Спасите, мафия!

Дойдя до края поляны, я замерла и осмотрелась. Всё было как всегда: довольно большая поляна была залита ярким солнечным светом, а в ее центре возвышались шесть огромных, выше человеческого роста камней, напоминавших по форме камни из Стоунхенджа — то есть параллелепипеды, проще говоря. Они стояли кругом, друг напротив друга, и если смотреть на сооружение с того места, где стояли мы с среброволосым загорелым красавцем, под влиянием момента убавившим громкость и ставшим бы прямо-таки идеальным, если бы не память о его криках и начинающаяся всё же мигрень, то дальний камень приходился бы на двенадцать часов, тот, что напротив него, соответственно, на шесть, а остальные расположились на равном расстоянии от них. Это был внутренний круг, и дополнялся он несколькими внешними. Второй от центра насчитывал в себе двенадцать камней, причем один из них располагался так же на двенадцати часах, а остальные образовывали циферблат, и размером камни были примерно с кулак. Вероятно, пропажа именно там раньше и находилась. Третий круг являл собой восемь практически шарообразных каменьев с плоским «дном», конечно же, неровных, диаметром около полуметра, которые цифру «двенадцать» тоже не обошли вниманием, а четвертый, он же последний круг, представлял собой шестнадцать камней размером с человеческую голову, конечно, тоже начинающих забег по кругу с цифры «двенадцать» циферблата. Надо сказать, что все камни в кругах находились на равном расстоянии друг от друга, а между самими окружностями было по восемьдесят сантиметров «свободного», а точнее, заросшего травой пространства. В центре же сего сооружения стояла каменная плита, похожая на камень для жертвоприношений — прямоугольная, высотой лично мне до пояса, а в длину — два метра, шестьдесят сантиметров — я лично все параметры замеряла рулеткой.

Вот к этому чуду мы со Скуало и вышли, и я, оценив на глазок урон с этой точки, двинулась к центру. Человек с мечом последовал за мной, я же, обойдя жертвенный алтарь стороной и не заходя во внутренний круг, подошла к месту пропажи. О, нет… Камня на месте и впрямь не было. Точнее, на месте не было двенадцатичасового камня второго круга от центра, и это вогнало меня в жесточайшую депрессию. А когда я депрессую…

— Смерть, души успокоенье!

Наяву или во сне

С милой жизнью разлученье

Объявить слетишь ко мне?

Днем ли, ночью ли задуешь

Бренный пламенник ты мой

И в обмен его даруешь

Мне твой светоч неземной? — начала читать я стихи Антона Дельвига, но была перебита возмущенными словами моего сопровождающего:

— Мусор! Хватит нагонять тоску! Еще никто не умер. И нечего впадать в крайности!

— Сам дурак! — оскорбилась я в лучших чувствах и, проигнорировав: «Врой, мусор!» — и последовавшую нелестную характеристику моей личности, уселась на корточки перед пустующим местом, где должен был быть камень. Травы там не было, земля, сырая и темная, явно лишь недавно лишилась укрытия от солнца и семян цветов. Я потрогала землю и завершила стих. Вернее, прочла последние два четверостишия:

— Вечер тоже отдан мною

Музам, Вакху и друзьям,

Но ночною тишиною

Съединиться можно нам:

На одре один в молчанье

О любви тоскую я,

И в напрасном ожиданье

Протекает ночь моя.

— Так ты не собираешься помирать? — съязвил тут же почему-то прекративший возмущаться меченосец и присел на корточки рядом со мной. Он даже на нормальную громкость перешел, что символично.

— Нет, конечно, — хмыкнула я, одарив это существо взглядом, говорившим красноречивее любых слов: «Ты, кажется, вообще ничего не смыслишь в этой жизни — ни сколько звезд на небе, ни как портянки собственные стирать».

— Ты же гот, — усмехнулся он.

— А готы что, все поголовно — латентные самоубийцы? — вскинула бровь я. — Тогда что, все люди, любящие мечи — маньяки-извращенцы, мечтающие всех встречных-поперечных пошинковать на тонкую соломку?

Я красноречиво покосилась на левую руку сопровождающего, но он, вместо того, чтобы вновь завопить, почему-то достал из-за пазухи стопку альбомных листов с символами, явно срисованными им с нашей местной достопримечательности. Он мечтает о славе Ван-Гога?.. Я взяла листы и прошествовала к краю поляны, свободному от камней, после чего разложила рисунки вокруг себя в точном соответствии с их положением на каменьях.

— Приступим, — бросила я своему падавану.

— Давно пора, — усмехнулся он в ответ.

====== 19) Странности и аномалии. Это что, заговор? ======

«Чтобы спасти тонущего, недостаточно протянуть руку — надо, чтобы он в ответ подал свою». (Михаил Жванецкий)

POV Маши.

День прошел в делах-заботах, а на обед ни Ленусик, ни патлатый блонди без функции уворота громкости, не явились, как и Принц удалой без лихого коня, ну и, ясен фиг, нас своим присутствием не одарили ни мужик с пичугой, ни гад с дикобразом на черепе. Дописав последний отчет, я сладко потянулась и подумала, что пора устроить моему другану с заниженной самооценкой допрос с пристрастием, хоть и не люблю я мусоров. Ментов, в смысле. В смысле, полицейских!.. Да блин, короче, все поняли!

Я зевнула, почесала кончик носа и порулила к Франу, предварительно зашвырнув пиджак в шкаф: почему-то к вечеру заметно потеплело, и, хоть я и мерзну всё время, сейчас даже меня пробрало. Короче говоря, я осталась в темно-серых брюках-клеш и белой офисной блузе, застегнутой на все пуговицы, и почапала-таки к новому другану. Он на мой стук в дверь не ответил, и я, пнув ее, проорала:

— Нарываешься, брателло! Я вхожу, если ты снял Лягуха, чтоб проветрить лысинку, напяль, не хочу зрить сие безобразие! Если, конечно, не хочешь со мной тайной века под названием «фокусник без странности на голове» поделиться!

Снова пнув дверь, я открыла ее и вошла. Фран восседал в центре своих нар, подтянув колени к груди, а на черепушке его значилась всё та же шапка-лягушка. Бесит…

— Фран, чё ты не отвечаешь? — возмутилась я, захлопнув дверь так, что из косяка труха б полетела, будь он древним.

— Не имею привычки отвечать — надеюсь, что назойливые посетители всё же уйдут, — флегматично ответствовал парень, глядя на картину.

— Обломись, — усмехнулась я и заползла на его койку, усевшись у изголовья. — Я настолько назойливый посетитель, что меня игнором не выпнуть. Я всё равно проверю, на месте ли ты.

— Репейник — очень надоедливое растение, — протянул Фран.

— Зато у него цветочки красивые, — хохотнула я, по его образу и подобию подтягивая колени к груди и обнимая их руками. — Слышь, а ты что, целыми днями тут торчишь?

— Нет, чаще прогуливаюсь по лесу, — выдал мне тайну гибели Майя Фран. — Но Лягушонок так и думал, что ты придешь за ответами и не отстанешь от него, потому что репей в первую очередь всё же надоедлив.

— А мне «вторая очередь» больше нравится, — усмехнулась я. — Но ты же типа меня ждал, да?

— Да, — флегматично ответствовал Фокус-покус. — Потому что не хочу общаться с тобой в двенадцать ночи.

— Не, братюня, в двенадцать я бы не пришла, — хмыкнула я, — потому как в это время все порядочные девочки должны баиньки ложиться, особливо ежели у них с утра куча дел.

— Порядочные девочки на жаргоне не общаются, — съязвил Фран, и я нахмурилась. Задел-таки, гад…

— Ну и что? — огрызнулась я раздраженно. — Вот такая я плохая, давай — устрой мне суд Святой инквизиции!

Фран аж обернулся и вместо картины воззрился на меня, злую и расстроенную. С минуту я сверлила его зеленые плошки раздраженным взглядом, а затем он отвернулся обратно к творению Шишкина и вопросил:

— Так тебе нужны ответы? Спрашивай, но на многое Лягушонок не станет отвечать.

Я фыркнула и с тяжким вздохом решила начать «с простого». Я вообще отходчивая и подолгу злиться не умею — у нас это семейное.

— Тебя эту Лягуху дурацкую термо-принц носить заставляет?

— Что-то вроде, — протянул Фран.