Совок 14

— А ты? — проникшийся и моментально проснувшийся Стас пригнулся над скоростной ручкой и робко выглянул в правое боковое окно.

— А я в тюрьму поеду. Своим ходом! — огрызнулся я и, прижимая локтем папку, зашагал в сторону остановки.

Сделав три шага и вовремя сообразив, что добираться через весь город до СИЗО на общественном транспорте придётся слишком долго, я резко изменил направление. И подойдя к бордюру, приготовился ловить такси или частника.

Зря мы со Стасом переживали. Либо цыганские адвокаты не проявили должного радения за своих клиентов, либо алчность тюремщиков всё же не смогла превзойти их совести и их служебного долга. В любом случае, когда я появился в казематах СИЗО №42/2, сидящие за мной цыгане, как и полагается, были на месте. Вручив дежурному по тюрьме санкционированные прокурором постановления об аресте, я с облегчением выдохнул. И попросил привести в камеру для допросов Нику Романенко. Предупредив, чтобы туда же привели его жену, когда опер Гриненко доставит её на вахту тюрьмы.

Так-то да, главное дело сделано и теперь уже ни подследственный Нику, ни его жена Роза мне ничем не помогут. И точно так же не навредят. Да, всё это так. Но, когда мне было нужно, эта цыганская ячейка советского общества сделала то, о чем я её попросил. Пусть по принуждению, но всё равно они всё сделали и это был наш с ними договор-оферта. Это значит, что теперь и мне нужно выполнить свою часть обязательств. И пока не передам дело в суд, раз в неделю мне предстоит не просто давать им разрешение на свиданку, а лично привозить Розу к супругу. И обеспечивать им полноценное получасовое общение. А, если свидания будут проходить в моё отсутствие, то им дадут только поручкаться. И общение их не будет длиться дольше, чем десять-пятнадцать минут. Опять же, только в присутствии вертухая. Такое вот на мне сводническое обременение теперь висит, сука…

Пока Станислав будет кататься за цыганкой, я решил пообщаться с тюремным «кумом». Так-то мне глубоко пофиг, чем живут мои подследственные в этом пансионате. И никакой новой информации мне от них уже не надобно. И вряд ли уже колда понадобится. Однако, образовавшееся лишнее время нужно как-то убить. И уж лучше так, чем его тупо просидеть в допросной, ожидаючи Стаса и Розу.

— Тут у нас по «низам» прошло, что тебе недавно денег немеряно заслали, а? — весело сообщил мне пожилой капитан, насыпая из газетного кулька в большое щербатое блюдце конфеты. Посыпанные сахаром «подушечки», как голыши клацали по керамической тарелке, — Или врут? Да ты не стесняйся, Корнеев, я же человек с пониманием и дальше меня ничего не уйдёт! Ну? Заносили?

Этого опера, точнее сказать, старшего опера Николая Архиповича Сурина, я уже немного знал по прежним своим делам. И впечатление он производил неплохое. Во всяком случае, каждый раз, когда мне было нужно что-то узнать про своих клиентов, задницами давящих в этом заведении шконку, воздуха он мне не гнал. И когда мне нужно было в интересах расследования что-либо слить на тюремное «радио», капитан Сурин делал это так же виртуозно. А, главное, всегда с необходимым мне выхлопом.

— Кто заслал? — заинтересовался я и даже отставил в сторону стакан с хорошо заваренным индийским «купчиком», — И насколько «немеряно»? Я ведь, сам знаешь, помалу не беру!

Старший опер СИЗО хмыкнул и хитро прищурился.

— Ну, так знамо дело, кто! — по-босяцки профессионально откусив от «дунькиной радости» крохотную половинку, опер отхлебнул из своего стакана черного, как дёготь, чая, — По «низам» прошло, что клиенты твои тебя хорошо подогрели. За скорую свою свободу. За то, чтобы до суда уйти под подписку. Не сами подогрели, понятно, а вроде как через своих жидов-бегунков. Ты же знаешь, кто этих говнюков по ордеру защищает?

Эвон, как! Было бы мне сейчас и в самом деле лет двадцать с небольшим, я бы напрягся всерьёз. У меня, наверное, сейчас сжались бы кулаки. И заскрипели бы зубы. Примерно так я и реагировал в той своей прошлой милицейской молодости. Когда время от времени узнавал о своём бессовестном мздоимстве. О тех своих взятках я узнавал каждый раз до обидного случайно и всегда окольными путями. Очень хорошо помню, что сильнее всего меня это выбешивало именно в ту пору, когда жена сидела с ребенком в декрете. А мы всей семьёй жили на мою лейтенантскую зарплату. Еще помню, что в ту не шибко сытую пору наше семейство крепко выручала молочная кухня. То ли совсем безвозмездная, то ли за очень символическую плату. И ведь не сказать, чтобы не предлагали мне тогда денег мои подопытные-подследственные. Но в те времена, то бишь, вот в эти самые сегодняшние времена, брать было неприлично, непривычно и не принято. Как ни смешно это ни звучит, но это так. Согласен, что кто-то и кое-где у нас порой, те, кто честно жить не хотел, наверняка брал. Но вокруг меня этого не было. Воспользоваться должностью и по госцене купить какой-нибудь дефицит, это да. Но обязательно за деньги! А так нет, вокруг меня не брали и сейчас я этого так же пока еще не наблюдаю! Уж я бы точно заметил, ибо ни разу я не слепой дебил! Только потому и раскрываемость у меня всегда была, и есть на уровне выше среднего.

— Архипыч, я бы тебе, как на духу всё рассказал! — не стал я отпираться сходу, — Я бы даже с тобой поделился полученными от адвокатов цыганскими дрожжами! Но вот какое дело, Архипыч, беда в том, что я сегодня всех четверых цыган арестовал! И ты представь, как после этого мне такую шнягу про себя выслушивать?! Я тебе больше скажу, капитан, они и после суда все сидеть будут! Не спрыгнут! Слишком уж крепко я это дело сшил!

Я с глубочайшим удовлетворением разглядывал признаки смятенных чувств, которые промелькнули по топором рубленному лику старого тюремного опера.

— А потому, Архипыч, мне шибко интересно, кто это под меня с цыган капусту снял? И ради чего всё этопровернули? Ради халявного навара или меня, как кабанчика, планомерно и обстоятельно под снос готовят? Ты мне расскажешь?

Глава 19

— Вот даже как?! — морщины на лице вечного капитана разгладились, а само его лицо неожиданно стало по-мальчишески весёлым, — Ну и фокусник же ты, Корнеев! Махинатор, ей богу! Ты даже не представляешь, до чего ты неудобный! — хохотнул развеселившийся Сурин, — Тебе ведь, наверное, до сих пор ни разу не икнулось и в голову ничего не торкнуло? — мелким прокуренным хе-хеканьем продолжал чему-то радоваться старый старший опер.

— А, его это мне должно икаться? — еще не догадываясь в чем подвох, насторожился я на всякий случай.

— А то, что наша спецчасть твоим цыганам в эту самую минуту сейчас справки об освобождении заполняет! Бабы конфеты шоколадные трескают и ксивы на выход твоим жуликам штампуют! — став вдруг серьёзным, назидательно поднял к потолку прокуренный указательный палец капитан. — Конфеты-то, хрен с ними, адвокаты им еще десяток коробок натащат! А вот справки эти, если ты не в курсе, являются документами строжайшей отчетности! Их, эти бланки, наше ГУИТУ, между прочим, на Гознаке печатает!

Уже догадавшись, куда клонит свою мысль капитан, я благоразумно притворился туповатым тугодумом. Устроил я эту комедь, исходя из чисто корыстных побуждений. Как всегда продиктованными въевшимися в мозг оперскими рефлексами. Убедительно дурканул, притворившись лохом, и, кажется, не прогадал. Тюремный «кум», в запале заглотивший мою нехитрую наживку, отреагировал нужным мне образом. Он не отказал себе в удовольствии ткнуть своей профессиональной мудростью в нос земельного мента-салабона. Который по дичайшему недоразумению и до обидного на халяву хапнул на днях орден. И плюсом к побрякушке еще досрочное звание.

— Это я к тому, старлей, что не стали бы наши бабы из спецчасти на свой страх и риск эти бланки губить! Потому что они их потом списывать за#ебутся! Их начальница теперь выговор неминуемо огребёт, в этом ты даже не сомневайся!

Глядя на меня с лёгким, но немым укором, капитан Сурин осуждающе покачал головой.

— Ох, и натворил же ты дел, Корнеев! Ну ты скажи мне, трудно тебе было хотя бы вчерашним днём своих цыган арестовать?! Вот какого хера ты с этими санкциями до самого крайнего часа так затянул? Какого, спрашивается черта, ты приличных людей так вероломно в заблуждение ввёл? Признайся, Корнеев, ты это специально, сделал?

Прослушав возмущенный, и, как мне показалось, не очень искренний монолог Архипыча, я удовлетворённо и уже окончательно выдохнул. То, что старший опер Сурин от происходящих событий испытывает примерно такие же чувства, как и я, мне было видно и хорошо понятно. Ну не разглядел я в его бурной реакции на мои коварные интриги каких-то горестных переживаний. Ни за цыган, ни за своих тюремных коллег, проколовшихся на преждевременном оформлении цыганской воли. Нет, я абсолютно уверен, что те мутные шиши-мыши, которые попытались прокрутить кировский прокурор и не менее кировские «колбасники» вкупе с посильной помощью администрации СИЗО, его никак не затрагивают. Вот потому-то он и веселится, по-крестьянски радуясь, что у более зажиточного соседа-мироеда корова сдохла. Всё равно от той коровы «куму» Сурину не то, что молока или маслица кусочка, ему даже обрата не светило. По этой причине и радовался капитан, попутно не отказывая себе в удовольствии вразумить наивного юношу. Так не ко времени появившегося с воли и, как бы ненароком, принёсшего в СИЗО нежданные неприятности. Который, пусть и пребывает в должности аж следователя, однако, по части революционного правосознания, с ним, с капитаном Суриным, никак не сопоставим. Настолько не сопоставим, что даже чай заваривать для старшего «кума» этот зелёный следак не достоин. По причине младенческой некомпетентности и незнания специфики уголовно-исправительных отношений. А, главное, из-за неприлично малого срока своей службы во внутренних органах.