Современный грузинский рассказ
Шрифт:
— Резико, скажи ему, чего он кидается, — заныли на том берегу.
— Перестань, — приказал старший.
— А чего они дразнятся?
— Так ты и есть рыжий, как же тебя прикажешь звать?!
Старший пошел вперед. Остановился у самой воды.
На голой спине от частого купания и многократных солнечных ожогов кожа шелушилась. Малыш встал рядом. Он тоже был в одних трусах. Лет шести-семи, крепкий, голубоглазый и румяный. Все тело в царапинах, на груди грязные потеки, особенно заметные на белой, нежной коже, ноги до самых колен заляпаны грязью. Мутные илистые капли стекали длинными полосами по ногам.
— Резико, курево добыл? —
Теперь Резико стоял прямо и мокрыми руками растирал грудь.
— Добыл, — коротко бросил он и вошел в воду.
Обрадованные мальчишки запрыгали, начали кувыркаться по песку. Им было лет по тринадцать-четырнадцать.
Когда Резико вошел в воду — левой рукой подняв над головой пачку папирос, чтоб не намокли, а правой отгребая, чтобы держать равновесие и не свалиться, — сидящий на берегу Нодар молча схватил одежду и, как был нагишом, бросился наутек.
— Не пускайте Нодара! Держите! — крикнул из воды Резико, но было уже поздно. Нодар мчался изо всех сил, и никто бы не догнал его. Несколько ребят припустились было вдогонку, но скорей для виду: они были убеждены, что не поймают. Очень скоро погоня вернулась обратно, а голый Нодар продолжал удирать во все лопатки.
Резико выбрался на берег, бросил на песок папиросы, спички и сказал в сердцах:
— Таким разиням и давать бы не стоило…
Снял мокрые трусы и разостлал на камнях.
Ребята потянулись к папиросам, распечатали пачку и закурили. Резико стоял над ними и следил, как на том берегу его маленький рыжий брат пробирается среди зарослей рогозы. Там была трясина, колдобины с вечно вонючей водой, ни на минуту не смолкая, квакали лягушки и среди травы и грязного кустарника водились разнокалиберные красные змеи. Малыш направлялся к протоке, где русло сужалось и было не так глубоко, рыжие волосы его мелькали над осокой. Вот он вышел на открытое место. Резико наблюдал, как осторожно, с опаской входит малыш в воду, потом возвращается, выходит на берег и бежит выше, туда, где помельче. Вот он снова боязливо входит в воду, доходит до середины реки — течение здесь быстрое, и вода хлещет его по плечам — проходит самое глубокое место, выскакивает на берег и мчится к ребятам. Резико садится и закуривает. Никто не заметил прихода малыша, он подошел и устроился на камне неподалеку ото всех.
— Сними трусы и расстели на солнце, — приказал ему Резико.
Теперь и остальные обернулись и увидели мальчика.
Он сидел тихо. Старался быть совсем незаметным, но в то же время прямо сиял от радости, что находится здесь. Один из ребят вытащил папиросу и протянул ему:
— На, затянись, Рыжик. Что, не хочешь?
— Он не курит, — сказал Резико.
— Я не курю, — подтвердил Рыжик.
Вот и все.
Так проводили время ребята, купались, выходили на берег, обсыхали, снова бежали к воде и снова загорали, К полудню выкурили все папиросы и проголодались. Часть компании разбрелась по домам, а остальным было лень идти.
— Мировые арбузы были сегодня на базаре… — вспомнил Резико, сплевывая по привычке.
— Не врешь?
— Каждый пуда по два…
— До чего я люблю арбузы, — вздохнул толстый мальчик. — Наши еще не поспели…
— Мы тоже только облизнулись, — успокоил его Резико.
— У Нодара арбузы что надо, они каждое воскресенье загоняют на рынке по целой арбе…
— Ну? — встрепенулся Резико и поднял глаза на низкорослого, обритого наголо парнишку, который это сказал.
Задумался. Ребята продолжали болтать. Рыжик купался поодаль в одиночестве, потому что плохо плавал, а где купались все, ему было с ручками. Когда ребята спускались к воде, он всегда уходил подальше и купался один. Когда все выходили на берег, он присоединялся к этой ораве и вместе со всеми катался по песку.Резико сидел и думал. Ребята болтали. Рыжик вылез на берег и лег на солнце. Припекало. Делать было нечего. Резико уже надоело здесь, он натянул трусы и сказал:
— Кто любит арбузы и, умеет бегать, за мной…
И даже не обернулся, пошел по тропинке. Рыжик, как был мокрый и перемазанный, поспешил за ним, натягивая на ходу трусы. Ребята всполошились:
— Ты куда, Резико?
Резико не ответил, не замедлил шага, он шел, насвистывая и сбивая прутом гроздья бузины. Тогда двое ребят — тот, который говорил, что любит арбузы, и второй, наголо обритый, — оделись и поспешили за Резико.
Резико остановился у моста, подсекая прутом траву. Ребята подбежали, а он, не обращая на них внимания, продолжал насвистывать и махать прутом.
— Куда тебя понесло? — поинтересовался толстяк.
— Ты оставайся, — сказал Резико, — где тебе бегать?
— Мне-то? — оскорбился толстяк. — А ну, погляди…
И он помчался изо всех сил к реке и сразу же обратно.
— Видал, как я умею? — похвастался он, еле переводя дух.
— Ладно, айда, — смилостивился Резико. — Если словят, смотри, надают по всем правилам.
— Не бойся, не поймают.
— Тогда пошли на бахчу Нодара, у них арбузов навалом.
Толстый был добряк и, видимо, почувствовал угрызение совести.
— На бахчу Нодара? — заколебался он. — Ага.
— Он же наш товарищ!
— Другой раз не будет швырять песком в друзей, — ответил Резико.
Толстый хоть и был добряк, но любил поесть, поэтому и не стал возражать.
— Ладно, пошли, — согласился он.
Они поднялись на дорогу и перешли мост. Позади них в пыли брел Рыжик. Резико остановился, оглядел брата.
— А ты шагай домой! — распорядился он.
— Я тоже хочу арбуза…
— Давай домой, я притащу тебе.
— Не хочу, я сам, — огрызнулся малыш.
— Иди, говорю! — Резико замахнулся прутом.
Малыш отступил.
— Вот увидишь, все бабушке скажу, что куришь, — пообещал он.
Резико словно взбесился. Он знал, что брат ни за что не скажет бабушке, он никогда не ябедничал, а если и проболтается, Резико все равно не боится, но эта угроза взбесила его. Он подскочил и прутом ударил малыша по ногам.
— Ой, мамочка! — вскрикнул ребенок, неловко подпрыгнул и упал.
— Значит, скажешь? — спросил Резико со злобной улыбкой.
Рыжик плакал. Он попробовал было убежать, но Резико догнал его, взмахнул прутом и снова стегнул по ногам.
— Скажешь? — мстительно повторил он.
— Ой, мамочка! — обреченно вскрикнул Рыжик и снова упал.
Резико вспомнил, что у них нет матери и вообще никого нет ни в каком краю земли. Он ощутил щемящую жалость к брату, единственному родному существу, и вдруг неожиданный гнев так перехватил гортань, что он не мог продохнуть. Он не знал, кто виноват в этой внезапно нахлынувшей ненависти и злобе — брат ли, он ли сам, или кто посторонний, — но он дико ненавидел кого-то, ненавидел невыносимую злобу, которую испытал сейчас, неистово махая прутом, старался отогнать эту тяжесть и горечь и… бил своего брата.