Спасти огонь

Другое дело — нанять четверых по отдельности, чтобы никто друг друга лично не знал и каждый старался пришить сивого в обход неведомых конкурентов. Вот это будет ой как эффективно. Первый, кто добьется успеха, как в реалити-шоу, получит главный приз. Шуршание двадцати тысяч песо — отличная мотивация, а страх, что другой тебя опередит, — гарантия скорости исполнения.

В доказательство серьезности своих намерений Машина выдал по штуке каждому избранному через главарей соответствующих банд. Все пообещали заказ выполнить. Сорок банкнот, с которых смотрит Диего Ривера, по окончании операции — от такого не отказываются. К тому же северный акцент и легкость раздачи бабла свидетельствовали, что заказчик — нарко из тяжеловесов. Да и стальные яйца нужно иметь, чтобы забуриться, куда он забурялся: в такие места, куда на машинах не суются, на лестницы, ведущие к затерянным городам, в насквозь бандитские кварталы, в халупы на берегах ручьев, берущих начало в сточных водах. Стальные яйца нужно иметь, чтобы заносить туда нал, когда из активов у тебя только два девятимиллиметровых и хорошо подвешенный язык. Местные авторитеты, если кто-то вот так, без предупреждения, забредает на район, либо расступаются и дают пройти, либо мочат, чтоб не шлялись где ни попадя. Перед Машиной расступались. Мелкие сошки умеют отличить крестного отца с железными шарами.

Однако вследствие незнания особенностей столичных терок Машина совершил глупейшую ошибку новичка. Он думал, что в двадцатитрехмиллионном мегаполисе останется незамеченным. А вот и нет, молодой человек. Тот, кто разгуливает с пачкой наличных и пытается с их помощью решить свои рогоносные проблемы, автоматически превращается в неоновую рекламу. Сложная сеть сообщающихся сосудов, сотканная «Теми Самыми», молниеносно его вычислила. Боссы немедленно капнули прикормленным копам. Разведайте, мол, кто такой, чего хочет.

По наивности Машина купил групповой тариф и раздал свой номер всем главарям, чтобы звонили, когда отправят сивого по последнему адресу. Надо было сделать наоборот: самому взять их номера и самому решать, кому, как и когда звонить. А так, при современных-то технологиях, его легко могли отследить. И полиции, и картелю ничего не стоило прижать его, забрать бабло или вообще прикончить — почему бы и нет?

Машине было фиолетово, прикончат его, ограбят, живьем четвертуют — все это не так больно, как когда лучший друг отымел твою возлюбленную фэтилишес. Он и мертвый не отступится. Даже из склепа разрулит, чтобы его злейшего врага отправили на тот свет. Ревность двигала им и будет двигать.

Улавливаешь, какая ирония, Сеферино? Нет, ну признай, это даже забавно: мама нашла себе любовника по фамилии Бланко — Белый. Белые, белые, белые, твои расовые враги. Мистера Брауна заменил мистер Уайт. Смешно, правда? Бедная мама. Она уже решилась, а кавалер сбежал. Испарился дон Бланкито. Ариведерчи, будущее, прощай, надежда. Мама осталась дома, привязанная к тебе и к нам. Страдающая. Распятая. Представляю, какой дурой она себя чувствовала. Думаю, именно поэтому Ситлалли получилась такой шлюховатой, ой, простите, легкомысленной. Видимо, мамин пример фрустрировал ее и она решила ни за что не оказаться на месте пассивной и забитой домохозяйки. Может, мама рассказала ей свою тайну? «Знаешь, доченька, я ведь хотела уйти от твоего отца. Да только в самую последнюю минуту любимый меня бросил».

Ах, мама, мама. Красавица, дурочка, пустое место. Ты — ураган пятой категории. Она — крохотный остров в Карибском море. Ты ее опустошил, папа. Сломил. Ее фантазии об этом нерешительном типе разбились о стену твоего шквалистого ветра. Роберто Бланко стал последней горстью земли на ее прижизненной могиле.

Я спрашиваю себя, о чем размышляла мама, старея. В какой момент она полностью отказалась от себя, утратила ту, кем могла бы стать? Думаю, ни одна женщина в мире не мечтает выскочить замуж за такого, как ты. Ее ацтекский принц не поселил ее в замке, и она не жила с ним долго и счастливо. Наоборот, она попала прямиком на пирамиду для жертвоприношений. Все трое детей разочаровали. Каково это — быть матерью убийцы, распущенной алкоголички и эмоционального инвалида, не способного любить? Я всегда был ее любимчиком. Потому что заботился о ней, защищал, взял на себя финансовые вопросы. Хотя содержать ее было не так уж и накладно. Она ела, как птичка. Булочка с кофе на завтрак и на ужин, а в полдень на обед — куриный суп с овощами и желе.

За сестрой я тоже присматривал. Муж, конечно, терпел ее измены, попойки и пренебрежение детьми, но рано или поздно его терпение должно было кончиться. Если бы он ее бросил, Ситлалли, при всей ее образованности и уме, не выжила бы сама — настолько она была зависима от спиртного и секса. Без мужа она бы пропала. А я, может, и эмоциональный евнух, но это не мешает мне быть щедрым. Я создал для мамы, сестры и племянниц траст. Они обеспечены на всю жизнь.

О твоих родителях, братьях и сестрах я тоже позаботился. Деньги я им не посылал, чтобы не обижать, но тайно помогал. Они думали, ветряную водокачку им установили в рамках государственной программы, ветеринарную помощь козам и коровам предоставляет Министерство сельского хозяйства, а электричество провела Федеральная комиссия по электроэнергии. На самом деле все это оплатил я. Мне приятно знать, что сегодня твоя родня живет гораздо лучше.

Я могу сказать, что понимаю тебя. Твои мотивы ясны. А мамины — загадка. Она, конечно, всю себя посвятила детям. Была самоотверженной и доброй матерью. Но что скрывалось под этим панцирем? Мама утратила красоту. Превратилась в чахлую морщинистую старуху и находила утешение только в церкви, в молитвах несуществующему Богу, который был тебе ненавистен, Богу-палачу, притворявшемуся жертвой. Мама обращалась к кому-то, кто никогда ее не услышал бы. Даже если бы Бог существовал, зачем ему слушать трусливую женщину? Разве Бог отвечает мягкотелым и никчемным страдальцам?

От мамы остались кожа да кости. Она только и делала, что сидела в кресле и смотрела телевизор. Распоряжалась, чтобы прислуга — довольно многочисленная и, кстати, происходившая отчасти из твоей дальней родни — готовила, подметала, прибирала, гладила. Выходила из дому только на мессу и, очень редко, в супермаркет. Вероятно, она утратила надежду встретиться с Роберто Бланко и почти всегда посылала за покупками одного из шоферов.

Глубоко подавленная, она словно приросла к креслу-качалке. Я старался вытаскивать ее на ужин, на прогулку по солнышку, с внучками на карусели. Она изредка соглашалась. А когда заболела, отказывалась ходить к врачам. Я потратил тысячи песо, чтобы лучшие специалисты вылезали из своих дорогостоящих кабинетов и приходили к нам на дом. Я старался угождать ей, папа. Возместить годы твоих издевательств и пренебрежения. Хоть как-то, папа. Хоть как-то.

В субботу я устроила в «Танцедеях» небольшой корпоратив — это был предлог провести ночь не дома. Назначила на семь вечера, собираясь улизнуть в тюрьму к десяти. Сначала я хотела попросить у Педро шофера, но потом решила поехать сама. Мне ни к чему, чтобы шофер знал, во сколько я вошла в тюрьму и во сколько вышла. Нахлебавшись тюремного обращения, я решила никому не доверять. «Убер» тоже отвергла. Зачем оставлять лишние следы?

С Хосе Куаутемоком я договорилась, что в пятницу на супружеское свидание не приду, чтобы успеть организовать все к следующей ночи. Когда я рассказала, что сняла люкс, он не поверил: «Я думал, это такая городская легенда». Он был очень взволнован тем, что мы наконец-то проведем ночь вместе.

Накануне я привезла Кармоне деньги. Зашла через ВИП-вахту. Как он и обещал, все получилось легко, без происшествий. Надзиратель отвел меня в офис. Первым делом я протянула Кармоне семь чеков на предъявителя со счета «Танце-деев» на разные суммы, вместе — девяносто тысяч. Кармона расплылся в улыбке: «Я уж думал, обманет дамочка, но нет, сдержала слово». Я попросила, чтобы чеки обналичивали разные люди в разных офисах банка, чтобы не вызывать подозрений. Он добродушно рассмеялся: «Не извольте беспокоиться, мы свои фокусы знаем». Подтвердил, что Хосе Куаутемоку дают разрешение и с восьми вечера он будет ждать меня в люксе. «А чтобы вам лишний раз не переживать, как вы сюда в поздний час доберетесь, вышлю вам двоих своих надзирателей, куда скажете. Они вас будут охранять». Он попросил по три тысячи на каждого из ребяток (в тюрьме, кажется, все были «ребятки») — чисто символически, за труды. Интересно, со сколькими женщинами моего круга приходилось общаться этому ушлому Кармоне, если он заранее предугадывал все мои страхи и колебания? «А это не должно быть включено в стоимость?» — напористо спросила я. Он покачал головой: «У ребяток свои потребности, мадам. Они приедут вооруженные и будут вас хорошенько охранять. Разве ваша жизнь не стоит шести тысяч песо?» Вот ведь сукин сын, лучший продавец на планете, внебрачный сын Ога Мандино и Стивена Кови. Ему бы в Стэнфордскую высшую школу бизнеса — причем преподавать. Я согласилась. Эти шесть тысяч песо действительно будут потрачены не зря.

Кармона протянул мне карточку со своим номером телефона: «Я прослежу, чтобы все было по высшему разряду. Если что, звоните, а уж я предоставлю весь здешний персонал к вашим услугам». Я вынуждена была признать, что он начинал мне нравиться. У меня слабость к профессионалам, а Кармона был как раз из таких. Я уже выходила из офиса, когда он окликнул меня: «Донья Марина, вы не сказали, что хотите на ужин». Я и забыла про романтический ужин. «Все равно». — «Тогда устроим вам сюрприз. Попрошу шефа сообразить что-нибудь особенное». Позже я узнала, что имелся в виду самый настоящий топовый шеф — Хосе Мария Лагунес, знаменитый галисийский повар, владелец ресторана «Корунья», осужденный за сбыт наркотиков. Этот идиот сделал из своего супермодного заведения прикрытие для торговли героином и кокаином. Его посадили на двадцать лет, и теперь он за отдельную плату готовил для отбывающих срок миллионеров. Напоследок Кармона запустил еще один дротик: «Донья, в стоимость ужина входит бутылка вина, но, по правде говоря, плохонького. За две тысячи добудем вам французское, отличное, что скажете?» Я сказала, спасибо, но обойдусь и дрянным. Кармона не стал настаивать, он и так уже достаточно из меня вытянул.