"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Микки послушно сел за руль и завел машину. В зеркале заднего вида мне почудился убийственный взгляд Бьянки.

Она пришла ровно в тот момент, когда я поцеловала ее мужа. Сперва я убедила себя, что, вообще-то, добивалась именно этого, чтобы сделать Бьянке больно за то, как она поступила со мной. Мне должно было стать от этого лучше? Как бы финиш, миссия выполнена. Но на самом деле мне стало только хуже, я поняла, что обманываю сама себя. Все это не имело никакого отношения ни к Бьянке, ни к мести. Это касалось только Микки.

Петер так ныл, что пришлось его впустить. Он готовил свои пальты, а я накачивалась вином. Все мои мысли окутывало тяжелое темное облако.

Прошло много времени, и после страшной суеты и бесконечных ругательств Петер крикнул Фабиану, что все готово.

— Давай иди, пока не остыло!

Я залила брусникой эти картофельные ошметки и, когда Петер спросил, как мне блюдо, попыталась сдержать гримасу. Фабиан не церемонился, ел только брусничное варенье, сдвинув в сторону пальты.

— Ешь как следует, — велел ему Петер. — А то ты питаешься хуже уборщиков на вокзале.

Фабиан выпрямился и наколол кусок пальта на вилку.

— Есть дети, которым вообще нечего есть, — проворчал Петер.

Я попыталась жестами попросить Фабиана хотя бы притвориться, что он ест. Фабиан проглотил кусок и скривился.

— Ты мог бы хотя бы сделать вид, что тебе нравится, черт побери, — сказал Петер. — Я вложил сюда душу и два часа своей жизни, которые не вернуть.

— Извиняюсь, — сказал Фабиан, а потом взял салфетку и выплюнул в нее все, что было у него во рту.

Петер отложил нож и вилку:

— Ты спятил, сопляк?!

— Это невкусно.

Петер повернулся ко мне:

— И ты позволяешь ему так себя вести? Ты собираешься реагировать?

Я старалась оставаться спокойной. Он знает Фабиана. Зачем его провоцировать?

— Прекратите оба, — сказала я. — У меня больше нет сил. Оставь Фабиана в покое. Это все не имеет никакого значения.

Петер барабанил пальцами по столу.

— Какого черта! Пытаешься угодить, готовишь. По бабушкиному рецепту. Почему ты его не воспитываешь? Почему не показываешь, кто главный!

Фабиан подался вперед и сгорбился над тарелкой.

— Никто не просил тебя готовить, — проговорила я. — И никто не хотел есть твои пальты. Мы тебя вообще не звали.

Все. Хватит. Это вредно для Фабиана.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Петер. — Что мне нужно письменное приглашение?

— Фабиан прав. От этого тошнит. — Я резко встала и выбросила содержимое тарелки в помойное ведро. — И прекрати говорить, как мне воспитывать собственного сына! Ты в этом ни черта не понимаешь!

Фабиан медленно распрямил плечи, поднял голову и, откинувшись назад, развалился на стуле, как в кинотеатре.

— Спасибо, это все, — сказала я и дернула Петера за свитер. — Теперь уходи!

— Какого дьявола!

Фабиан пошел за мной в прихожую, где я распахнула входную дверь. Ветер в саду почти стих, и флаг Швеции повис, как тряпка.

— И звезды с собой прихвати! — сказала я Петеру.

Я вошла в ванную, потянув за собой Фабиана, и закрылась на замок. Я села на край ванны, а он на унитаз. И пока не хлопнула входная дверь, мы не проронили ни слова.

56. Фабиан

До катастрофы

Лето 2017 года

Летом я много катаюсь на велосипеде. Всегда без направления и цели. Мне просто нравится крутить педали. Ветер в лицо и знакомые кварталы, пролетающие мимо. Мчишься вперед, и все сливается в единое целое.

— Куда ты? — спрашивает мама, пока я в прихожей зашнуровываю обувь.

— На велике прокачусь, — отвечаю я.

Площадь и сквер, пригорок, детская площадка. В туннель, мимо школы и футбольного поля, к супермаркету «Ика». Время от времени торможу и подбираю бутылки, чтобы потом сдать. Иногда останавливаюсь посмотреть, как другие играют в футбол или прыгают через скакалку. Я воображаю, что выполняю секретное задание, что я шпион, которого никто не должен заметить.

А еще я так ухожу от мамы. Ненавижу, когда она пьяная и полусонная просто сидит за столом в кухне. Это как будто не моя настоящая мама. И в такие моменты я очень скучаю по отцу.

В один солнечный день, когда я еду мимо пригорка у сквера, кто-то окликает меня по имени. За строительным вагончиком сидят несколько человек, которых я знаю по школе.

— Фабиан, ты куришь? — спрашивает один из них.

На его бейсболке изображен вытянутый вверх средний палец.

— Ты получишь двадцать крон, если съешь это, — говорит другой в кепке с надписью «Адидас».

Он размахивает скрюченным окурком, и все смеются. Я тоже смеюсь. Самоубийство — не смеяться, когда другие шутят.

— У меня другая идея, — усмехается парень в бейсболке и машет мне, предлагая идти за ним. — Вот, — говорит он, показывая на красные дорожные конусы, расставленные четырехугольником за строительным вагончиком. Только подойдя к краю, я понимаю, что это яма. Довольно глубокая, примерно два на два. На дне видна желтая пластиковая труба. Между конусами натянута лента, означающая, что проход запрещен. Парню в бейсболке на это плевать.

— Если прыгнешь вниз, получишь сотню.

— Еще чего.

Я не идиот. Подхожу близко и заглядываю вниз. Глубина метра полтора, не меньше, может, даже два. Если прыгнуть, край окажется над головой.

— Триста? — предлагаю я.

Нормальный вклад в наши билеты до Калифорнии.

— Он чокнутый, — говорит парень в «Адидасе», а тот, что в бейсболке с пальцем, собирает с остальных деньги и пересчитывает замусоленные купюры.

— Двести шестьдесят. Они твои, если прыгнешь.

— Точно?

Легкие деньги. А меня они там не бросят. Не рискнут. А если рискнут, я буду орать, пока кто-нибудь не услышит.

— Клянусь Богом, — говорит этот в бейсболке и в подтверждение протягивает руку для пожатия. — Двести шестьдесят крон.

— О’кей, но деньги вперед, — говорю я.

«Бейсболка» медлит.

Я не дурак. Я понимаю, что они издеваются, но мне на это плевать. А на двести шестьдесят крон — нет.

Шуршащие купюры у меня в руке. Пересчитываю и кладу в карман шорт. Потом сажусь на корточки и прыгаю вниз. Придурок в бейсболке истерически ржет, все хлопают его по раскрытой ладони.