Современная повесть ГДР

За зеркалом — письмо. Но я не хочу его читать. Когда я должна была ехать — сегодня, вчера, никогда?.. Что прошло, то прошло. Все оказалось ложью, кроме того, что я здесь. Что толку? Подсчитывать утраты? Каждый за себя, Маркс со всеми нами…

Что было в детстве, никогда не повторится. Мы знаем слишком много. Мы потеряли невинность. И никто никогда не вернет нам больше девственность.

Мне нельзя распускаться, нельзя отдыхать. Мне надо следить за тем, чтобы мысли, которые рождаются в голове, я додумывала до конца. Даже если они кого-то пугают. Даже если принц…

Надо заставить себя договаривать начатые предложения. Даже если от них не будет никакого толку.

Надо, то есть необходимо, но…

HARALD GERLACH Jungfernhaut © Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar 1987

Хельмут Заковский КАК ЗАЖАРИТЬ МЫШЬ, ИЛИ ЖИЗНЕННЫЕ ЗАРУБКИ МАЛЕНЬКОГО РАУЛЯ ХАБЕНИХТА

1

Вот и наступил этот день, когда я должен был предстать перед новым классом. Перед четвертым «б».

Мать вздохнула.

— Твой путь будет явно не из легких, — сказала она.

Я в этом был не совсем уверен и пожал плечами. Правда, на мне были новенькие ботинки, и они слегка жали. Наверное, мне будет нелегко в них идти. По столь важному случаю мать как следует меня принарядила. Я надел джинсы, которые она только вчера купила, чистое белье и свежевыстиранную рубашку.

Поглядев в зеркало, я себе очень понравился и надвинул поглубже на переносицу очки в стальной оправе, чтобы лучше себя рассмотреть. Любой скажет, что для одиннадцати лет я рослый, а я скажу, что стрижка ежиком мне к лицу. Мать сначала была против, но я заявил ей, что хочу выглядеть так, как мне нравится, и отправился в парикмахерскую сам, без ее разрешения. Там я посоветовался с мастером. «Ежик» — стрижка экономичная. Расческа, которую я обязательно потеряю, мне не понадобится, а стало быть, не придется то и дело покупать новую: это поможет сэкономить карманные деньги. Утром мне достаточно будет провести по голове мокрым полотенцем.

Мать погладила рукой мои волосы и улыбнулась. Потом сказала, что я совсем не колючий, а мягкий, как пушок.

Ей во что бы то ни стало хотелось проводить меня в школу.

— Не надо, — сказал я. — Я уже большой. Можешь на меня положиться.

— Должна же я поддержать тебя, — возразила она. — Пусть все знают, что мы остались с тобой друзьями после всего, что произошло. Я даже взяла отгул.

Идти с моей матерью по улице — одно удовольствие. Она такая красивая, что мужчины на нее то и дело оглядываются, хотя она уже второй раз замужем. У нее зеленые глаза, подведенные зеленой тенью веки и стрижка «каре». Мне кажется, мастеру пришлось провозиться с ней дольше, чем с моим «ежиком», и наверняка делать химию, чтобы волосы хорошо лежали даже после самых резких движений головой. А матери частенько приходилось из-за меня качать головой. Однажды, когда я не мог больше лгать и сознался ей, что остался на второй год, она заявила, что волосы у нее встали дыбом, несмотря на уложенную прическу: до такой степени она ужаснулась.

Хорошо, что мать пошла провожать меня. Когда мы проходили по школьному коридору, я вдруг почувствовал, что мой путь действительно не из легких. Ботинки жали, ноги словно налились свинцом. Одному мне было бы не дойти. Такое со мной уже случалось. Мать подхватила меня под руку. На нас смотрели ребята. По-моему, мы были красивой парой.

Наконец мы оказались перед дверью класса.

— Это Рауль, — сказала мать, обращаясь к господину Мельхозе, моему новому классному руководителю. Я протянул ему руку. Но он недолго продержал ее в своей и тотчас схватил руку матери. Мельхозе был, пожалуй, одних лет с моим отцом. Он смотрел в зеленые глаза моей матери до тех пор, пока не отзвенел звонок и двери классов с грохотом не захлопнулись. Она ему явно нравилась, я это видел. Тогда я еще не знал, что господин Мельхозе хороший учитель. Меня несколько угнетала мысль, что он знает о моих недостатках. Ну, может быть, он отнесется ко мне снисходительнее, учитывая, что я родился от такой красавицы, подумал я.

Мать поцеловала меня на прощание и сказала, чтобы я держал ухо востро.

Я знал, что она имела в виду. С тех пор как я побывал в Пелицхофе, я научился понимать природу. Звери держат ухо востро, или, как говорит лесничий, «прядают ушами», чтобы от них не укрылся даже малейший шорох. Их жизнь всегда в опасности, и они вынуждены быть настороже.

Я стоял перед классом. Двадцать мальчишек и девчонок разглядывали меня, словно какую-то диковинку. Они хихикали и перешептывались, но о чем, я, как ни навострял уши, понять не мог. Обхватив голову руками или подперев кулаком подбородок, они уставились на меня снизу вверх. Их, конечно, удивляло, что такой верзила появился в классе в разгар учебного года. Наверное, они решили, что я долго лежал в больнице.

— Это Рауль Хабенихт [17] , — объявил господин Мельхозе.

В классе раздался хохот.

Матери моя фамилия тоже не нравится. Она хочет переписать ее на Ленгефельд — по своему новому мужу, который мне вообще никто. Поэтому я возражаю.

— Что тут смешного? — спросил господин Мельхозе. — Моя фамилия, например, Мельхозе [18] , но ведь никто не смеется над этим.

На господине Мельхозе были довольно потертые джинсы, да и в остальном он напоминал мне моего отца Хайнера, которого я ужасно люблю и над которым никто не смеется, потому что хорошая фигура производит больше впечатления, чем любая фамилия.

17

Хабенихт буквально переводится с немецкого как «неимущий», «бедняк», «нищий».

18

Мельхозе в буквальном переводе означает «мучные штаны».

— Мать Рауля Хабенихта недавно переехала в наш город, — объяснил господин Мельхозе. — Раулю придется повторить четвертый класс по вполне определенным причинам. Быть может, ты назовешь их? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Не сегодня, — сказал я.

— Ну хорошо, — согласился господин Мельхозе. — У нас еще масса времени. — Он указал мне, куда сесть.

С этого дня я сижу с малышами, которых я всех перерос на целую голову. Это такой шустрый народец. Нет, пока что я им ни о чем не буду рассказывать, сначала надо узнать их поближе. Потом, возможно, я и поведаю им, как я и родители делали зарубки на моей жизни, пока из них не образовался глубокий порез. Смешное это слово — «порез», но оно отражает истину, потому что, когда мне стало невмоготу и я сбежал со своим другом в Пелицхоф, я почувствовал такую боль, словно меня ударили ножом. Как известно, раньше не было настенных календарей, на которых люди крестиком отмечали бы наиболее памятные дни. Чтобы отметить что-нибудь важное, им приходилось делать зарубки на дверных балках, на каких-нибудь дубинках или на прикладах ружей. А свои жизненные зарубки я помню без резьбы по дереву и без настенных календарей.

2

Итак, пока что меня зовут Рауль Хабенихт. Другого имени я и не хочу. Ведь я как-никак довожусь родственником своему отцу Хайнеру Хабенихту. Отец звал меня Гиббоном, а моей матери это не нравилось. Она говорила, что у меня красивое имя, и произносила его так, словно оно состояло из двух маленьких слов: Рауль. Меня зовут Рауль, я не какая-нибудь там обезьяна бесхвостая. Это, конечно, правильно, хотя лазать я тоже умею хорошо. Я с удовольствием лазаю по своему отцу. Отец — красивый мужчина, с черной курчавой бородой, как у Карла Маркса, только он не такой маленький. Частенько мне приходилось тратить немало времени, чтобы залезть отцу на голову: во-первых, потому, что он такой большой, а во-вторых, потому, что он пытался меня стряхнуть. Такая у нас была игра, и я выигрывал, если он начинал пыхтеть и признавался: твоя взяла, Гиббон.

Однажды, когда мы с ним так бесились, ему удалось рывком сбросить меня. Перекувырнувшись, я нечаянно задел ботинком буфетное стекло. Мать устроила из-за осколков страшный скандал. Она кричала, что отец заслуживает фамилию Хабенихт, потому что у него вот столечко ума: она придвинула большой палец к указательному, словно держала между ними крупинку соли.

Моя мать утверждает, что отец мой не развивался. Мне кажется, что брак чем-то напоминает школу: одному все дается легко, другому приходится напрягаться, чтобы не отставать. Раньше я считал, что в десятом классе стрессы наконец прекратятся, но если развиваться приходится еще и в браке, то я от него отказываюсь.

Ребенок не может заметить, развиваются его родители в браке или нет. Мне кажется, это зависит от тех вещей, которые ему не видны. Когда я был поменьше, мои родители часто целовались, а по субботам и воскресеньям, когда бывали свободны, давали мне деньги на кино и мороженое. Они все время обнимались, и им не хотелось, чтобы я мешал своими репликами или еще как-нибудь. Для меня это было самое прекрасное время, потому что я посмотрел много стоящих фильмов: «Плоскостопный на Ниле», «Сокровище в Серебряном озере» и другие картины по книгам Карла Мая.