Современный грузинский рассказ

В ту минуту Толисквами походила на вышедшую из чащи златоволосую Дали [20] , а Бочия — на какого-то колхского бога, самозабвенно влюбленного в златоволосую повелительницу лесов. Их глаза встретились, и как настоящая Дали уводила завороженного охотника в густой лес, так вывела Толисквами Бочию со двора. Выбросив недоеденную айву, парень в мгновение ока перемахнул через плетень, но Толисквами уже там не было. Девушка торопливо подгоняла перепуганных коз и не оглядываясь бежала к лесу. Бочия помчался вдогонку за Толисквами.

20

Дали — в грузинской мифологии богиня охоты.

У самого леса настиг он ее и прижал трепещущую словно птица девушку к груди.

— Почему убегаешь от меня, Толи?!

— Отпусти, убьет тебя мой отец! — сказала Толисквами.

— Ответь хотя бы, ты ведь любишь меня? — спросил Бочия. — Ты же знаешь, завтра я иду на войну и твое слово унесу как надежду, скажи, ты любишь меня!..

— Здесь поле, увидят, пошли в лес, — шепнула ему Толисквами.

Разгоряченный Бочия подхватил Толисквами, как ребенка, и устремился в лес.

— Люблю тебя, солнце мое…

— Люблю тебя, свет моих очей…

Долго не умолкал в лесу страстный шепот юноши и девушки.

— Я жена твоя…

— Я муж твой…

Удивленные, восхищенные, прижимались они друг к другу и радовались, что в конце концов набрались смелости и стали мужем и женой.

— Жаль, пожениться не успеем…

— Не важно, я буду ждать тебя…

Бочия с войны не вернулся, героически пал на поле битвы за Родину. Толисквами сдержала слово: как только во чреве ее зашевелился плод — кровь и плоть Бочии, она покинула родительский дом и пришла как своя в дом Бочии. Родители, сестры и братья Бочии с подозрением посмотрели на самозваную сноху. По селу поползли слухи. Это задело гордую Толисквами, и она снова вернулась в отцовский дом и здесь, под родимым кровом, горючими слезами оплакала свою первую и последнюю любовь.

— Когда выходила замуж — нас не спрашивала, — сказала мать Толисквами, — и когда обратно возвращалась, тоже о родителях не подумала, так хоть теперь послушай нас, избавься от этого ребенка, пока не поздно. Наша Орга знает одно средство, я тебя сведу к ней, ты еще молода, снова выйдешь замуж и детей народишь, зачем он тебе, избавься от него, и сама успокоишься, и нам дашь покой.

Толисквами и слушать не стала, не пошла с матерью к повивальной бабке и сохранила ребенка. Родился мальчик, она назвала его Бондо — в честь старшего брата и, словно опытная женщина, ухаживала за сыном. Родители жалели ее, уж больно она молода, измучится — и помогали Толисквами как могли. Откуда им было знать, что смерть так внезапно унесет здоровенького младенца.

В канун новолуния у ребенка начались судороги и рвота. Это «туташи» [21] , заключила Бедиша, взяла из люльки больного, сняла с него белую рубашонку, бросила на земляной пол и подожгла. Ребенок с удивлением уставился на огонь, и судороги и рвота у него прекратились. К вечеру луна все же взяла свое — ребенок совсем посинел, начал дрожать и изрыгать рвоту, а пополуночи, когда кончилась «ломка луны» и на небе показался молодой тонкий месяц величиной с козий рог, звезды унесли младенца в небо.

21

Туташи — в мегрельском диалекте — луна.

Если бы не ребенок, можно было бы подумать, что Толисквами еще не замужем. Материнство пошло ей на пользу, она так похорошела и налилась после родов, что в селе заговорили: «Теперь она еще лучшего мужа себе найдет». И женихи не заставили себя долго ждать, но тут как раз на нее обрушилось ужасное горе.

«И впрямь нет счастья у моей Толисквами», — бормотал Джургу.

Толисквами, всю ночь не сомкнувшая глаз и не отходившая от больного ребенка, и днем не покидала его ни на минуту — не ела, не пила, даже не садилась; только и знала, что слезы лила. И лишь только вечером, когда в соседней комнате собрались близкие и завели разговор о предстоящих похоронах, она умолкла и прислушалась к разговору старших: Толисквами знала, что несовершеннолетних хоронят не так, как взрослых, и это ее тревожило больше всего.

Толисквами приоткрыла боковую дверь и напрягла слух.

— Гроб будет готов завтра, вечером пойдем на кладбище и похороним, — сказал один из стариков и замолчал.

В доме воцарилась могильная тишина.

— Мал он еще, поэтому больше ничего не требуется, поверь мне, Джургу, — сказал второй.

— И за упокой нельзя выпить, по одному стакану? — спросил Джургу.

— Вы, родные, когда вернетесь с кладбища, можете справить маленькие поминки, этого достаточно, настоящий же обряд здесь запрещен — вашинерс, Джургу…

Вдруг на пороге показалась Толисквами. На стариков надвинулась длинная тень, падающая от нее при свете керосиновой лампы.

— Заладили свое «вашинерс»! — гневно сверкнула она глазами. — Кто нам запретил оплакивать ребенка! Что же нам теперь — детей не оплакивать, а оплакивать таких выживших из ума стариков, как вы? Вы хотите сбросить в могилу еще не остывшее тело? Нет, этого я вам не позволю, я мать и сколько захочу, столько и будет со мной мой ребенок!..

— Толи! — рассердился Джургу. — Горе совсем замутило твой разум! Сама не понимаешь, что ты болтаешь, глупая!

— Очень хорошо понимаю, это вы не знаете, что говорите! — яростно набросилась она на отца. — Мы пока еще не оплакали своего покойника, даже не сшили себе траур. Я не позволю так бессердечно бросить его в могилу. Нет! Не отдам вам моего Бондо, не надейтесь на это!

Джургу бросил грозный взгляд на сыновей.

— Уведите ее, вы же видите, что она совсем рассудка лишилась!

Братья увели Толисквами в другую комнату и посадили возле усопшего сына. Джургу запер боковую дверь.

— Надо торопиться с похоронами, а то эта девчонка, глядя на покойника, сама в гроб ляжет.

— Что поделаешь, она мать, и винить ее нельзя. А нам надо выполнить свой долг, — сказали старики.

Бедиша села рядом с Толисквами и начала ее успокаивать.

— Будет, доченька, возьми себя в руки, ты же видишь, что мертвому уж ничем не поможешь, ты еще молода, вся жизнь у тебя впереди. Ведь у меня тоже умер ребенок, тогда я была такая же молодая, как ты, и мне тоже казалось, что я вместе с ним в могилу сойду, но видишь, осталась жить. С жизнью трудно расстаться, дочка…

— Похороним послезавтра, мама, скажи отцу, что послезавтра похороним, — молила Толисквами, — хоть один день побуду со своим сыном.

— Хорошо, скажу, дочка, но не надо поступать так, как никто еще не поступал в селе. Как я помню, такого младенца всегда хоронили на второй или третий день, ни бог, ни люди не простят нам, если мы будем мучить ангелочка.

— Ты лучше скажи ему, а то не знаю, на что решусь.

Толисквами злобно сверкнула своими большими черными глазами. Мать в испуге встала и принялась стучать в боковую дверь.

— Откройте, мне надо с вами поговорить…

Дверь открыли, Бедиша вошла в другую комнату.