Спираль

Рамаз поправил галстук.

Секретарша скоро вернулась.

— Пройдите! — разрешила она, в полнейшем недоумении садясь за свой стол.

Вступив в кабинет, Рамаз ощутил волнение, лицо его вспыхнуло, в сердце вцепился огромный клещ, алчно высасывая кровь.

Отар Кахишвили терпеливо смотрел на юношу.

Рамаз как будто запамятовал, зачем пришел к директору. Жадным взглядом окинул кабинет и остановил его на сейфе. Там, в старинном немецком сейфе, стоящем в дубовой нише, лежало его исследование «Пятый тип радиоактивного излучения».

Мысли захватили его с такой силой, что он забыл о директоре.

— Что вам угодно, молодой человек! — послышался вдруг голос Отара Кахишвили.

В конце предложения новый директор научно-исследовательского института от восклицательной интонации перешел к вопросительной, выразив свое раздражение, вызванное беспардонностью посетителя.

Рамаз очнулся и сразу перенес взгляд на директора. Он взял себя в руки, успокоился, хотя возбужденные глаза все еще блестели.

«Кто сидит в кресле академика?» — ни с того ни с сего разозлился он.

— Молодой человек, что вам угодно? Я не располагаю временем!

— Я пришел по очень важному делу, батоно Отар! — Слово «батоно» Рамаз иронически подчеркнул. — Если сегодня вам недосуг, я приду завтра, в крайнем случае послезавтра. Но, когда вы меня примете, уделите мне полчаса.

Отар Кахишвили ничего не ответил. Он не знал, что сказать. «Наверняка очередной псих, изобретший вечный двигатель», — подумал он, решив сейчас же избавиться от незнакомца.

— В чем же заключается ваше дело, если его нельзя уложить в две минуты?

— Когда вы меня примете, я все вам объясню.

— Вы, по-видимому, не совсем поняли меня. — Директор заговорил тоном ниже, настолько подавляли его глаза Коринтели: — Меня интересует тема предстоящей беседы. Может быть, мне стоит подготовиться заранее?

— Я полагаю, что ученому вашего ранга не нужно заранее готовиться к беседе с молодым человеком.

— Хм! — недовольно повел головой Отар Кахишвили, посмотрел на календарь и после недолгого раздумья сказал: — Жду вас послезавтра в шесть вечера.

— Премного благодарен! — Рамаз резко повернулся и ушел.

Директор пожал плечами. Когда за юношей закрылась дверь, он медленно поднялся и подошел к окну.

На улице стояли красные «Жигули», о которые опиралась красивая девушка с белокурыми распущенными волосами. Отару Кахишвили было трудно разобрать отсюда ее национальность.

«Видимо, русская, а может быть, из Прибалтики, хотя не исключено, что и грузинка, — думал он, — разве мало среди наших светлых и голубоглазых?»

Директор пришел к двум выводам: несмотря на брюки, нетрудно заметить, что у девушки очень красивые ноги, и она дожидается того молодого человека, который только что покинул кабинет. Он не ошибся. Скоро показался и его недавний посетитель. Девушка оторвалась от автомобиля — Отару Кахишвили бросились в глаза ее стройные, обтянутые узкими брюками ноги, — обошла машину, открыла переднюю дверцу и села на место водителя. Не успел молодой человек захлопнуть за собой дверцу, как «Жигули» стремительно сорвались с места.

Кахишвили проводил взглядом сверкающую красную машину. Молодой человек явно заинтересовал его. «Следовало бы сегодня выслушать его, кто знает, что он собирался сказать мне». Хотя он сейчас же понял, что интерес к молодому человеку появился после того, как он увидел белокурую красотку. Директор грустно вздохнул и поспешил к креслу. На ходу покосился на сейф — огромный старинный сейф, где, по его убеждению, находились труды академика Давида Георгадзе. И сразу забылись и странный посетитель, и белокурая длинноногая девица, и профсоюзное собрание, где ему предстояло выступать с речью, и объяснительная записка на имя президента Академии, в которой ставили вопрос об ассигновании средств на ремонт института и о строительстве нового корпуса. Отар Кахишвили понимал, что к просьбе новоиспеченного директора в начале его деятельности отнесутся более благосклонно.

Вот о скольких заботах заставил забыть старинный немецкий сейф, стоящий в нише, облицованной дубовыми панелями. У директора было такое ощущение, будто он сам уподобился громоздкому сейфу.

Новый директор был сметлив и реалистически воспринимал происходящее. Он отдавал себе отчет, что здесь, в институте, много ученых его ранга, а может быть, и повыше. Он помнил о двух достойных исследователях-грузинах, подвизавшихся в Москве и Новосибирске. Кахишвили понимал, что, вырази они согласие возглавить институт, никто бы не встал им поперек пути. Правда, он захватил бразды правления институтом, но авторитет…

Отар Кахишвили судил здраво. Он прекрасно разбирался в людях и понимал, что директорство в исследовательском институте не дает никакого ощутимого преимущества перед другими, если в науке он не будет стоять хотя бы на одном уровне с сослуживцами. А если к этому уровню добавится директорская должность, тогда и его научные исследования станут котироваться намного выше. Намного выше, чем они того стоят. Профессор Кахишвили прекрасно понимал это.

И вот рядом, в немецком темно-коричневом сейфе, покоится исследование, способное на десять голов возвысить профессора над коллегами и заставить заговорить о нем весь мир.

Отар Кахишвили не забывал, что и сотрудники института приблизительно знают, что может находиться в директорском сейфе. Поэтому он не спешил создавать комиссию по изучению научного наследия академика Георгадзе.

Академик умер и унес в могилу тайну шифра, позволявшего проникнуть в сейф. Кахишвили был не в состоянии угадать ту единственную комбинацию из миллиона или миллиарда сочетаний пяти цифр, которая позволила бы нелегально ознакомиться с содержимым сейфа. Если же пригласить мастера из Москвы, все пропало — на открытие сейфа соберется целая комиссия.

Кахишвили раз побывал у вдовы академика. Уже в первый свой визит он не смог преодолеть соблазн и завел разговор о шифре, ссылаясь на то, что у покойного супруга Аны и их весьма почитаемого директора остались запертыми в сейфе кое-какие секретные документы. Если эти документы срочно но передать в надлежащие органы, над дирекцией разразится гроза. А посему не сможет ли уважаемая Ана напрячь память и вспомнить, нет ли где-нибудь этого шифра.

Напасть на след не удалось. Зато он убедился, что вдова академика ничего не знает о шифре.

И здесь Кахишвили осенило:

«Может быть, он и не думал запирать свои труды в сейф?

Может быть, они здесь, в квартире, в папке, в каком-нибудь ящике?»

Холодный пот прошиб новоиспеченного директора. Он вытащил из кармана платок, вытер свою лысеющую голову, затем снял очки, подышал на них и тщательно протер. Во время этой процедуры он лихорадочно соображал, как подавить волнение и приступить к разговору.

— Калбатоно Анна! — выдавил он наконец из себя, напирая на двойное «н», снова извлек платок и на сей раз промокнул щеки.