"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
– Ему еще требуются доказательства, когда речь идет о такой шпане? – спросил Сантини.
– Вот именно, – сказал Де Анджелис. – Мне пришлось распорядиться, чтобы их освободили.
Одним из освобожденных был Хорхе, который в этот момент как на крыльях парил, мчась по улицам Рима. Хоть он и не оказал сопротивления, когда его скрутили в подвале, но не поставил бы и гроша на то, что так легко отделается после суматохи в Торбелле. Он провел за решеткой всего одну ночь и успел попрощаться с Сантьяго, который уже смирился с мыслью, что застрял там надолго. Когда Хорхе позвонил с почти разряженного мобильника
– Говорил же, я всегда выхожу сухим из воды, – похвалился собственной удачливостью Хорхе.
– Ты же домой идешь, правда? Я так хочу тебя увидеть, – сказала она.
И он заверил ее, что скоро будет. В конце концов, он все-таки ее любил. Да и где бы он нашел другую такую подружку? Анита не пилила его, когда он шатался где-то ночи напролет и притаскивал домой дружков, типа пацанов из банды, которые оставляли после себя свинарник. Да что там, она его даже не ревновала: главное, чтобы он не мутил с другими девчонками у нее на глазах.
Хорхе и его девушка жили в одной из трехсот квартир грязно-розового муниципального дома в квартале Сан-Базилио, похожего на гигантскую уродливую подкову. Это была настоящая помойка с загаженными лестницами и спозаранку орущими младенцами – из-за бумажных стен был слышен каждый чих соседей, – зато там можно было жить на халяву. Когда-то в квартире жила бабушка Хорхе, а после ее смерти туда заселился он. И хотя администрация то и дело угрожала ему выселением, Хорхе знал, что опасаться ему нечего. За квартиры не платило полдома, не говоря уже о жителях зданий по соседству. Не может же муниципалитет выбросить их всех на улицу.
Он открыл дверь своими ключами и ожидал, что Анита с объятиями кинется ему навстречу, однако этого не случилось.
– Венди, я дома! – зловеще воскликнул Хорхе, подражая герою Джека Николсона из «Сияния». На такие шутки он был мастак.
Но она снова не откликнулась.
– Анита? – позвал он.
Может, она вышла за продуктами? Или в душе моется. Открывая дверь в ванную, он заметил на полу в коридоре небольшое, почти идеально круглое красное пятнышко. Он стер его пальцем – пятнышко оказалось клейким на ощупь.
Кровь. Свежая, не успевшая свернуться капля крови. Невдалеке алела еще одна. И еще, и еще. Видать, Анита порезала палец. Странно только, что она сразу не побежала в ванную за пластырем, потому что красный пунктир вел прямо в спальню. Одна из капель темнела у самых его ног, как будто Анита порезалась на пороге.
Слегка встревоженный, Хорхе снова позвал ее и вошел в комнату.
Анита валялась на полу, как тюк с тряпьем. Под ней расползалась огромная лужа крови. Хорхе мгновенно понял, что в ее теле не осталось ни капли. На кровати, протирая салфеткой лезвие ножа, сидел пожилой мужчина с такими светлыми голубыми глазами, что они казались прозрачными.
– Нам с тобой нужно поболтать, – сказал человек, которого Данте называл Отцом.
Хорхе попытался закричать, но не смог издать ни звука.
Аугусто Ноггини, старый армейский товарищ Пинны, жил неподалеку от собора. Коломба припарковала пикап Валле поблизости от пешеходной зоны возле баптистерия, прямо напротив сторожащих вход каменных львов. Данте разглядывал их, напрасно пытаясь вспомнить, как видел их в детстве. Окружающие постройки не будили ни единого воспоминания, помимо смазанных вспышек памяти, относящихся к периоду
после освобождения. Неужели он никогда не забирался верхом на этих львов? Не ходил к мессе в местный собор? Данте не имел ни малейшего понятия. Кремона казалась совершенно чужой, хотя то немногое, что он успел увидеть, ему вполне понравилось – в особенности центр города, сохранивший на себе отпечаток древнеримской архитектуры.– Кто ему позвонит? – вырвал его из раздумий вопрос Коломбы.
– Он скорее станет слушать женщину, чем мужчину, – сказал Данте. – Особенно если у этой женщины красивый голос.
– Так у меня красивый голос?
– Только когда ты не говоришь приказным тоном.
– Зато ты лучше умеешь врать. Звони ты.
– Есть советы и напутствия?
– Не спугни его. И найди предлог для встречи.
– О’кей.
Данте набрал на мобильнике Ванды номер Ноггини и включил громкую связь.
– Тухлоногий? – дождавшись, пока мужчина снимет трубку, спросил он.
Коломба подпрыгнула: она никак не ожидала, что Данте попрет напролом.
Ноггини на секунду заколебался.
– Да. Кто это? – осторожно спросил он.
– Меня зовут Данте Пинна. Я сын Фабрицио Пинны.
Коломба снова вздрогнула и попыталась выхватить у Данте телефон, но тот отдернул руку и повернулся к ней спиной.
– О! Жаль, что так вышло с вашим папой. Мои соболезнования. Как я могу…
– Я бы хотел встретиться, – перебил Данте. – Мне срочно нужно с вами поговорить. Могу я заскочить к вам домой через десять минут? Я с подругой.
– Простите, но я сейчас ужинаю с семьей. Я не могу…
– Будет лучше, если вы освободитесь.
– Это почему же?
– Иначе я позвоню в полицию, и тогда вам придется объяснить, почему вы не сообщили, что мой отец связывался с вами перед самоубийством.
Коломба закрыла глаза. Секунд десять Ноггини молча дышал в трубку.
– Так вы просто хотите меня увидеть? – наконец спросил он.
Данте победно вскинул кулак:
– И поговорить. Скажем, это займет около часа вашего времени. Так я заеду?
– Нет, я сам к вам подъеду. Скажите куда.
– Ко входу в баптистерий. Это всего в двадцати метрах от вашего дома. Я на пикапе.
– Хорошо. До скорого.
Данте с триумфальной ухмылкой повесил трубку и закурил сигарету, чтобы отпраздновать успех.
Коломба опустила стекло: теперь, когда ей наконец удалось принять душ, ее снова начал раздражать запах дыма.
– Как ты узнал, что Пинна с ним связывался?
– Если ты не слышал о человеке четверть века, то не отреагируешь с такой готовностью, когда тебе назовут его имя. Он же явно вспоминал Пинну, и, судя по его тону, с немалой тревогой. Значит, Ноггини общался с ним перед тем, как Отец его повесил, и боялся, что рано или поздно с него за это спросят.
– Он мог прочитать о нем в газете.
– Он и на кличку свою слишком быстро отозвался. Тут я пошел ва-банк, но, если бы он не вспомнил собственное прозвище, можно было бы не терять на него время.
Данте показал ей на переходящего улицу мужчину лет сорока пяти в стеганой твидовой куртке. В Кремоне было гораздо холоднее, чем в Риме, особенно по вечерам, когда воздух становился сырым и промозглым.
– Ты знаешь его в лицо? – спросила Коломба.
– Нет, но ты только взгляни на его обувь. Такие перфорированные ботинки носят больные гипергидрозом. Неспроста его звали Тухлоногим.