Спартачок. Двадцать дней войны

Глава 6

День восьмой

Сухая полынь хрустела под ногами предательски громко. Замполит представил, как жесткий стебель гнется вниз, натягивает невидимую в темноте растяжку, и ему стало дурно. Но минута летела за минутой, а взрыва не было. Он наконец сообразил, что Грошев идет первым, и если на маршруте поставили растяжку, он ее и словит. Стало немножко легче. Особенно когда набрал безопасную дистанцию. Но пришли другие мысли. Вот туранский наблюдатель отставляет в сторону кружку с горячим кофе, лениво крутит настройки активных наушников… меняется в лице и тянется к крупнокалиберному пулемету. Замполиту снова стало дурно. А если представить, что в темноте тихонько шелестит винтами убийца-дрон, которого не заметил чертов коммуняка… ну не бог же он, не безупречный! — и что захват уже раскрылся, и взрывчатка устремилась к земле…

— Не отставай! — раздался громкий и недовольный голос.

— Тихо! — прошипел замполит и сжался. — Вас чему учили?! На задании — держать дистанцию и соблюдать тишину! А ты орешь!

— Чему учили? — по-прежнему громко откликнулся Грошев. — В основном бояться собственной тени. Я так думаю. Прибавь шагу, чтоб я не орал.

Замполит беззвучно выругался и прибавил шагу.

— Вас учили… вас, дятлов, учить беречься!

— Оно все правильно, — задумчиво согласился Грошев. — Но понимаешь, какая штука: в собственном тылу шарахаться по ямам от каждого скрипа — так победители не ходят. Вы уже проиграли, заранее. Сами себя зашугали. Вон там, в пяти километрах от нас, сидят в окопе туранские наблюдатели. Пьют горячий чай, смеются, анекдоты травят, как кыпчак попал в плен к СС. Вот они нас не боятся. А ты идешь их убивать и уже умираешь от страха. У тебя ноги подгибаются, я вижу. Ты уже сдался.

— Потому что у них дроны!

— На их дроны найдется наша РЭБ! Не ссы, капитан, в эту ночь я твоя РЭБ. Иди за мной, и все тебе будет. И мина под ноги, и сброс в зубы.

Замполит выругался. Выдохнул. Стало легче.

— Я их слышу, — уже серьезно сказал Грошев. — А дроны вижу. Так же, как и мины. Рыхлая земля немножко иначе фонит в эфире. Пока что идем спокойно, опасности нет.

— Слышишь? На пяти километрах?

— Округленно на пяти. Если точно — три, двести.

Снова бесконечный шелест травы под ногами. Когда-то здесь были поля. Но за три года войны все заросло бурьяном.

— Тебе хорошо! — буркнул замполит. — Все видишь, все слышишь, стреляешь без промаха, аж жуть берет. И требуешь, чтоб простые люди тебе соответствовали! А это невозможно!

— Я не умею ничего сверх того, что доступно вам с помощью РЭБ, станций наблюдения, тепловых прицелов и зенитных пулеметов. Антитеплак, кстати, поправь, светишься.

Капитан сердито запахнул трофейный плащ. В сотый раз объяснять тупому бойцу, что у страны нет и еще долго не будет возможности обеспечивать фронт современными средствами войны, не хотелось. Потому что коммуняка был убежден, что у страны такие возможности имеются. Что самое противное, он был прав.

— Забавно, — миролюбиво сказал в темноте Грошев. — Миры разные, а обвинения те же. Но нас в основном за моральное превосходство ругают. Мол, вам-то хорошо, вы в идеальных условиях родились, а вот у нас половина воры, другая половина тупые садисты, сами попробовали бы с таким контингентом создать справедливое общество!

— А разве не так? — буркнул замполит. — Я где-то читал, что коммунистические наклонности определяются вообще биохимией человека. Вы-то наверняка уже всех генетически неправильных вышибли, вам просто!

— Ну глупость говоришь, капитан. А еще высшее образование. Генетика человека устроена таким образом, чтоб на выходе давать устойчивое разнообразие, это давно известно даже у вас. Это обязательное условие выживания общества, между прочим. Слышали мы про твою теорию, «окситоциновая цивилизация» называется. Чушь полная. Окситоцинщики — крайне неуживчивые ребята вообще-то, вся мемуарная литература о том. Талантливые, неординарные, с оригинальным мышлением — они все конченые говнюки. Из интереса почитай воспоминания о наших великих физиках, о великих артистах, поэтах — убедишься. Но даже если б получилось выделить ген коммуниста и отсортировать по нему людей для общества будущего, в следующих поколениях снова вылезет все разнообразие человечества, так устроена наша генетика. Монохромное общество не умеет приспосабливаться к изменяющимся условиям жизни и крайне неустойчиво внутри себя. Да ты как замполит должен понимать. Что будет, если собрать в один взвод только лидеров?

— Передерутся, — буркнул замполит неохотно. — Потом стрелять начнут. И как тогда вы? У вас рождаются такие же эгоисты, завистники, подлецы и скандалисты — как вы с ними?

— Я ж уже объяснял. У нас адаты. Твердые нормы жизни, за исполнением которых бдительно следит каждый коммунар.

— Мерзавцев больше, это я точно знаю, на себе испытал! Почему числом вас не задавили?

— Это ты точно ошибаешься. Не больше. Активных сволочей — четыре процента, как и везде. И нас — четыре процента. Пока что побеждаем. Но жизнь у нас веселая и шумная, что есть, то есть. Рубимся в сетях, аж сервера горят. А основная масса людей, как и везде, приспособленцы. Между прочим, самый лучший материал для создания крепких коллективов. И, кстати, голос пора приглушать, близко подошли. А лучше помолчать.

Замполит задавил панику, пригнулся и пошел за Грошевым след в след. Ощутил аккуратный толчок в плечо, понял и принял в сторону. Минное пятно.

Проплыли в сумерках темные купы деревьев и исчезли. Ноги резко провалились вниз, капитан чуть не покатился по склону в овраг. Чертов коммуняка вежливо придержал под локоть. Ему хорошо, у него зрение — кошки от зависти обрыдаются! Вместе спустились, вместе взобрались наверх. Снова бесконечный шелест травы под ногами.

— Люблю степь, — нормальным голосом сказал Грошев. — Она — воля.

И добавил без перехода:

— Адаты, капитан. Они многое значат. Даже у нас в роте — введи свод твердых правил, по-настоящему твердых, за нарушение которых сразу прилетает по башке — и увидишь, как сразу резко оздоровится общество. При тех же людях, при том же олигархате. Адаты — первый шаг на пути к коммунизму. Я вот Перца с Малиной прижал, потом прижму тех, кто вслед за ними начнет жить по уголовным правилам — и через пару недель не рота будет, а образцовая группа детского сада! Все дружат, стульчики друг другу уступают, девочек защищают… М-да. Которых нет.

— Ты меня не агитируй, не агитируй! — огрызнулся замполит. — Как революции устраивать, лучше тебя знаю! А куда мы идем?

— К базе дальней разведки, я же говорил, — беспечно сказал Грошев. — Она не на передовых позициях, сам должен понимать.

Замполит запоздало понял, и сердце сжало от тоски. Тыл, они идут в тыл, битком набитый туранскими войсками! И там будут стрелять. Может, даже взрывать, не зря коммуняка тащит на себе столько гранат, маньяк двужильный! Там их и кончат. При всеобщей тревоге назад через передовые позиции не вернуться, обнаружат и расстреляют на дистанции. Назад не пробиться, там не отсидеться — с высотных птичек туранцы их срисуют через десять минут после начала стрельбы.

— Ну ты и…

— Ага, есть такое.

Снова шелест травы, черная степь вокруг.

— Кто бы мне разрешил вводить твердые правила и жестко карать за нарушение? — буркнул капитан. — У нас штурмовиков и так не хватает, все нужны!

— Мы на «ленточке», кто тебя здесь остановит? К нам только на ротацию прибывают, и то бегом-бегом.

— В полку знают, что у нас творится, все стучат. Вызовут в полк, арестуют, пришьют дело.

— А с такой ротой до вызова в полк не доживем. Я у Шкапыча группу прикрытия не решился попросить, чтоб обеспечила возвращение. Потому что специально пристрелят и оправдаются «дружественным огнем», мол, извините, накладка.