Созидая на краю рая

Нестерпимая боль разрывает грудную клетку.

Стон срывается с губ раньше, чем я успеваю его предотвратить.

Слышу шаги в своём направлении и зажмуриваюсь, всё ещё не отнимая рук от лица. Эдвард не увидит меня такой. Я обещала и себе, и ему.

Только вот…как мне выполнить обещание?

– Белла, – слышу мягкий бархатный голос рядом с собой. В нём снова растерянность. Прикусываю губы почти до крови, сдерживая рыдания. – Что с тобой?

Чувствую, как прогибается диван от его веса. Вот он уже рядом со мной. Я слышу его дыхание, несмотря на то, что все другие звуки скрыты от меня собственным горем.

– Я в пор… – не успеваю договорить до конца. Последние потоки страданий подступают, и мою платину прорывает. Я начинаю рыдать в голос, и слёзы катятся по щекам, словно водопады. Я так долго не плакала.…Так долго сдерживалась.

Всё, теперь пришло время выплескать накопившееся.

– Белла! – голос пронизанный ужасом – неужели Эдвард Каллен боится за меня? – заставляет меня ощутить острую нехватку поддержки от кого-нибудь.

Моё сознание отключается раньше, чем понимаю, что творю.

– Эдвард! – вскрикиваю я, и практически набрасываюсь на него, прижимаясь к мускулистой тёплой груди, чувствуя шёлковую материю рубашки. Слёзы мочат её, а рыдания становятся лишь сильнее.

– Что ты делаешь? – непонимающе спрашивает он, аккуратно пробуя расцепить мои руки, обвитые вокруг его шеи.

– Нет! – ужасаюсь я, и, молю его: – Пожалуйста, Эдвард, я знаю, сколько правил нарушила и сколько нарушаю прямо сейчас… Но, пожалуйста, на полчаса, позволь мне выплакаться…Мне больше не у кого просить этого. Всего полчаса. Потом можешь наказать меня… – голос вздрагивает и замолкает. Опускаю голову, и слёзы теперь текут на мою блузку.

Три секунды проходят в моих оглушительных рыданиях. Он колеблется. Решает.

Я вслушиваюсь в звуки комнаты, но слёзы мешают полноценно сделать это.

– Иди сюда! – внезапно зовёт он и крепко прижимает меня к себе. Я продолжаю дрожать, плачу, но теперь чувствую себя лучше. Как ни странно, но чувствую себя защищённой от всего в этих руках.

Он – моя защита.

Моя и Энтони.

Пусть он тиран, пусть деспот, пусть убийца, пусть бесчувственный чурбан, но он мне нужен!

Нужен, с тех самых пор, как мне впервые понравились наши занятия любовью. С тех пор, как он примчался из Америки сюда, потому что я бросила трубку…

– Спасибо… – шепчу я, когда воздух сгорает в лёгких на очередном выдохе. Моя благодарность адресована всем хорошим поступкам, которые он сделал для нас с Тони. Пусть он о них и не знал до сегодняшнего дня, это всё равно ему зачтётся.

Эдвард не отвечает, лишь сильнее прижимает меня к себе.

Волны облегчения прокатываются по телу за волнами боли, делая их чуть терпимее.

Он здесь, со мной.

Энтони – смысл моей жизни, мне не продержатся без него ни секунды, но Эдвард…он держит на плаву нас обоих. И меня, и моего мальчика. Он наш ангел-хранитель.

И сейчас он спасает меня. Спасает его.

Сейчас он с нами…

– Где твой сын? – спрашивает Каллен, спустя некоторое время.

– В операционной… – отвечаю я, судорожно вздыхая.

– Кто его оперирует?

– Отец… – глаза снова наполняются слезами при воспоминании о Джейкобе.

– Какой отец? – недоумевает Эдвард. Я слышу это в его голосе.

– Его… – мои слова сливаются с рыданиями.

Мужчина явно не понимает, что происходит. Его мышцы напрягаются, и я догадываюсь, о чём он подумал.

– Ты замужем? – спрашивает он с плохо скрываемым ужасом.

– Нет! – качаю головой, вытирая слёзы с лица рукой. – Мы не были женаты.

– Почему? – зачем он расспрашивает меня сейчас? Чёрт…

– Он дал деньги на аборт… – выпаливаю я, перед тем как снова тону в страданиях.

Эдвард молчит, но недолго. Зато его руки расслабляются.

– Ты вся дрожишь, – меняя тему, замечает он, – тебе холодно?

Неопределенно пожимаю плечами.

На секунду он отпускает одну руку, которой обнимает меня, но очень быстро возвращает, накидывая мне что-то на плечи.

– Что это?

– Мой пиджак, – в его голосе доля смеха. Что же, отличная разрядка.

Стискиваю руками мягкую ткань и заворачиваюсь в неё, упиваясь божественным запахом её обладателя.

От него слегка кружится голова, но боль отступает – немного.

Не знаю, сколько времени ещё мы так сидим. Час? Два? День? Неделю?

Эдвард молчит и лишь обнимает меня.

Я тоже молчу.

Мои слёзы прекращают так неистово литься и теперь медленными, ленивыми струйками текут по щекам.

Наверное, они просто кончаются.

Меня не беспокоит то, что слезы могли смыть тональный крем. Эдвард видел кое-что похуже, чем простой синяк. Я уверена в этом.

Рубашка Эдварда мокрая от солёной влаги, но ни его, ни меня это не волнует. Пиджак по-прежнему на мне, он согревает меня, и дрожь отступает.

На смену ей приходит усталость.

– Легче? – слышу мягкий бархатный баритон над ухом. От него на душе теплеет.

– Да… – отзываюсь я, слушая биение его сердца через насквозь промоченную рубашку. – Спасибо, что позволил мне выплакаться.

– Думаю, теперь я заслуживаю узнать хоть что-нибудь? – он вопросительно изгибает бровь, ожидая моего ответа.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала? – осторожно спрашиваю я, вздыхая.

– Ты ответишь? – он с сомнением смотрит на меня, и я отвожу взгляд.

– Постараюсь. Тем более главное тебе известно.

Да уж, не думала, что тайна об Энтони раскроется таким образом. Наверное, Бог решил, что скрывать более я не имею права.

Что же, ему виднее.

– Хорошо, – он делает глубокий вдох, и, растирая пальцами моё предплечье, спрашивает: – Что произошло с твоим ребёнком?

– У него диагностировали порок сердца.

– Сколько времени прошло с того момента?

– Около полутора-двух лет.

–Сколько? – его глаза непроизвольно расширяются при названных цифрах. – И ты всё это время зарабатывала деньги?

– Да…

– Так же, как и у меня?

– Нет! – испугано качаю головой, прогоняю ужасные мысли. – Я просто устраивалась сразу в несколько кафе или закусочных. А ещё я продала машину и дом отца.

Он освобождает одну руку, которой поддерживает мою спину, и потирает переносицу: