Спасите, мафия!

— Лады, — улыбнулась я, аки Ямамото. — Но, Лен, тут такое дело… — я замялась, а затем всё же просветила сестру: — Он довольно хамоватая личность и всех подряд зовет мусором. Плюс орет постоянно. У него громкость вообще почти не убавляется — только если он очень спокоен.

— Не важно, — чуть заметно пожала плечами Ленка. — Мне плевать, как меня называют, я просто буду язвить. Он что, мусорный мешок — к мусору-то тянется? Короче говоря, пусть приходит завтра после ужина. А орево меня вообще не волнует. У меня голова крепкая — бронебойная.

— Это хорошо, — улыбнулась я и встала: — Спасибо, Лен.

— Не за что, — пожала плечами сестра, возвращаясь к книге, лежавшей на столе. — Я делаю это не ради него, а ради нашей семьи.

— Вот за это и спасибо, — кивнула я и свалила куда подальше, а точнее, к Мане.

Маруськин обнаружилась у себя в комнате, куда я влетела без предупреждения и раскаяния. Она что-то печатала в компьютере и жевала карандаш, зажав его губами. Странная привычка, ну да ладно, не мое это дело, у самой не лучше имеются.

— Манюнь, поговорить бы? — протянула я, усаживаясь на ее койку.

— Зачем? — пробормотала сеструндия, не выпуская из зубов грифельный кошмар.

— «За надом», — парировала я. — Отвлекись на пять минут.

— Лааадно, — тоном мученика простонала Маша, бросив карандаш на стол, и, крутанувшись на кресле вокруг своей оси, затормозила лицом ко мне. Вот спасибо, осчастливила, хех.

— Фран, — коротко сказала я и воззрилась на Маню со смесью ехидства и любопытства.

— А что с ним? — озадачилась Манюня.

— Вы помирились? — пояснила я свой вопрос.

— Скажу больше: мы подружились, — усмехнулась Маня. — Сильный парниша, люблю таких.

— Это да, — кивнула я. — Он тебя простил за помощь мне?

— Типа того, — пожала плечами Машка. — Я ему поведала историю о том, как профукала свое счастье, и он проникся идеей, кажись.

Я нахмурилась, а сестра меланхолично воззрилась в окно. Странно, что она об этом Франу рассказала. Видать, и правда очень хотела нас с ним помирить…

— Спасибо, Маш, — улыбнулась я краешками губ, а сестра, тут же вернувшись в свое родное состояние бодрости, отмахнулась и бросила:

— Да пофиг! Результат зато какой! И Фран не страдает дурью, и у меня новый друг появился, и Дикобраз его не трогает! Кстати, молодец, что его не кормишь, — я мысленно закатила глаза, но кивнула. — И вообще мир относительный: фокусник вряд ли будет делать тебе пакости и явно понял, что был не прав, а значит, не будет и себе жизнь портить обидками глупыми.

— Фокусник? — озадачилась я. — Он что, тебе иллюзии показывал?

— Ага, — кивнула Маня с маньячным блеском в черных глазюках. — Он клевый манипулятор! Я — ты прикинь, я! — его подловить не смогла! Он ромашку, колокольчик и цепочку материализовал, а цепочка еще и вращалась в воздухе. Мастерство выше всяких похвал!

— Круто, — протянула я, думая, что бы сказала Маша, если бы узнала, на что Франя на самом деле способен.

— Ага, — разулыбалась сеструха. — Обожаю манипуляции, а это было реально на чудо похоже. Будь я Ленкой, заорала бы: «О, великий маг, возьми мои бренные кости в ученики!»

Я фыркнула, а сестра расхохоталась, аки сангвиник на выступлении Никулина.

— Ладно, рада за вас обоих, — сказала я и встала.

— Ага, я тоже, — хмыкнула Маруся и вернулась к работе, снова закусывая выплюнутый минут пять назад карандаш.

— Кто б сомневался, — усмехнулась я и пошлепала к себе — пора было баиньки, несмотря на то, что инспекция холодильника потерпела полное и сокрушительное фиаско. Ополоснувшись, я спустилась вниз — проверить, всё ли на кухне выключено после нашествия акулообразного мафиози, и была загнана в дикий транс зрелищем, открывшимся моему укуренному взору.

На месте Ямамото (и почему его все так любят?) восседал Хибари-сан, как всегда одетый в наглухо застегнутый пиджак, но вот рубашку фиолетового окраса заменила черная футболка, а галстук сгинул в неизвестном направлении. Перед ним стояла тарелка с еще вечером приготовленной мною темпурой, а в руках Главы сообщества любителей Дисциплины были палочки. Где он их надыбал, было не ясно: у нас их не было точно, в городке местном такое не найти, да и выглядели они так, словно он их самолично из веток выстругал. Но, надо сказать, выстругал аккуратно и красиво. На спинке моего стула восседала желтая канарейка и пела гимн школы Намимори. Я укаваилась вусмерть. Обожаю эту песню, особенно в исполнении Хибёрда!

— Asa tsuyu kagayaku Namimori no

Heihei bonbon nami de ii, — чирикал Хибёрдушка, и мне до безобразия захотелось подпеть, причем впервые в жизни мне было начхать на то, что мои завывания услышит кто-то еще. Хибари-сан вяло жевал остывшую темпуру, но явно знал о моем присутствии, потому что хмурился, а я не верила, что он бы хмурился наедине со своей канарейкой. Пушистый желтый комочек обернулся и воззрился на меня, прислонившуюся плечом к дверному косяку, умильно сверкнул глазками-бусинками, и тут меня пробило. Ну а что я могу поделать, если Ролл и Хибёрд — мои любимые герои «Реборна», животных я вообще обожаю до безобразия, а эта песня вгоняет меня в дикое умиление?..

— Itsumo kiowanu

Sukoyaka kenage, — продолжили мы петь дуэтом с Хибёрдом. Кстати, пою я, по моему скромному разумению, довольно неплохо — не Монсеррат Кабалье, ясен фиг, но и уши несчастных слушателей в трубочку свернуться не должны. Вот только Хибари-сану мое вмешательство явно не понравилось, и он перебил нас с Хибёрдом, чирикнувшим и тут же перелетевшим ему на плечо:

— Травоядное, что тебе надо?

— Обход территории делаю, — вяло отозвалась я, проходя на кухню и поджигая чайник. — Извините, что помешала.

Дисциплина-сама не ответил, вернувшись к вечерней трапезе, а я почувствовала одновременно расстройство от того, что мне не дали спеть одну из любимых песен с самой кавайной канарейкой в мире, злость на себя за то, что всё же «сорвалась» и таки вообще начала петь, и пробуждение моего почти никогда не дремлющего материнского инстинкта и желания заботиться обо всех и вся. Дурдом на выезде… Но с последним я ничего поделать не могла, а потому охамела и вопросила:

— Сделать Вам тамаго яки? А то Вы всё холодное, да холодное едите…

— Я разогрел, — бросил он, не глядя на меня.

— А если я приготовлю, есть будете? — не сдавалась я. Всё же он мне губу зашил, да так качественно, что, думаю, даже шрама не останется, а я его еще не поблагодарила…

— Обойдусь, — холодно бросил комитетчик без галстука, и я с тяжким вздохом полезла в холодильник. Выудив оттуда четыре калиброванных яйца, я достала из шкафа блендер и молча начала взбивать несостоявшихся цыплят в густую пену. Повисла тишина, нарушаемая чириканьем птички, но почему-то она меня не напрягала. Вот когда я с Франом осталась наедине, мне хотелось потрепаться, чтобы эту тишину хоть чем-нибудь заполнить, а с мерно жующим комитетчиком такого желания даже на горизонте не было, и я, умиляясь на весело чирикавшего Хибёрда, с улыбкой на губах готовила яичницу нашему Дисциплинарному извергу. Зашвырнув сахар и соль в пену, я продолжила благое начинание и пробормотала: