Спасите, мафия!
Шрифт:
— Ой, боюсь, кыш! Запачкаешь! — заявил парень с пофигистичным видом, плавным движением вытек с линии атаки прямо перед ударом и, сцепив руки за спиной, начал перекатываться с носка на пятку и обратно, а «шкаф», влетев в окно, рыкнул и кинулся к моему братику вновь.
— Я сказал, со мной разбираться будешь! — рявкнул Хаято, встал между Франом и этим придурком и с легкостью отбил его удар. Началась драка между этими двумя холериками, а я с мученическим видом взирала на нее со стороны, стоя слева от выхода на лестницу вместе с Бьякураном и Дино. Гокудера решил повыпендриваться, или ему просто скучно? Скорее всего, ни то, ни другое — он, видать, хотел «урок преподать» балбесам, на нас напавшим…
— Сэмпай, так не честно, — протянул Фран, подруливая к окну. — Мало того, что Вы у меня увели законную добычу, так еще и вляпались, и принцессе придется стирать
— Заткнись уже! — возмутился Хаято, преспокойно отбивая удары нападавшего.
— Давай, Боб, побей этого хлюпика! — отдал приказ «шкафу» парень с Бивисом на брюхе. А почему «боб»? Пооригинальнее нельзя назвать было? Фасолька-кун, например… Ай, манга, отпусти меня! И Реборн-трава тоже…
Фасолька-кун ломанулся на Цыбульку-сана с двойной яростью (и силой юности, ага), но тот с легкостью парировал удары и явно наслаждался своим превосходством, не нанося пока ни одного удара самолично. Тролль-доно с малахитовыми волосами (Хозяйка медной горы, блин) язвительно комментировал всё происходящее (может, он потомок Губерниева от Елены Воробей? Болтливость плюс юмор, что…), Снежинка-чан ехидно хихикал, а Поняша-сама ржал, аки конь (ему можно, что уж там). Местные недо-бандюки подбадривали своего падавана нецензурными выражениями (можно подумать, это на бой стимулирует, придурки), а я, с видом «убейте меня об стенку вот прям „щаз”, а то сама убьюсь или тупо свалю, таща вас за уши, зоопарк холеричный», следила за этой пародией на бой, уперев руки в боки и временами кидая хмурые взгляды на своего братика нареченного, ежели он слишком по-хамски язвил в адрес Гокудеры. Наконец, Бивис нашего «педа», то бишь лидер этих идиотов, что на нас наехали, меня обматерил, как виновную в том, что на них напал какой-то робот, и в довершение всего назвал меня «подстилкой четверых извращенцев». А вот это был перебор. Я, конечно, терпелива и язвительность переношу в легкую, а на мат мне вообще пофиг, потому что у некоторых моих знакомых без мата ни одна фраза не обходилась, и я к нему привыкла, но оскорблять себя я не позволю никому, а уж своих друзей — тем более.
— Ну всё, — прошипела я, одним резким движением доставая из кармана флик-лезвие, то есть складной английский нож, подаренный мне Маэстро… Бесит! Бесит, блин! — Тебе крышка, бламек. Мас тебя на пику посадит, чтоб за метлой следил, бесогон!
— Так-так-так, спокойно, ты говоришь что-то не совсем ясное, — вмешался Дино, и я, растерянно на него воззрившись, мысленно взвыла. Опять я перешла на жаргон… Придется пояснить…
— О, опять эта больная не знает сама, чё гонит! — вякнул один из этих идиотов, а я, усмехнувшись, заявила:
— Это ты не знаешь, что городишь, дебил! «Гнать» — значит притворяться или кражу совершать, а «гонит» — «прикидывается дураком». Не знаешь, что говоришь — вообще не разевай пасть. А если твой скудный умишко не в силах понять, что я вам говорю, так и быть, для вас, сирых и убогих, переведу на ваш язык. Я сказала, что твоему типа «боссу» — этой личности, ведущей паразитирующий образ жизни — конец. Потому что я ему ножичек в бочельник воткну и «ох» не скажу! Чтоб этот идиот следил за тем, что вякает. Я вас почему-то всё это время жалела и серьезных травм не наносила, но своих друзей я вам оскорблять не дам, ясно? Еще раз кто-нибудь о них хоть слово вякнет, и утро встретит в реанимации. Всем всё ясно?!
— Ой-ёй-ёй, разошлась! — заржал Бивис, ну, или Батхед, не знаю уж, на кого он больше похож. — Ну, если нам нельзя слова твоим дружкам сказать, мы о тебе скажем! Что, выучила пару словечек на жаргоне и уже типа крутая? А может, ты сидела, а? Там и научилась. По малолетке. За проституцию! Тебе ж не привыкать, а?
И вот тут у меня сорвало крышу. Я ломанулась к нему, но меня перехватил Дино и тихо сказал:
— Оставь это нам. Мы не хотим, чтобы ты марала руки.
— Да щас! — возопила я, хотя, надо признать, его слова мой пыл несколько уняли. — Этот урод меня оскорбляет, а я молчать должна?
— О нет, — протянул Фран. — Говори. Как и я!
— Меня это достало! — рявкнул Гокудера и с одного удара в челюсть вырубил нападавшего на него парня, а затем, приблизившись к нам с Дино, заявил: — Этих тварей я не отпущу отсюда. Как они смели сказать такое о моем друге?!
Чего? У меня глюк? Ау, «скорая», кажись в нашей школе галлюциногены распылили… Ну, или Фран безобразничает, он же наша «гипно-жаба» местная. А хотя нет, он не Лягух, кыш, тупые мысли,
а то пришибу сковородкой! У Хаято что, жар? Я же женщина! Ну, в смысле, я женщина, а он женоненавистник…— Гокудера, успокойся! — воскликнул Дино и достал из внутреннего кармана куртки хлыст.
— О, а вот и ваши прибамбасы для садо-мазо! — вырыл себе могилу этот идиотский «лидер банды». Ему крышка — Дино на него так глянул, что даже у меня мурашки по коже поползли.
— А ты знаешь, как этим пользоваться, — затараторил Фран на непривычной скоростухе, — потому что сам использовал? И видать, всегда как мазо, потому что очень любишь нарываться. Ну давай, закричи: «Сделай мне больно!» — и они сделают, они же не могут отказать в столь искренней просьбе настоящего мазохиста. Правда, они переборщат, и потом тебя хоронить придется, но это же мелочи — такому мусору и на свалке место подойдет, оно недорогое, а у его родителей не то, что на целую, не драную одежду денег нет, но и на шампунь и стиральный порошок с мылом, из-за чего вас с отходами жизнедеятельности драконов спутать легко. У вас, наверное, вся семейка такая? Яблочко от яблоньки. Мне даже жаль твоих соседей…
— Взять его! — заорал Бивис.
— Ой-ёй-ёй, — замахав руками и запрыгав с ноги на ногу, поднимая колени на уровень живота возопил Фран с пофигистичным видом и ненавистью во взгляде, — не приближайтесь, скунсы! Не хочу заразиться вашим идиотизмом! Кыш, кыш, пока на вас мухи не слетелись!
Толпа этих идиотов кинулась к моему братику, и тут произошло сразу несколько вещей одновременно. Я завопила: «Фран!» — и ломанулась к другу, потому как тупо за него испугалась, хотя не с чего было, Гокудера, крикнув: «Сдохните, твари!» — вытащил не пойми откуда шесть динамитных шашек и мгновенно зажег их о сигарету, а затем швырнул в этих идиотов, Дино, мгновенно среагировав, сбил хлыстом пламя с пяти из них, но, видимо, в силу того, что его подчиненных здесь не было, шестую шашку лишь отправил в полет в окно, под которым шумели собравшиеся на площадке перед универом студенты, Бьякуран, тут же ускорившись до непонятной скоростухи, кинулся к окну и, опередив меня, выпрыгнул в него, Фран обернулся к подоконнику и сосредоточенно посмотрел вниз, на студентов, а я, как только добежала до парня, то есть буквально через миг после выпрыгивания Джессо с четвертого этажа, схватила брата за плечи, всё еще сжимая в правой руке нож, и тоже уставилась вниз. За нашими спинами раздавался гневный спор Хаято и Каваллоне, а также вопли избиваемых ими хулиганов, но меня это не волновало: я смотрела на самое настоящее чудо. За спиной босса Мельфиоре, в прорезях на спине кипенно-белого мундира, вдруг появились огромные белоснежные крылья, окруженные мерным серебристым сиянием, словно у ангела. Расправив их, Джессо, поймавший на лету динамитную шашку Гокудеры, затушил фитиль и, взмахнув крыльями буквально над головами каких-то девиц, взмыл вверх, к облакам, согнув левую ногу в колене и распахнув глубокие, чистые фиолетовые глаза, с тоской смотревшие прямо на солнце и не слезившиеся, не нуждавшиеся в солнечных очках или вынужденном прищуре… Он и впрямь показался мне ангелом, грустно улыбавшимся глупым смертным, не способным его понять, и я с немым восторгом смотрела на ровные взмахи огромных белоснежных крыльев и полет человека, впервые показавшего нам свое истинное лицо. Джессо ушел на вираж, а затем спланировал к нашему окну и, зависнув рядом с подоконником, вновь натянул на лицо ехидную улыбочку и прищурился.
— Ну что, меня пустят назад или нет? — вопросил он таким тоном, словно случилось нечто абсолютно обыденное, а не человек с крыльями ангела поймал в воздухе бомбу, грозившую уничтожить толпу студенток. Вот прям как будто он из булочной с авоськой вернулся и дверь с окном спутал!
— Офигеть, — прошептала я и на ватных ногах отошла влево от окна. Фран тоже посторонился, Бьякуран с милой улыбочкой забрался на подоконник, и его белоснежные крылья исчезли в том же серебристом сиянии, что и появились. Он спрыгнул на пол, а я, придя в себя и осознав, что только что произошло, заорала:
— Все же видели!!! Мама дорогая! Что делать?!
— Спокойнее быть, — протянул Фран и продемонстрировал мне горевший ровным фиолетовым пламенем перстень на правой руке, который он не пойми когда надеть успел. — Я скрыл его иллюзией ото всех, кто не знает о нас. И от тех тоже…
Фран кивнул вправо, но, заметив, что вместо побоища там уже картина «Войны устроили привал прямо на телах поверженных противников и спорят, кто во всем виноват», заявил:
— Хотя от этих, наверное, можно было и не прятать: им было не до того — им выбивали зубы.