Совсем не герой

– Суть в том, что это сильно зависит от человека. Но для меня самым большим раздражителем является моя мать. В старших классах было хуже всего, потому что она рассказывала об этом всем моим учителям, как будто она меня подставляла. И дети смеялись надо мной. А потом...
– На этом я остановился. Я пока не собирался делиться этой частью своей истории.
– Как бы то ни было, примерно в предпоследнем классе мы с отцом начали замечать, насколько лучше становится моя речь, когда ее нет рядом. Поступление в колледж здесь было лучшим решением, которое я когда-либо принимал. Я немного занимался логопедией, но настоящим решением было уехать подальше от мамы.

– Я даже не знаю, что на это сказать. Иисус. Твоя мама, похоже, та еще красотка.

Я пожал плечами.

– Что с-с-я могу сделать? Она моя мама.

КАК будто, говоря о своей матери, я вызвал ее. Всего через два дня позвонили мои родители.

Сначала на линии был только мой отец.

– Мы сто лет ничего о тебе не слышали, сынок. Мы скучаем по тебе.

Я задумался, было ли его «мы» намеренным или случайным.

– Я тоже скучаю по тебе, папа.

– Как там в Колорадо?

– Хорошо.

– Как дела на работе?

– Примерно так же.

– Ну же, давай. Не надо давать мне коротких ответов. Наверняка ты можешь рассказать мне что-нибудь интересное.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь, радуясь возможности поделиться своими новостями.

– Я учусь играть на фортепиано.

– В самом деле? Что привело к этому?

– Ну, у меня есть друг, Ник, и его сестра уговорила меня брать с ней уроки.

– О нет, - поддразнил он.
– Какая-то девушка уговорила тебя, да? По-моему, похоже на любовь.

– На самом деле все не так.
– Забавно, что мне это даже в голову не приходило. Я был слишком сосредоточен на Нике.
– У нее тоже врожденная ампутация руки.

Он на секунду замолчал, обдумывая это.

– Ну, будь я проклят, - сказал он, наконец.
– Это, должно быть, потрясающее зрелище.

– Я думаю, что в декабре мы выступим с сольным концертом.

– Самое подходящее время. Мы с твоей мамой думали о том, чтобы навестить тебя перед Рождеством.

В мгновение ока мое счастье от разговора с ним испарилось и развеялось, как пепел на ветру в Колорадо.

– Зачем?

– Ну…

Его прервал щелчок, когда кто-то набрал вторую трубку, а затем моя мама спросила:

– Оуэн?

Я не торопился отвечать, надеясь, что смогу держать язык за зубами.

– Привет, мам.

– Не думаю, что ты приедешь на День благодарения.

– Н-нет, наверное, нет.
– Я не проводил каникулы с мамой четыре года. Я не собирался начинать все сначала.

– По крайней мере, ты мог бы позвонить и сказать мне.

– Прости.

Она вздохнула, и внезапный громкий выдох позволил мне отчетливо увидеть ее лицо, ее брови, изогнутые буквой «V» над глазами, неодобрительно поджатые губы.

– Соседи спрашивают, знаешь ли, и я вынуждена говорить им, что мой собственный сын не хочет возвращаться домой.

– Трудно выкроить свободное время во время праздников, - сказал мой отец, приходя мне на помощь.
– И мы все равно будем там в декабре, Вэл, так что у него нет причин тратить свое время. В какой день твой концерт, Оуэн?

Мне удалось сдержать стон, но я знал, что за этим последует. Моя мать была как ищейка, вынюхивающая все, что могло меня унизить. Любой намек на то, что я могу в чем-то потерпеть неудачу и опозориться еще больше.

– Какой концерт?
– спросила она.

– Оуэн учится играть на пианино.

– Мне стало интересно, стояли ли они в одной комнате, прижав телефоны к ушам, лицом друг к другу на кухне, пока мы разговаривали, или мой отец был в другом конце дома, избегая ее, как делал всегда я.

Моя мать фыркнула.

– Только с одной рукой?

– Он занимается с девочкой, у которой такой же врожденный дефект.

– Это врожденная ампутация, - сказал я, услышав голос Ника в своей голове.

– Мы знаем, Оуэн, - сказала мама измученным голосом.
– Так вот в чем суть концерта? Взрослые с ограниченными возможностями?

– Н-н-нет, м-мам! Это обычный фортепианный концерт. Мы играем дуэтом, вот и все.

– Я надеюсь, тебе не придется сначала произносить речь или что-то в этом роде.

– П-п-почему я должен выступать с р-речью на фортепианном концерте?

– Не надо спорить. Я только имела в виду, что и так плохо, когда все видят, как ты идешь, опираясь только на одну руку, как будто ты умеешь играть не хуже их. По крайней мере, они не услышат, как ты заикаешься.

Я опустил голову, прикусив губу, чтобы не заговорить, потому что это все равно не получилось бы правильно. От ее презрения и отвращения у меня заколотилось сердце, а язык отяжелел.

– Оуэн, - сказал мой папа, - я знаю, у тебя все получится. Не могу дождаться, когда услышу, как ты играешь.

– Спасибо, папа, - сказал я. А потом, поскольку я знал, что не вынесу, если мама скажет еще хоть слово, я сказал: - Мне нужно идти, хорошо? Я поговорю с тобой позже.

Но окончание разговора не избавило меня от ужасной тяжести в груди и боли в горле. Меня так и подмывало забраться в постель. Чтобы сбросить с себя тяжесть депрессии, но тут я услышал, как на заднем дворе залаяла собака Ника, и понял, чего хочу.

Прошло много времени с тех пор, как я так нервничал, стуча в дверь Ника.

– Что случилось?
– спросил он, как только впустил меня.
– Ты выглядишь расстроенным.

Я кивнул. Я попытался заговорить, но моя мать все еще была у меня в голове, заставляя меня заикаться. Я мысленно вернулся к сотням раз, когда она говорила: «Надеюсь, ты больше не поставишь меня в неловкое положение», прямо перед тем, как познакомить меня с кем-нибудь новым, практически гарантируя, что я запнусь на простых словах: «Приятно познакомиться». Воспоминания сделали мой язык еще более непослушным, так как я повернулся к Нику. Это было еще хуже, чем в тот день в ресторане. Я хотел сказать: «Звонила моя мама». Учитывая наш предыдущий разговор, этого было бы достаточно, чтобы он понял, но я не смог произнести дальше первой буквы.

– М-м-м-м...

– Ш-ш-ш, - сказал Ник.

Мама всегда делала это не так. «Помолчи, пока не научишься говорить правильно». «Перестань выставлять себя дураком». Это был звук утешения. Звук сострадания. Этот звук означал: «Я понимаю».

А затем он шагнул вперед и заключил меня в свои объятия.

Облегчение разлилось по мне, как наркотик по венам. Я обмяк и прижался к нему. Я вдохнул его запах, отчасти дезинфицирующего средства, отчасти мыльный, с ноткой животных, с которыми он работал и жил каждый день. Я позволил уюту его квартиры и его присутствию окутать меня. Мое сердце забилось спокойнее. Гнев и обида, которые разбудила во мне моя мать, отошли на задний план.