Спираль

— Интересно! — снова сказала Ана.

«Когда она подхватила это слово?» — вдруг озлобился почему-то Рамаз.

Первое, что он подумал, решившись посетить квартиру Давида Георгадзе, — как встретится с Аной. Он опасался, что ему станет дурно, что он не сможет сдержать волнение и выдаст себя. Старался представить, какой будет их встреча, воображая и прокручивая в мозгу тысячи вариантов. Что толку?! Реальность оказалась совершенно иной и неожиданной. Он как будто обрадовался, увидев любимую жену академика. И вместе с тем горько пожалел осиротевшую Any. Тяжелая тоска овладела им. Каково ей сейчас? Муж умер, сын бесследно пропал. Она осталась одна, одна-одинешенька. Распорядок жизни супруга, с головой погруженного в науку, отдалил от них даже самых близких людей. У Давида Георгадзе ни для кого не оставалось свободной минуты, научные исследования и институтские заботы — вот то, что отнимало львиную долю его времени.

«После смерти мужа родственники, наверное, в кои веки из вежливости заглядывают к ней.

Что ж, и семья академика ни из-за кого не расшибалась в лепешку. Стоит ли претендовать на чье-то внимание?

У Давида Георгадзе не хватало времени для общения с близкими, для гостеприимства и церемоний. Поэтому многие, вероятно, и обижены».

На душе стало еще тяжелее.

«Что со мной? — удивлялся Рамаз. — Слабости я не ощущаю, волнение улеглось. Отчего же так муторно на сердце?»

И тут до него дошло, что ему противно видеть вдову академика. Едва мысль нашла точное русло, он сразу понял, что седые волосы Аны, ее поблекшее лицо, по-старушечьи отвисший второй подбородок и венозные ноги вызывают отвращение. Ему не хотелось употреблять это слово — «отвращение», но правде не замажешь глаза. Он не мог представить, что когда-то Давид Георгадзе делил ложе с этой старухой.

— Если можно, я на минутку покину вас! — сказала вдруг Ана и, не дожидаясь согласия, удалилась в гостиную.

Рамаз сразу отогнал удручающие мысли. Подошел к стеллажу, снял с одной из полок второй том астрономической энциклопедии и раскрыл его. С книгой в руках заглянул в дверь гостиной — Ана не собиралась входить. Выхватив из кармана конверт, Рамаз бросил его в книгу и захлопнул ее. Затем как ни в чем не бывало поставил толстый том в зеленой обложке на прежнее место и отошел к противоположному шкафу.

«Мне казалось, что я сильнее разволнуюсь при виде этого кабинета», — с сожалением покачал головой Рамаз.

— Извините, что оставила вас.

— Что вы, калбатоно Ана! — Он стремительно повернулся к вдове.

— Я вам не докучаю, может быть, вы предпочитаете побыть один?

— Напротив, калбатоно Ана, напротив! Позвольте мне задать вам несколько вопросов, и сегодня этим ограничимся.

— Слушаю вас.

— Приходили ли к вам коллеги вашего супруга по институту? Какую помощь они предлагали? Может быть, уже чем-то помогли вам?

— Чем они могли мне помочь? Моего супруга похоронили за государственный счет. По правде говоря, я не хотела никакой помощи. Не хотела и не нуждаюсь. Самое главное, чтобы привели в порядок научное наследие моего супруга и позаботились об издании его трудов.

— Вы не скажете, кто именно был у вас?

— Трижды меня навещал Отар Кахишвили, новый директор института, в четвертый раз он нанес визит вместе с сотрудниками. Однажды некий молодой человек, кажется секретарь комсомольской организации, занес книги и кое-какие вещи моего супруга.

— Что же все-таки говорил Отар Кахишвили?

— Он был обеспокоен. У Давида в сейфе заперты какие-то секретные документы.

— И что же? — встрепенулся Рамаз.

— Он сказал, что не знает шифр сейфа. А мне-то откуда знать?!

«Подонок!» — вскричал в душе Рамаз. Он сразу смекнул, какие документы интересовали его заместителя.

— Когда я не смогла назвать ему шифр, он очень огорчился и предположил, что Давид, может быть, унес те документы домой. Весь кабинет обыскал.

— Нашел что-нибудь?

— Ничего. Ушел как в воду опущенный. На протяжении недели еще дважды наведывался. И все впустую. А на прощание сказал, что не миновать ему строгого выговора.

«Побирушка!» — снова во весь голос вскричал в душе Коринтели. Он насилу сдержался, чтобы не передернуться от злости.

— Он больше ничего не сказал?

— Ничего.

— Не заводил с вами разговора о последних исследованиях вашего супруга?

— Нет, не заводил. Сказал только, что скоро соберутся и наметят мероприятия по увековечению памяти моего мужа.

— После этого пришел вместе с другими?

— Да.

— Он говорил что-нибудь еще?

— Повторил все тот же вопрос, не нашла ли я что-нибудь, не попадались ли мне какие-нибудь документы или научные труды.

— Он спросил это во всеуслышание, не так ли?

— Да, — смутилась хозяйка, — вы полагаете, что он не должен был спрашивать?

— Нет, калбатоно Ана, мне кажется естественным, что он именно во всеуслышание спросил вас, — попытался улыбнуться Рамаз. — Что вы ему ответили?

— Что я могла ответить? Сказала, что не попадались.

— О сыне ничего не слышно? — Рамаз неожиданно переменил тему разговора.

— О сыне? — Ана вздохнула и вытерла набежавшие на глаза слезы. — Ничего!

— Кто-то говорил, будто бы он в парике приходил на похороны отца и прятался в толпе.

— Кто говорил? — сразу встрепенулась Ана.

— Не знаю. Я не знаком с этим человеком, встретил его на похоронах вашего супруга. Уже и не помню, как он выглядел. Случайно услышал краем уха, он говорил кому-то, что, кажется, сын академика пришел на похороны и прячется где-то в толпе.

— Не думаю. Он бы не уехал, не позвонив мне или не прислав кого-то из приятелей, чтобы успокоить меня.

— О нем совершенно ничего не слышно?

Ана снова горько вздохнула и громко разрыдалась.

— Извините, ради бога извините меня, калбатоно Ана, что я невольно задел вас за больное.

— Для чего мне жить, ума не приложу. Человек, оказывается, как собака, не так-то легко ему умереть, я все же надеюсь, что он где-то скрывается и когда-нибудь объявится, — она судорожно вздохнула. — Только бы знать, что он жив, а там пусть совсем не показывается, если хочет.

— А милиция? Неужели и она молчит? Не навещали вас с расспросами, не приносили каких-нибудь известий?

— Как же, много раз расспрашивали. Я писала им, с кем он дружил, какой у него характер. Одним словом, что знала, то и написала.

— К какому же заключению они пришли?

— Они уже не сомневаются, что того несчастного задавил мой сын, а сам с перепугу бросил машину и скрылся.

Вдова академика, уже не сдерживая слез, достала из кармана носовой платок и вытирала их.

— А почему вас интересует мой сын? — неожиданно опомнилась она и подозрительно пригляделась к гостю. — Вы, случайно, не знакомы с ним?