказать, Что заново с нами Учился Умению ровно писать. Ему мы во всем подражали, Таков был ребячий закон. И пусть мы неровно писали, Зато мы писали, как он. Зато из рассказов недлинных Под шорох осенней листвы Мы знали Про взятье Берлина И про оборону Москвы. В том самом году сорок пятом Он как-то однажды сказал: — Любите Отчизну, ребята. — И вдаль, за окно, указал. Дымок от землянок лучился Жестокой печалью земли. — Все это, ребята, Отчизна. Ее мы в бою сберегли… И слово заветное это Я множество раз выводил. И столько душевного света Я в буквах его находил. А после — Поношенный китель Я помню, как злую судьбу. Лежал в нем Мой первый учитель В некрашеном светлом гробу. Ушел, говорили, до срока, Все беды теперь — позади. Рука его Так одиноко Лежала на впалой груди! И женщины громко рыдали. И помню, как кто-то сказал: — Медалей-то, бабы, медалей! Ить он никогда не казал… Могилу землей закидали. И после В военкомат Огромную пригоршню сдали Достойных солдата наград. Мой первый учитель! Не вправе Забыть о тебе никогда. Пусть жил ты и умер — не в славе, Ты с нами идешь сквозь года. Тебе я обязан тем кровным, Тем чувством, что ровня судьбе. И почерком этим неровным Я тоже обязан тебе. Тебе я обязан Всем чистым, Всем светлым, Что есть на земле, И думой о судьбах Отчизны, Что нес ты на светлом челе!‹1971›
ОЛЬГА ФОКИНА{216}
(Род. в 1937 г.)
РОДИНА
Простые звуки родины моей: Реки неугомонной бормотанье Да гулкое лесное кукованье Под шорох созревающих полей. Простые краски северных широт: Румяный клевер, лен голубоватый, И солнца блеск, немного виноватый, И — облака, плывущие вразброд. Плывут неторопливо, словно ждут, Что я рванусь за ними, как когда-то… Но
мне, теперь не меньше их крылатой, Мне все равно, куда они плывут. Мне все равно, какую из земель Они с высот лазурных облюбуют, Какие океаны околдуют И соберут их звонкую капель. Сижу одна на милом берегу, Варю уху на старом пепелище, И радость ходит по душе и брызжет, Как этот кипяток по чугунку. Другим, без сожаленья, отдаю Иных земель занятные картинки. …И падают веселые дождинки На голову счастливую мою. УТРЕННЯЯ ПЕСЕНКА
Полон тайной новизны, Ветер в окна заплеснулся И качнул, как лодку, сны, И заснул, а ты- проснулся, Ты проснулся, ты проснулся, Полон тайной новизны. Ты глядишь, рассвету рад, Как подарку в день рожденья. Даже птицы все подряд Поздравляют с пробужденьем. — С пробужденьем, с пробужденьем! — Даже птицы говорят. И, внезапно озарен, Ты встаешь с мечтой о чуде. Мир звенит со всех сторон. — Чудо будет! Чудо будет! — Чудо будет, чудо будет, — Мир звенит со всех сторон. У тебя над головой Много солнца, много сини. Пляшет, пляшет, как живой, Хлеб на дне твоей корзины. Хлеб на дне твоей корзины Пляшет, пляшет, как живой. Пусть корзина глубока, Как и хлеб, она сгодится, Потому что далека Путь-дорога до Жар-птицы, До Жар-птицы, до Жар-птицы Путь-дорога далека! РОЗОВОЕ МЫЛО
В цветной бумажке розовое мыло, Ты пахнешь чем-то очень дорогим, Ты пахнешь чем-то несказанно милым, Но чем же? Память, память, помоги! Чуть уловимый запах земляники, Едва заметный — ржи и васильков, И аромат лесных тропинок диких, И душный мед некошеных лугов, И — вместе все… Когда такое было? Но память вновь меня не подвела: Ты пахнешь детством, розовое мыло! Как позабыть об этом я смогла? …Была война. Дымы больших пожаров Не залетали в нашу глухомань, Но как-то в сельсовет пришел подарок, Пришла посылка с надписью: «Для бань». Я материнских глаз не позабыла: Они светились, радовались так, Как будто дали ей не кубик мыла, А самородок золота в кулак. …Намытое, давно скрипело тело, Уж мать в предбанник выносила таз, Но я открыть упорно не хотела Зажмуренных от мыльной пены глаз. Тогда, впервые за четыре года, Мне снова пахло теплым молоком, Пахучим хлебом, и тягучим медом, И васильками, и — живым отцом… РОДНИК
В угоре за деревней Заброшенный родник. Свалил в него коренья Какой-то озорник. Какой-то неумеха Дырявый свой сапог, Наверно, ради смеха, Поставил в желобок. А этот камень кинул, А этот — палкой ткнул, Насыпал липкой глины, Ушел — и не взглянул. А я о том не знала, Я дома не была, А то бы им попало За грязные дела! Печаль твоя понятна, Звоночек мой живой… Бегом бегу обратно За заступом домой. И бережно копаю, И весело пою, И струйка голубая Спешит в ладонь мою. Несу по огороду На утренней заре Серебряную воду В серебряном ведре. ЮВАН ШЕСТАЛОВ{217}
(Род. в 1937 г.)
С мансийского
* * *
В морозной свежести земля, И шуба в бисере на ней. Зима спешит, снежком пыля, Под стук копыт, под скрип саней. В пушистом инее леса Сверкают золотом насквозь. Костром в кустах мелькнет лиса. В снегу по грудь проходит лось. Пушистый снег, морозный день Зовут меня, мансийца, в лес, По следу твоему, олень, Спешу с ружьем наперевес. Зима спешит, снежком пыля, И сердце с ней, и счастье с ней. Люблю тебя, моя земля, И стук копыт, и скрип саней! ‹1958›
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
(Из «Языческой поэмы»)
1 Бум, бум, бум! То не дятел? Не ветер? Не буря? Бум, бум, бум! То не в роще шаманские бубны? Бум, бум, бум! Это в атомный век не бывает! Бум, бум, бум! Это небо машины взрывают? Бум, бум, бум! Это сердце с извечной трибуны — Бум, бум, бум! Вам грохочет торжественным бубном! 2 Тук, тук, тук! Это в роще зеленой? Тук, тук, тук! Я в бересте пеленок… Тук, тук, тук! Сердце — в тело одето. Тук, тук, тук! Ищет дальнее детство. Обхожу в тишине Берега Вензентура. И лечу до планет С самой древней культурой. Но, пути сокращая На самый на краткий, Я опять возвращаюсь В древнюю Камрадку. Здесь, в озерном краю, Утром мама ходила. На коленях стою У родимой могилы. Улетят корабли — Да вернутся к гнездовьям. Нет теплее земли, Нет уютнее дома. Голос мамы во мне… Плакал десятилетним. Думы мамы во мне… Думал двадцати летним. В тридцать лет тишина. И не хочется шуму. Рано, рано она Унесла свои думы. Я на краешке дня. Ветер листья колышет. Мама, слышишь меня? Никогда не услышишь. 3 ГОЛОС МАТЕРИ Мой сынок! Не печалься У темного камня. И дыханьем ветра Тебя я ласкаю! Ходят шелестом трав Мои ноги босые. И цветами глядят Мои очи на сына. Глажу нежно, любя, Кудри с малого детства. И гляжу на тебя — Не могу наглядеться. Ты подрос, дорогой, Вместе с краем суровым. Я повсюду с тобой, Слышу каждое слово. Земля моя кружится — и я кружусь. Солнце повернется — и я повернусь. Лижут планету и тень, и свет. Кружат заботы, как хмель в голове. По поднебесью гагарой лечу. Толщу воды осетром строчу. Смело шагаю с каменных стен В космос за тайной мансийских легенд. Водным зверьком проплыву по реке И муравьем постою на цветке. В озере — тени и плеск плавников. В венчике — шепот и смех лепестков. Я ли не сказочный доктор Земли? Слушаю: сердце твое не болит? В полночь любуюсь на звездный зенит. Лебедь мансийский на струнах звенит. Дедов легенда — торжественный звон Сказку рождает для новых времен.Поделиться с друзьями: