Советско-гвинейская любовь

Беседа пошла живее.

– До третьего курса я жил в университетском общежитии. Особого надзора за нами не было. Иностранцы. Общежитие-то смешанное. Африканские парни темпераментные, активные в сексуальном отношении. Почти все мои земляки переженились на русских девчонках. Я тоже не избежал этой участи.

Однажды в нашем общежитии появился пожилой грузин, случайно наткнулся на меня. «Слушай, – говорит, – тут моя дочь учится, и какой-то негр ее обрюхатил. Помоги его найти. Зарежу!» «Так сразу-то не найдешь, надо поспрашивать, – говорю ему. – Профинансируй». Тот достал кошелек и отстегнул приличную сумму. Вечером у нас был праздник.

Через два дня он снова пришел, нашел меня. Объясняю ему, что подключил к этому делу своих друзей, но желательно подкрепить бы финансово. Он подкрепил. А в третий раз он что-то заподозрил. В общем, выхода у меня уже не было. Пришел к нему домой с его дочерью, мегрелкой. На геофаке училась. Он меня как увидел, взревел, кричит: «Ну ты и мерзавец! Завтра же в ЗАГС!»

Вот так у меня в Москве оказалось два сына со сложной генетикой. Конечно, переехал жить к ее родителям. Теща меня обожала, пожалуй, больше, чем своих детей. Я был ухожен и вовремя накормлен. Мог полностью отдаваться учебе. Кроме гистологии, стал интенсивно осваивать хирургию. Прошел все этапы, и уже на пятом курсе ассистенты позволяли мне оперировать самостоятельно на брюшной полости и в гинекологии.

На распределение к нам приехал министр. Из трехсот студентов только двоих, меня и киприота, оставили в аспирантуре. Меня – на кафедре гистологии. А через два года я успешно защитился в присутствии двенадцати академиков. Материал у меня был клинический. Гистологические препараты описывал после хирургических операций на легких. Это помогло мне наладить дорожку и в грудную хирургию.

Кто-то пронюхал про мою защиту, стали предлагать уехать в Америку. Но из определенных служб мне показали кулак. Да и хирургией я увлекся. Через пять лет интенсивной хирургической практики мне предложили заведовать хирургическим отделением больницы министерства путей сообщения. А еще через три года стал заведующим хирургией второй кремлевской больницы. Оперировал много и успешно. Однажды в больничной малотиражке даже появилась шутливая заметка про меня под названием: «Негры захватили Кремль».

– Николя, давай рассказ о том, как ты после столь блестящей карьеры оказался в Гвинее, перенесем на завтра, – прервал я его, чувствуя, что в двух словах об этом не расскажешь, а время уже позднее. В восемь у тебя и у меня лекции, не хотелось бы опоздать. На посошок – и баиньки. Да и моросить начинает.

Сказано – сделано.

Следующий день оказался тяжелым, а вечером нас пригласили в гости к двоюродным родственникам Николя. Оказалось, Зуманиги, живущих недалеко от Зерекоре, довольно много – целый клан. Кроме риса с рыбной подливкой, нас угостили редким фруктом соп-соп – это крупные шипастые плоды с белой мякотью, богатой витамином С, – и пальмовой водкой. Так называется напиток из пальмового сока, с градусами. Собирается сок из надреза на вершине пальмы. Затем ему дают слегка забродить. Наподобие русской бражки. Понятно, что после такого угощения не до душещипательных бесед.

Только на третий день мы вновь собрались за вечерним чаем.

– Так как же ты все-таки оказался в родной Гвинее? – вернулся я к прерванной теме.

– О, это целая история с приключениями. К этому времени я в Москве уже хорошо зарабатывал. Двоих детей надо было кормить, содержать. Подрабатывал еще в клинике ЭКО. Придумал методику, по которой у нас рождались только пацаны. По заказу. Без осечек. Конкуренты, конечно, злились. Купил двухкомнатную квартиру. На радость теще и жене.

Но в двухтысячном Гвинею охватила золотая лихорадка, как в Клондайке. А она многих цепляет. Вообще, в Гвинее, кроме мировых запасов бокситов, есть все – полная таблица Менделеева и еще немножко. Алмазные трубки тоже. Двое моих знакомых уговорили меня во время отпуска помочь им как-то вписаться в эту погоню за золотым тельцом. Я сам по натуре тоже авантюрист. Загорелся. Месяц пытался использовать с этой целью связи отца, но он уже отошел от дел, да и постарел.

У гвинейцев существует такая хвастливо-шутливая поговорка: гвинеец – это не национальность. Это профессия. Сидящие в министерствах, у золотого корытца, зарабатывают гораздо больше тех, кто добывает золото в Гвинее. Пошел второй месяц. Деньги моих друзей и большая часть моих собственных улетели на взятки, а лицензию мы так и не получили. Попробуй, возникни! Тут же в тюрьме окажешься. А она в Гвинее ох какая некомфортная.

Короче, к концу второго месяца я все понял. Есть хорошая русская пословица: не знаешь броду – не лезь в воду. Но уж больно заманчивой была идея стать золотопромышленником. В общем, прогорел вместе с друзьями. Потом уже узнал, что я такой не один. Многие теряли в Гвинее крупные деньги на жажде золота и алмазов.

За всем этим времени прошло немало. Возвращаться в Москву стало неудобно. Да и должности мои были уже заняты. Пришлось приспосабливаться в Конакри. Пустили меня сначала дежурантом по экстренной хирургии. А когда я вытащил трех хирургических безнадег, мной заинтересовались, взяли в штат. Стал оперировать все, что умел. Как-то в присутствии главного хирурга госпиталя, профессора, защитившего докторскую в Болгарии, прооперировал зоб, и тот сказал: «Мне нечего тебе дать. Пожалуй, нам всем есть чему у тебя поучиться». После этого в 2005 году под меня организовали кардиохирургическое отделение.

Приходилось ездить в технические командировки в Германию. За оборудованием. Ну и там тоже оперировал. Немцы удивлялись моей оперативной технике и спрашивали, чья это школа. Не верили, что русская.

– А что с женой московской?

– Когда обосновался в Конакри, целый год упрашивал ее приехать. Приехала. Год выдержала, сказала – больше не могу, и уехала. Пришлось перебирать здесь. В конце концов, нашел гвинейскую хохлушку. Окончила Харьковский мединститут. Трое детей.

– Понятно, а с Москвой как?

– С Москвой я связи не теряю. Видите, кафедра гистологии прислала мне по Интернету весь учебный материал, приглашает на работу. Ностальгия, конечно, иногда терзает. Два сына в Москве. Старший поступил на медфакультет в Патриса Лумумбы. Пишет мне по Интернету: «Папа, на какую кафедру не приду, все спрашивают: ты сын Николая Зуманиги? Твой портрет висит среди лучших студентов университета. Ты знаменитый. Почему не приезжаешь в Москву?» Я ему отвечаю: «Сынок, моей славой долго не проживешь. Учись, как я, и ты будешь знаменит».

Вечер выдался светлым. Небо чистое, яркий свет луны позволял с комфортом сидеть на веранде без искусственного освещения. Пиво закончилось, орешки к нему тоже. Пришлось идти спать.

Через два дня Николя закончил свою миссию.

После Зерекоре мы продолжали общаться по профессиональным вопросам. Его гвинейской жене Марии я по ее просьбе, возвращаясь из отпуска, традиционно привозил воблу. Красивая, высокая женщина с правильными чертами лица. Несмотря на то что родила троих детей, сохранила фигуру топ-модели. Все-таки во вкусе Николя не откажешь.

Настала пора Эболы. Все ринулись изучать и помогать бедной Гвинее и Либерии, откуда началась эпидемия. Американцы, немцы, французы, бельгийцы. Россия тоже решила круто помочь. Сначала послала в разведку своих эмиссаров. Приехал знаменитый «африканец» – академик Малеев со товарищи. От Минздрава России. А добраться до гвинейского министра здравоохранения, чтобы предложить свою бесплатную помощь, не получается. И посольство почему-то не может в этом помочь.

При визите в посольство мы с Малеевым случайно встретились, и он попросил поискать каналы для ускорения дела – командировка подходила к концу. Я представил делегацию Николя. После теплой беседы и воспоминаний об общих знакомых в Москве на следующий день Николя без проволочек организовал встречу российской делегации с министром. Был разработан и подписан меморандум между министерствами здравоохранения России и Гвинеи о сотрудничестве с августа 2014 года. Дальнейшие связи, переговоры, общение с прессой в Москве шли уже через Зуманиги.