Созидая на краю рая

– Ты злишься? – прерывая его, аккуратно спрашиваю я.

– За что? На тебя?

– Да, за эту истерику…прости меня, пожалуйста!

– Белла, тебе нужно было выплакаться, – мужчина довольно дружелюбно, почти заботливо смотрит на меня. – Только в следующий раз предупреждай заранее.

Следующий раз? Он думает, у меня ещё когда-нибудь будет повод расплакаться перед ним?

– Ладно, – кратко отвечаю я. – Так что по поводу кабинета?

– Отец Энтони. Кто он?

– Его зовут Джейкоб Блэк, – воспоминания режут сознание ржавыми ножами боли. Нет, я не допущу того, чтобы Джейк снова мне всё испортил. Я должна поговорить с Эдвардом. Я должна спросить то, что хочу, а для этого мне нужно честно ответить и выдержать эту беседу.

– Ты любила его? – каким-то странным голосом спрашивает Каллен. Я киваю, опуская глаза.

– Не хочешь говорить об этом? – участливо вопрошает он.

Откуда такая заботливость? Неужели это тот самый человек, который заставил меня спать с собой за деньги?

Нет, такой Эдвард мне нравится гораздо больше. Пусть он навсегда таким остаётся.

– Всё нормально, – слабо улыбаясь, произношу я. – Просто это было давно.

– Сколько твоему сыну лет?

– Четыре года.

– Не так уж и давно…

Пожимаю плечами, в знак безразличия. Держись, Белла, не думай о нём. Не думай об этом чёртовом Блэке.

– Теперь моя очередь, – отходя от темы Джейка, извещаю я, к неудовольствию Эдварда. Что же, это его правила. Пусть подчиняется.

– Ты говорил о самосовершенствовании. Объясни.

– Я изучаю языки, читаю книги, посещаю художественные галереи – стараюсь приобщаться к тому, что скрыто пеленой древности.

– Тебе нравится недоступное?

–Да. Всё остальное у меня есть, – он пожимает плечами, повторяя мой жест.

– Теперь я, – улыбаясь, говорит он и задаёт свой очередной вопрос: – Что произошло у тебя с отцом твоего сына?

– Мы были слишком молоды, когда я забеременела. Думаю, он не был готов к такой ответственности…

– А ты была готова? – с сомнением спрашивает Эдвард.

– Нет, – признаюсь честно. – Но я не допускала и мысли избавиться от ребёнка…

– Тебя поддержали родители?

– Нет. Мама умерла во время родов, так и не увидев меня, а папа – за полгода до моей беременности.

– Ты сама воспитывала сына? – в глазах Эдварда всё больше недоверия и восхищения одновременно. Он так внимательно смотрит на меня, что я чувствую себя, как на следственном допросе. Что же, придётся потерпеть…

– Да, сама. Теперь я спрашиваю, – снова ухожу от темы, беря перерыв. Теперь говорить будет Эдвард.

– Тебя воспитывал отец? – решаю не темнить и сразу перехожу к главному, раз уж мы перешли к откровенным темам.

Он молчит. Его лицо, кажется, слегка бледнеет. Почему?

В это время появляется официант и ставит перед нами тарелки с салатом «Капрезе». Потом бутылку вина. Открывает её, разливает по бокалам и только потом уходит.

Я по-прежнему жду ответа, даже не глядя на еду.

– Нет… – наконец медленно отвечает он, осипшим голосом. – Я жил с ним не очень долго, а потом он умер, и я попал в приют.

– Сколько тебе было? – не веря в происходящее и сочувствуя ему всем сердцем, спрашиваю я. Боже мой, он ведь тоже испытал достаточно страданий! Поэтому и прячется.

В память врезаются его слова, на мой вопрос, зачем он носит маски:

«Чтобы люди не причинили боль, Белла. Они могут».

Так сколько же раз ему делали больно, что превратили в того, кем он явился в нашу первую встречу?

Может быть, это и есть его настоящая сущность: милый, добрый, заботливый…ранимый?

Может быть, всё остальное просто видимость? Пыль, пускаемая в глаза?

Надо будет всё это обдумать…

– Около шести лет, наверное… – тихо произносит он.

Моё сердце сжимается от боли за него. Он ведь был немного старше Тони. Шесть лет и он остался один – без матери, без отца, без любви, без семьи – в приюте.

Подсознание подсовывает фотографию малыша с бронзовой шевелюрой, дрожащего от страха и холода, с большими изумрудными глазами. По его щекам текут слёзы…

Откидываю эту картинку, чтобы подавить появляющийся в горле комок.

– Ты вырос в приюте?

– Да, – резко отвечает он, и его дружелюбие испаряется. Впрочем, сейчас я понимаю причину этого и готова смириться.

– Успокойся, я больше не буду спрашивать об этом, – примирительно и осторожно говорю я, вселяя в свои слова уверенность. – Если ты не хочешь, не буду.

– Ты просто не понимаешь, Белла! И не поймёшь. Никогда не поймёшь… – опуская голову на руки, с болью говорит он. – Это невозможно.…И я уже говорил это тебе.

Вот тут самое время вспомнить его слова «Не пытайся понять то, что не должно быть тобой понятно», и осознать их смысл.

Он не прав. Я понимаю. Даже если ему это пока невдомек.

– Эдвард, – встаю со своего места и подхожу к нему. Приседаю перед стулом, оказываясь почти на уровне его глаз. В них проскальзывает недоверие и страх. Он даже меня боится сейчас. Боится, что сделаю ему больно, как он ошибается.– Ты прав, я пока не совсем понимаю и буду рада, если ты объяснишь, но только с твоего согласия. Я не заставляю тебя ничего мне говорить. Это твоё право. Не хочешь, значит, не нужно, – улыбаюсь в конце, немного разряжая обстановку и веря, что это убедит его в моей искренности.

– Спасибо, – благодарит он едва слышным шёпотом.

– Не за что, – тянусь к его руку, сжатой в кулак, и опускаю сверху свою ладонь, поглаживая пальцами бледную кожу. Надо же, насколько моя меньше!

– Теперь твоя очередь спрашивать, – самостоятельно напоминаю я, и, убирая руку, возвращаюсь на место.

– Ты ведь… – он прикрывает глаза на пару секунд. – Ты ведь тоже можешь не отвечать, если тебе очень сложно, Белла.

– Я отвечу. Это ведь прошлое. Оно не имеет значения, – беру в руки вилку, задумчиво рассматривая её серебряную поверхность.

– Почему ты назвала сына Энтони? – спрашивает он, находясь в такой же задумчивости, как и я.

Не знаю, просто увидела его и поняла, что никак по-другому назвать не в состоянии, –вопрос довольно простой, что меня радует.

– А как думаешь, почему тебя так назвали?

– Не знаю, - отвечает он. – Мне оно не слишком нравится.

– Ну, оно ведь второе, ты можешь не использовать его, – сделав глоток вина, предлагаю я.

– Изначально оно было первым, – повторяя мои действия и пробуя вино, сознаётся он.