Современная канадская повесть

— Нет… нет… — Она яростно замотала головой и полезла в сумочку за платком. — Я не должна лезть в чужие дела. Пожалуйста, давай забудем об этом.

— Хорошо, но я не хочу, чтобы ты из-за этого переживала. — Он помолчал. — Ты уверена, что хочешь идти со мной? Может, тебе лучше подождать в машине? Я постараюсь не задерживаться, но сколько-то побуду. Не могу же я зайти, сказать «Здравствуй» и уйти. Посижу с ним какое-то время. Я ведь его совсем забросил.

— Конечно, ты должен у него посидеть. Это же твой отец. И я не хочу, чтобы ты из-за меня торопился… Прошу тебя.

— Я и не собираюсь торопиться, просто предупреждаю тебя. Он теперь совсем не тот, каким был. Привередничает, капризничает. Им тут от него достается. Все время жалуются Эллен…

— Я хотела бы с ним познакомиться, Фредерик. Ведь он не чей-то отец, а твой.

— Ладно, но потом мы вернемся в мотель и заберем наши деньги. Боюсь, идея переночевать здесь не такая уж гениальная. Пожалуй, будет лучше, если мы к вечеру вернемся назад. Пойдем ко мне, я приготовлю ужин. Ладно?

Она улыбнулась. Он знал, что она довольна. Ей совсем не хотелось здесь оставаться. Мотель в маленьком городке — это не ее стиль.

— Ладно? — повторил он. — Все прощено?

— Конечно, дорогой.

— Ну что ж, идем к отцу.

Едва войдя в старый особняк, Лэндон учуял резкий запах дезинфицирующих средств. Он облеплял ноздри, но перебивал запахи состарившейся плоти, разил микробов, плававших в этом септическом воздухе. В больших светлых комнатах возле высоких кроватей стояли дочери и сыновья, иногда они наклонялись, чтобы разобрать слова. Так же часто они отводили взгляды в сторону либо шикали на неугомонных детей — те тянули родителей за руки и чертили ногами по полу. Через несколько минут слова иссякали, и говорить было просто не о чем. Видеть эти усталые, скорбные старческие лица было мукой. Да, Эллен ничего не преувеличила. Смотреть, как смерть постепенно вступает в свои права, — все равно что скрести обнаженные нервы.

В прошлый приезд Лэндона отец нудно сетовал на то, как расположена его кровать. Он хотел лежать у окна — оттуда видна трава и две персидские сирени. Ему удалось-таки добиться своего — сейчас он спал на кровати около высокого окна. Наверное, старик взял их измором. Либо это, либо кто-то умер и отец получил повышение. Жестокая иерархия. Лэндону вспомнился когда-то читанный рассказ. То ли Мопассана, то ли Чехова. Там в одной комнате жили двое. Кажется, в тюремной больнице? В общем, оба прикованы к постели, двигаться совсем не могут. Один из них лежал около окна. И он рассказывал другому, как много интересного видно из этого окна. И деревья, и цветы, и меняющиеся небеса, и разные времена года. По воскресеньям он описывал прекрасно одетых дам, которые фланировали по улице с зонтиками и собачками. И каждый день его товарищ по комнате слушал, и в сердце его вскипала зависть. Он стал думать, как бы ему перебраться на эту кровать, и желание было столь велико, что он решился отравить счастливца. Сделал он это очень тонко, и его никто не заподозрил, а кровать у окна досталась ему. И что же — за этим окном оказалась крепкая кирпичная стена. Это был прекрасный рассказ с неожиданным концом, и Лэндон когда-то даже подумывал переложить его для радио или телевидения. Но до этого, как и до многого другого, у него не дошли руки.

Сейчас он стоял у кровати и смотрел на спящего отца. Рот приоткрыт, но поврежденное лицо повернуто так, чтобы его не видели посетители. На носу очки, под простыней вытянулись худые ноги. Он задремал за кроссвордом, и его длинные пепельные пальцы все еще сжимали сложенную газету. Даже во сне мускулы лица сохранили свойственное ему напряжение, даже во сне отец гневался на эту пройдоху-жизнь. Горечь оставила на его лице жуткие следы. Лэндон смотрел на отца с глубоким волнением, глаза его наполнялись слезами. Эта линдстремовская сентиментальность! Так и ищет случая вырваться наружу. Но плакать нельзя. У отца его слезы вызовут только отвращение, и тогда пощады не жди. С этим свирепым стариком надо поосторожнее. Наклонившись вперед, Лэндон коснулся руки отца, ощутил хрупкие кости под рукавом пижамы. Отцу было уже под восемьдесят.

— Привет, папа. Это я… Фред. Приехал повидаться.

Глаза отца сразу открылись. Как всякий чутко спящий человек, он не испугался и, не поворачивая головы, уставился в окно.

— Это ты, Фред? Я тебя жду. Твоя сестра говорила, что ты приедешь.

Голос его был слаб, но голова как будто работала ясно. Эллен говорила: у него бывают дни просветления. В другое время он может тебя не узнать. Лэндон посмотрел на него.

— Ну, папа, как ты?

Старик наконец повернул голову и взглянул снизу вверх на сына.

— Ну, вот ты и здесь! — Он прижал ладони к постели и начал с трудом подниматься — медленно, сурово. Лэндон кинулся помочь ему. — Не надо. Не надо, — раздраженно прошипел отец. — Подложи мне подушку под спину, вот и все. Вечно у них здесь подушек не хватает.

Когда он сел, пижама распахнулась, и Лэндон увидел ребра и запавшие соски, а вокруг — пучки выбеленных волос. Худоба была болезненной, за последние месяцы он сильно сдал. Лэндон помогал отцу, а у самого дрожали руки. От кожи старика исходил кислый запах несвежего постельного белья. Но, усевшись, отец быстро сдернул с носа очки, большим и указательным пальцем протер глаза, заодно помассировал виски. Вся живость и физическая подвижность, свойственные ему в молодости, проявились в этих старых привычках, отчасти они остались при нем и в этот поздний час жизни. Теперь Лэндон увидел, что отцовское лицо почти справилось с недугом. Слегка несимметричной была лишь линия челюсти. Абсолютно ничего страшного. Голубые глаза подернуты легкой пеленой, но в них светились сердитые огоньки.

— Ну как ты, папа? — снова спросил Лэндон.

— Как я? — Отца этот вопрос, кажется, обидел, и в его тихий голос с силой ворвались странные ворчливые нотки. — Как… посмотри на меня! Само здоровье, да? Моя песенка спета… все кончено… вот как я… И еще это лицо… — Он коснулся щеки.

— Да на лице полный порядок, папа. Лицо как лицо.

Но отец смотрел мимо него — на Маргарет. Смотрел и хмурился. По его взгляду можно было понять, что он не желал видеть у своей постели незнакомых женщин. Да, приводить ее сюда было не нужно.

— Папа, разреши представить тебе мою приятельницу. Она хотела с тобой познакомиться. Ее зовут Маргарет Бошан.

Маргарет робко поздоровалась, но старик лишь кивнул в ответ и снова повернулся к сыну.

— Ну, какие у тебя новости? — спросил он. — На работу устроился?

Как это на него похоже! Все отметается в сторону, есть лишь то, что интересует его. Преуспел ты в жизни или угробил ее? Работаешь или ищешь работу? Вопросики времен депрессии. На сей раз, однако, Лэндон ответил не без удовольствия.

— Представь себе, папа, что да. В торговле недвижимостью. Сейчас это — крупный бизнес… Знаешь ведь, сколько сейчас всего строят… Компания невелика, но она все время разрастается. Так что это работа с большими перспективами…

Он остановился. Стало стыдно: вовсю расхваливает самую посредственную работу. К тому же отец едва его слушал. Он думал о своем.

— Этот мой тесть, — заговорил он, — мог бы сделать на недвижимости состояние еще тридцать лет назад. Сразу после войны он мог купить всю южную окраину. Застроить ее. Расширить… Как можно было упустить такой шанс? Это преступление. Я ему говорил, но он не желал меня слушать. Хотел бы я… — Он начинал раздражаться; сел поудобнее, оперся всем телом на один кулак, часто задышал. — Хотел бы я, чтобы он увидел своими глазами, что там произошло после войны. Посмотреть бы на его лицо, когда он поймет, что упустил. — Он бросил на Лэндона пронзительный взгляд. — Ну, а ты тоже совершил свою ошибку, так? Сколько времени убил на эту писанину. Хороший кусок жизни. Теперь приходится плестись в хвосте, а тогда тебе было двадцать с чем-то лет. В эти годы и надо делать карьеру. Когда человек полон сил. Я ведь и тебя предупреждал. Говорил, сколько писателей живут приличной жизнью. Читал я, как они живут, не думай. Все до одного — наркоманы, пьяницы или бабники. Почти все голодали до смерти или сидели на шее у друзей. Я тебе все это говорил, но ты не слушал. Ты и эта твоя женушка. Вам обоим хотелось шикарной жизни… — Да уж куда шикарней. Лэндон едва заметно улыбнулся. — Шикарней некуда! — Сегодня на первом месте наука, — продолжал отец. — Если бы ты в свое время зацепился за науку, ты был бы устроен. Но наука тебя мало интересовала, так? Преподавал бы в школе или еще где. Английский или общественные науки. Дело надежное…

— Вот Маргарет преподает, — негромко сказал Лэндон. Эти отцовские нотации! Они и сейчас унижают его достоинство. И сейчас после них — какая-то ноющая боль в сердце. Ну ладно, это он переживет. Главное — не возражать, не сердить старика.

— Дело надежное, — повторил отец, глядя прямо перед собой. — Мне надо было идти в науку в двадцать четвертом году. Вместо этого я женился…

— Тебе чего-нибудь хочется? — спросил Лэндон. — Что-нибудь нужно?

В голосе отца послышался скрежет. Все эти разговоры стоили ему немалых усилий.