Современный грузинский рассказ
Шрифт:
— Слышал, большое вам спасибо, — рявкнул в трубку Чанчалейшвили, — значит, от имени Сордиа надо подойти к Рубену, туда, где большой рыбный магазин… Большое спасибо, Михаил Васильевич.
Чанчалейшвили положил трубку, достал платок и вытер пот со лба. Это был тучный мужчина с животом, начинающимся чуть ли не от самой грудной клетки, постепенно расширяющимся и только ниже пупа немного убывающим в ширину. Живот свисал жирными складками, подобно бараньему курдюку. Весь этот груз с большим трудом удерживали необъятные, приспущенные спереди, как у кинто, брюки. Кроме того, от природы он был наделен широкой костью, бог не пожалел для него ни плоти, ни крови, ни румянца. Если к этому еще добавить изрядный рост, то
— Вот и дело с концом!
— Большое тебе спасибо, Серго, дорогой! — Димитрий встал и протянул Чанчалейшвили руку на прощание.
Чанчалейшвили пыхтя проводил Димитрия до двери кабинета, еще раз пожал ему руку и сказал:
— Заходите, Димитрий, дорогой, не стесняйтесь. Я всегда к вашим услугам.
Чанчалейшвили почему-то захохотал. Совсем неуместным и бессмысленным был этот смех. Димитрий, отведя от него глаза, прикрыл за собой черную дверь, надел на бритую голову шляпу и грустно начал спускаться по лестнице. Выйдя на улицу, он подумал: «Убить мало этого Ироди!..»
Когда Димитрий и Ироди пришли в магазин, Рубена на месте не оказалось. Только что был, скоро вернется», — сообщили им сотрудники. Торговый зал магазина был просторный, с высоким потолком. От одной стены до другой тянулся длинный прилавок, за которым стояли продавцы рыбного отдела в белых халатах. Видно было, что магазин имел несколько отделов, в одном углу торговали даже пивом. Там толпился народ. Димитрий и Ироди выбрали уголок посвободнее и пристроились на опрокинутой возле окна бочке. Прямо перед ними был расположен прилавок с рыбными консервами и папиросами, консервов никто не брал. Продавец сидел и грязными руками ел хлеб с колбасой. Ироди, опираясь на свою палку, подобрался к продавцу консервов.
— Сынок, если бог даст и Рубен появится, он через эти двери должен войти?
— Других дверей у этого магазина нет, — холодно ответил продавец консервов, откусывая свой хлеб.
— Значит, Рубен войдет в эти двери и пройдет сюда? — не отставал Ироди. Продавец кивнул. Ироди задумался, но сколько бы он ни думал — другого выхода не было; надо было сесть на бочку рядом с Димитрием и ждать Рубена. Он так и поступил. Не шевелясь, тихо сидели старики. Димитрий злился. Он злился не на Рубена, а на себя, что послушался Ироди и ввязался в это дело.
— Не придет Рубен, — сказал Димитрий. — Вот увидишь.
— Если не придет, возьму и пойду домой! Подумаешь, дело какое!
Вдруг в зале откуда-то появилась женщина с метлой, тазом и тряпкой; Подойдя к Димитрию, она все это имущество сложила у его ног. Продавец консервов закрыл двери и объявил покупателям, что начинается перерыв.
— Вот видишь! Давай уйдем отсюда, пока нас не вытолкали взашей! — сказал Димитрий, встал и пошел к выходу. Ироди последовал за ним. И надо же, прямо в дверях столкнулись они с Рубеном. О, как обрадовался Ироди!
— Вот тебе и не придет, вот тебе и не придет! — вскричал обрадованный Ироди и, постукивая палкой, последовал за Рубеном в магазин. Димитрий
остался на улице. Ему недолго пришлось ждать. Нагруженный таранью Ироди вскоре вышел из магазина. Старики медленно побрели к дому.Вечером Ироди принес «изабеллу». К этому времени у невестки Димитрия, которая заранее начала готовить ужин, на кухне уже поспевал гоми. Димитрий принес нарды.
— Не привезла невестка внука. Показал бы я его тебе, знаешь, какой он парень? Вылитый Баркалая!
— Сколько ему лет?
— Во втором классе учится, прямо замучили ребенка: то музыка, то английский… Не привезла она его, сказала, что занимается.
— Мои внуки уже большие, не нуждаются в дедушке.
— У меня тоже этот один остался, остальные уже выросли. Завтра воскресенье, может, пойдешь с нами в зоопарк?
— Почему бы и не пойти!.. Давай играй!
— Это шаши… это ду… [17]
Ироди плохо видел, поэтому он не позволял партнеру переставлять шашки прежде, чем рассмотрит кости.
17
Здесь и далее приводится персидский счет игры в нарды.
— Можно играть?
— Играй! У тебя беш-дорти!
Невестка Димитрия накрыла стол, Ироди прервал игру. Димитрий принес кувшин с вином и поставил на стол.
— Давайте, я перелью вино в другую посуду. Куда вы поставите такой огромный кувшин?! — удивилась невестка.
— Вот сюда и поставлю… — Димитрий показал невестке на середину стола. — Смотри, какое у него изящное горлышко, как он украшает стол. Где ты достал такой красивый кувшин? — спросил Димитрий у Ироди.
— Вместе с вином прислали.
— Не взятка ли это, Ироди? Не вводи меня в грех!
— Видишь, как на тебя действует стол!
— Отец, если я вам больше не нужна, то я пойду, мне некогда, — сказала невестка Димитрию.
— Иди, дочка… Все ли на столе? А соль? Где соль?
— Зачем к тарани соль…
— Ступай, дочка, я завтра зайду и заберу Миха в зоопарк.
Невестка ушла. Димитрий разлил вино в маленькие стаканы.
— Давай выпьем; что ты мне наговорил: «вино пенится» — где ты видишь пену?
— За твое здоровье, мой Димитрий!
— Будь здоров, Ироди! Побольше бери ткемали, оно и мертвого оживит!
Старики уткнулись в свои тарелки.
— А ничего тебе тарань, а, Димитрий?
— Тарань хороша, да вот Рубен плох.
— Говорят, что тарани в Астрахани много.
— Давай теперь выпьем за тех, кто сотворил нас, — начал Димитрий, — кто, словно всевышний, вдохнул в нас душу и привел нас в этот мир, за наших родителей! Если бы не они, не было бы нас, а если бы не мы — не было бы наших детей, такова жизнь…
Ироди пил понемногу, смаковал вино. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Старики молча ели тарань и гоми. Вдруг Димитрий встал, откуда-то достал толстый, словно книга, журнал, стряхнул с него пыль, обтер и положил на стол.
— Что это за книга? — поинтересовался Ироди.
— Давай еще разок выпьем, и ты узнаешь, что это за книга. Давай-ка вспомним тех, с кем в течение пяти лет мы вместе спали, вместе пили и ели, вместе кровь проливали. В этом журнале записаны все офицеры моего батальона. В нем записано все: их адреса, история их жизни. Я очень любил свой батальон. Хорошие были бойцы, совсем молодые, неугомонные, словно ртуть, ребята, — как потревоженные волки не боятся ни мороза, ни бури, ни снега, ни леса, ни пропасти, так и они не боялись ничего — не боялись и пули — пуля их боялась. Когда меня повысили, почему-то перевели на другой фронт, растерял я своих ребят. Остался только этот журнал. Из них в живых остались только двое: я и Федор, волжанин, Федя.