Спартачок. Двадцать дней войны

— Я вам что, клоун?

— Ага! — жизнерадостно подтвердил майор

Грошев поморщился, но с очевидным спорить не стал. Боком пробрался к своему месту, щелкнул газовой горелкой, и скоро по блиндажу поплыл резкий запах свежего кофе. Запах кофе, оружейной смазки и нестираных вещей, привычный запах войны.

— Не, я все равно не понимаю, — лениво сказал майор. — Как вы живете без государства? Что, и никакого контроля нет? Вообще? Делай что хочешь?

Это была явная подначка в сторону Грошева, но повелся вовсе не он.

— Что хочешь — это вряд ли! — подал голос замполит. — Много ты видел, чтоб рядом с нашим коммунякой кто-то делал «что хочешь»? А там наверняка все такие.

— В точку, — подтвердил Грошев и осторожно отхлебнул кофе.

— Тогда получается право сильного в чистом виде, — с удовольствием сделал вывод майор. — Кто сильнее, тот и прав. Такого «коммунизма» у нас в столице и сейчас навалом. В исполнении кавказцев.

— Ты даже не представляешь, насколько прав! — хмыкнул Грошев. — Наши умники считают, что если б нас в свое время не завоевали кавказцы, коммунизм в отдельно взятой стране не случился бы.

— Чего?!

— Того. У вас не так, что ли? Если б в роту попали хотя бы десять кавказцев, кто бы ротой командовал? Ты, что ли? Молчите, вот и молчите дальше. В большинстве азиатских миров Веера кавказцы ненадолго, но власть в России перехватывают, примите и не дергайтесь.

Офицеры ошарашенно помолчали, потом майор сделал аккуратный вывод:

— Ты это… при личном составе не брякай. Не поймут. Кавказцы у власти! Мы с высшим образованием, много чего повидали, и то не понимаем. Но мы хотя бы особисту не настучим.

Но замполита волновало совсем другое, глубоко личное.

— Ненадолго? А потом? — встревоженно спросил он.

Грошев поморщился:

— Потом то же, что и везде. Сгорите. Оно тебе зачем знать? Все равно ничего не изменишь. Я о кавказцах почему напомнил? Они ведь не совсем по исламскому обычаю живут, там больше адаты, то есть местные традиции, с религией никак не связанные. Если у кавказцев что-то в традиции, то это намертво в головы заколочено. Адаты вколачиваются в мозги молодежи всеми: и старейшинами, и старшими прежде всего, и родителями, и культурой. Даже если захочешь поступить по-другому, не дадут. Вот мы в результате порабощения эти адаты у кавказцев переняли. Не сами их адаты, конечно, а принцип низовой организации общества. Есть свод коммунистических адатов, обязательных к исполнению для всех. И следят за соблюдением традиций тоже абсолютно все. Вот у меня трехзначный социальный индекс, это немало, в кластере встречаются и четырехзначные, реально мощные и авторитетные монстры! И все равно — пусть только попробуют нарушить традиции! Бошку оторвут и не извинятся.

— Красиво, — признал майор. — Красивая сказочка. Не верю. В Союзе тоже были традиции. Моральный кодекс строителя коммунизма назывался. Никто не соблюдал.

— Не наказывали, вот и не соблюдали. Показуха. Советский Союз вообще одна большая показуха. А если б использовали правильную технологию, все бы получилось.

— Правильная — это как? — лениво поинтересовался майор и перевернулся на другой бок.

— А это как в горных аулах. Нарушил традицию — сразу по башке. У кавказцев получилось, и у коммунаров получилось — значит, технология рабочая.

— То есть ты намекаешь, что и у нас коммунизм возможно построить? — зевнул майор. — Прямо сейчас?

— Не в вашем понимании, но в целом да, — согласился спокойно Грошев. — Коммунизм — он не столько в технологиях, сколько в головах людей. Технологический уровень важен, но вторичен. У нас в адатах аскетизм. И если кто-то затребует в личное пользование прогулочный лайнер океанского класса, его сильно не поймут. С вытекающими.

— Брехня, — с удовольствием оценил майор. — А ты вот что скажи: ты зачем нашего Замполлитра в лагере доводил? Ведь сейчас же нормально живете?

— Привычка. У нас не дают свободно врать. Принцип активной жизненной позиции называется. Поймал на вранье — обязательно ткни носом. Очень помогает следить за словами.

— Это не вранье, а моя работа! — возмутился замполит.

— Так это ж одно и то же! — хохотнул майор. — Ох и весело с вами жить, ребята! Но с Замполлитра понятно. А с коммунизмом нет. Почему тогда у нас олигархат, если коммунизм так легко построить?

— А я знаю? Нигде, кроме как на Земле-Центр. А в чем дело — непонятно. И вроде выгоды всем очевидны. Разве плохо, если бы начальство четко придерживалось адатов? Например, такого: «украл — прощайся с головой»?

— Но-но! — грозно сказал майор. — На меня намекаешь? Я не ворую, я справедливо распределяю! И вообще куда-то нас занесло. Давай лучше про баб! Вот, к примеру, порнографию у вас как запрещают, если государства нет? Тоже адатами?

— А зачем ее запрещать? — не понял Грошев.

— Это как?! — оживился майор. — А дети? А тлетворное влияние на умы подрастающего поколения?

— На умы подрастающего поколения сильнее всего влияет ложь! — сердито сказал Грошев. — Ложь, что непонятного? Ты в фильме о первой любви как обойдешь процесс раздевания, если он занимает главное место в переживаниях героев? А сложности разновозрастной любви как покажешь без этой самой «любви»? Выдумали себе проблем и бьетесь о них лбами! Если сумеешь снять высокохудожественно — вперед и с песней! А не сумеешь — в сетке заплюют и посещаемость ресурса уведут в ноль! Хоть заснимайся, смотреть никто не будет!

— То есть вы, коммуняки куновы, смотрите порнушки?!

— Фильмы мы смотрим, отличные художественные фильмы, — буркнул Грошев. — А также спектакли и концерты. У нас понятия порнографии нет. Есть высокохудожественные вещи. Вот их и смотрим.

— Господин майор! — язвительно сказал замполит. — Отвлекись от баб! Я ведомости расхода боеприпасов закончил. Подпиши.

— О! — повеселел майор. — Молодцом! Вот это усидчивость! Я так не умею. За это надо выпить. Коммуняка, у вас с этим как? Как у кавказцев: запрещено, но втихаря ужираетесь? Или вообще не пьете?

— Почему не пьем? — не понял Грошев. — У некоторых вин очень неплохой вкус.

— Н-да? А как же с «водку пьянствовать, беспорядки нарушать»? Или вы там все вежливые, как кастрированные коты?

— Я сказал — пить, а не нажираться.

— Так… там же грань такая, трудноуловимая. Вроде только что культурно пили, а глядишь — уже нажрались, и пошли в общественные места озорными свиньями погеройствовать. У вас так не бывает?

— Бывает, — усмехнулся Грошев. — У нас вообще-то не все коммунары, хватает и безыдейных. Но у нас общество прямого действия. Увидел, что кто-то нарушает нормы общежития — обязан немедленно покарать безжалостной рукой. А безжалостная рука — очень, знаешь ли, успокаивающий фактор. Нажрешься, пойдешь в метро выеживаться перед операторами посадочных платформ — а тебя первый мимо проходящий грохнет и дальше пойдет.

— Как — грохнет? Без суда?!

— А зачем суд? — не понял Грошев. — Стоит ушлепок, руками машет, девчонок-операторов оскорбляет — чего непонятного?

— Ну вы даете, коммунисты-фашисты, — пробормотал майор и поежился. — По вашим меркам меня уже раза три должны были обнулить… Подумаешь, в метро нарывался… это ж не со зла, просто по пьяни!

— Врет, — негромко сказал замполит и взялся за следующий отчет. — На словах коммунист, а на деле как все. Сидит вместе с нами на «ленточке», по норам прячется.