Спасти огонь
Шрифт:
Он снова начал лизать меня, время от времени проникая языком внутрь, пока я не кончила. Как и анальные оргазмы, этот отличался от всех, что я испытывала прежде. Он еще длился, а Хосе Куаутемок уже вошел в меня. Кровь в вагине, видимо, дала какой-то особый эффект и вызвала новый, необыкновенно долгий оргазм.
Не вынимая члена, он повернул меня так, чтобы я оказалась сверху. Я с ужасом смотрела, как у него на животе образуется лужа из крови и вагинальных соков и стекает на белоснежное пуховое одеяло, но мне было не до чистоты. Он все рвался и рвался внутрь, и чем глубже входил, тем сильнее били красные струи. Вдруг он остановился. Снял меня с себя и уложил рядом. «Отсоси мне», — скомандовал он. Я подумала, он шутит. Рассмеялась, мотая головой. «Отсоси мне», — повторил
Я скользила вверх-вниз по члену, помогая себе рукой. Никто еще не кончал мне в рот. Я всегда отскакивала в последний момент. Мне было тошно даже думать о вкусе и липкой консистенции спермы. С Хосе Куаутемоком все было по-другому: я страстно желала, чтобы он извергнулся мне в рот. Через несколько минут я почувствовала, как головка набухает. Я ускорила движение рукой, и сперма толчками пошла мне в рот, на язык и в глубь глотки. Я закрыла глаза. Снова я отдалась без остатка — и вот новое доказательство.
Мы оба откинулись на подушки. Он подвел руку под мою спину и прижал меня к плечу. Я положила голову ему на грудь. У него сильно билось сердце. Он погасил свет, и мы остались в полной темноте. Я поцеловала его грудь, он погладил меня по волосам. Я потянулась к его уху и шепотом произнесла то, чего произносить не собиралась — даже шепотом: «Я люблю тебя».
Ты делаешь выпад, и я вижу, как лезвие входит в мою грудь. Поднимаю на тебя глаза. Ты улыбаешься. Смотрю на кинжал. Торчит только рукоятка. Остальное погружено в меня. Струйка крови бежит по моей сорочке. Алые капли падают на пол. Это я в красном цвете. Ты поворачиваешь лезвие, чтобы нанести рану сильнее. Ткани моего тела расходятся. Мышцы, бронхи, артерии, хрящи. Ты улыбаешься.
Я беру тебя за руку и отталкиваю. Ты не уступаешь. Подаешься вперед, чтобы надавить на кинжал. Он жжет, черт, как же он жжет. Ты вонзаешь его глубже, до самых позвонков. И пристально глядишь мне в глаза. Я тщетно пытаюсь высвободиться. Откуда у тебя столько сил? Натекает лужа крови. Это мои лейкоциты, мои кровяные тельца, кровяные пластинки: жизнь. Первая смертная судорога пробирает мое тело. Я пытаюсь произнести хоть слово. Но не выходит ни звука. Наконец ты вынимаешь кинжал. Во мне осталась дыра.
В ране трепещет сердце. Второго удара ты не наносишь. Просто смотришь. Я чувствую вторую смертную судорогу. Ее волны затмевают мне зрение, сковывают язык. Мне не хватает воздуха.
Ты перестаешь улыбаться. Изменяешься в лице. Какая-то мысль поражает тебя. «Что с тобой, любовь моя?» спрашиваешь ты, когда накатывает третья и последняя смертная судорога. Теперь уже я улыбаюсь. У тебя по щеке течет слеза. Я падаю на пол. Закрываю глаза.
Хосе Куаутемок Уистлик
Заключенный № 29846-8
Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно
Хосе Куаутемоку, если он хотел жить, следовало быть начеку и не доверять текиловским подосланцам. Каких-то пятьдесят песо — и один из его хранителей сольется в нужный момент, чтобы мясники могли подобраться сзади. Надо иметь глаза на затылке. Машина не уймется, пока не увидит его окровавленный труп.
Но он тоже не так-то прост. В душевых всегда выбирал последнюю кабинку, чтобы видеть всех, кто ошивается поблизости. В коридорах ходил по стеночке, чтобы сбоку не набросились с пером, а в столовке ни к кому не поворачивался спиной. Во двор выходил минимум с двумя надежными товарищами, хоть слово
«надежный» и не зарегистрировано в Словаре Королевской академии тюремного языка. Каждые десять метров оборачивался и считывал рожи вокруг. Убийцу всегда выдают либо нетерпение, либо нервы, либо кровожадность, либо спешка. Что-то в теле всегда заметно. Ему ли не знать — сам двоих завалил.Текила вкалывал, как вол, чтобы содержать Восточную в порядке. Если соглашение о кухнях подпишут, босс боссов повысит его. В наркомире это разница между пятьюстами тысячами долларов в год и тремя миллионами зелененьких в месяц. В месяц. Вот назначат его шефом территории из первой пятерки, и приидет царствие его: будет купаться в бабле, общаться со знаменитостями, красоток иметь толпами, а чем больше бабла — тем лучше красотки. В Канкун, например, назначили бы — вот это мечта, а не жизнь. Жил бы себе в кондоминиуме у пляжа и распространял наркоту по отелям, барам и ресторанам, а тысячи и тысячи гринго, канадцев, французов, испанцев и пресловутых спрингбрейкеров потребляли бы ее как подорванные.
Держать в узде двенадцать тысяч зэков нелегко. Работка была 60/60/24/7/31/365. В месте, где столько людей набито, как свиней в фуру, мелкие дрязги легко превращаются в пожизненную ненависть и жажду убийства. Этот козел ложился на мою койку, а тому утырку больше супа налили, а про того мне сказали, что он сказал, а тот мне по морде врезал, а тот на мою жопу засматривался и т. д. и т. п. Первым средством разрешения конфликтов для дона Хулио был диалог. Свести обиженного с обидчиком и чтобы: «Ну ты извини, на…» и «Да лан, с кем не бывает». Если не помогало, в ход шла капустка: «Ты давай прости его, а я тебе сотню для успокоения». Ну а если и бабки не срабатывали — отмутузить обоих в воспитательных целях, и дело с концом.
Запутка с Хосе Куаутемоком была для Текилы все равно что бомба замедленного действия, которая в любой момент могла рвануть прямо в руках. Этак скоро придется разминировать. Он не может себе позволить, чтобы какой-то псих дорывался порешить зэка такого уровня, как Хосе Куаутемок. И дон Хулио спустил ищеек.
Некоторые уже предупреждали Машину, чтобы схоронился. «Те Самые» прознали про план с убийством и основательно попортили замешанных в нем корешей. Пес его знает, чем сивый так дорог боссам, но ясно одно: они идут по пятам заказчика. «Как тебя зовут, уже выяснили, — сказал один главарь Машине, — и портрет твой забабахали, очень жизненно получилось, вылитый ты. Твоя харя на всех углах висит, братан. И нас просили тебя слить. Кучу лавэ за тебя дают. Но мы работаем по понятиям и такой хрени творить не станем. Ты к нам по-человечески, мы к тебе по-человечески. Но прикрыть мы тебя, братан, не можем. Новый картель не шутит. Снюхались с легавыми, жизни не стало. Даже кто зеркало с тачки свинтит — и тому сразу пиндец. Ничего не прощают, уроды. Если хочешь мой совет: утекай отсюда, пока не нашли».
Машина знал, что искать его будут даже под землей и весь Мехико будет гудеть. Поэтому, пока все уляжется, он решил зашкериться там, где уж точно никто не станет искать — в монастыре в штате Идальго. Один из «Киносов», выйдя из картеля, решил постричься в монахи в надежде, что тогда он перестанет слышать крики десятков убитых им жертв. Но даже монастырская тишина не заглушила их. И раз уж Бог не внял ему, он повесился на балке в келье, чтобы хоть так перестать слышать шум, производимый толпой мертвецов. Вот в этот-то монастырь и направился Машина.
Монахи не стали задавать ему вопросов. Они давали приют любому, кто в нем нуждался. А уж судит всякого пусть Бог. По правилам монастыря, просящему давали стол и кров. Но за это человек давал обет молчания. Машина согласился. Как и его покойный товарищ, он был полон шума и ярости. Ему на пользу пойдет помолчать чуток.
«Те Самые» начали выполнять обещания, данные властям: нулевая толерантность к криминалу. Прочесывать преступный мир, словно Годзилла. Без лишнего шума они, словно питоны, удушили воров, насильников, вымогателей, налетчиков, похитителей, сутенеров и прочую неблагонадежную фауну. Куча народу по-тихому отправилась в ад, без визы и пересадок.