Спираль

— Извините, калбатоно Ана, я без всякой задней мысли спросил о вашем сыне, зная, что академик именно из-за него получил инфаркт. Прошу прощения, что невольно разбередил вашу рану!

Рамаз встал, но, поняв, что уходить сейчас нельзя, это вызовет у женщины еще большие подозрения, снова подошел к книжным полкам.

— Насколько мне известно, академик Георгадзе, устав от научных трудов, отводил душу игрой на пианино.

— Да. А вы откуда это знаете? Мой супруг замечательно играл. Ничего необычного здесь нет. Давид из семьи музыкантов. Родители его питали надежду, что сын пойдет по их стопам.

— Я знаю еще, что в такие минуты академик любил выпить чашечку черного кофе без сахара.

— Интересно!

«Интересно! — снова передернуло Рамаза. — Она, видимо, недавно подхватила это словечко».

— Сейчас я ухожу, калбатоно Ана.

Вдова поднялась.

— Мне предстоит многое обдумать. Очень хочется, чтобы статья вышла как можно интереснее. Мне уже ясны та среда и атмосфера, в которых приходилось трудиться академику Георгадзе. Я оставлю за собой право еще раз побеспокоить вас, если у меня возникнут какие-то вопросы.

— Когда потребуется, тогда и заходите.

Ана проводила гостя до двери.

— Воспользуйтесь лифтом.

— Предпочитаю на своих двоих, калбатоно Ана. Весьма признателен вам за позволение прийти и за вашу чуткость. Всего вам доброго!

Рамаз сбежал по лестнице. Ему хотелось как можно быстрее оказаться подальше от этого здания, которое он успел возненавидеть за какие-то двадцать минут.

Выйдя на улицу, он вздохнул полной грудью, настроение сразу поднялось, и он поспешил к машине. Издали увидел свои красные «Жигули», как верный друг поджидавшие его на улице. Через две минуты он был рядом с машиной. Любовно оглядев ее, открыл дверцу.

Его подгоняло одно желание — как можно скорее оказаться на другой улице. Было неприятно ехать по этой, где каждое дерево, каждый дом напоминали ему о прошлом, уже тяготившем его.

Ага, вот он и избавился от этой улицы, от этого квартала. Беспричинная радость окрыляла его. Им овладело такое чувство, будто он разом вырвался из прошлого, погруженного глубоко-глубоко во мглу воспоминаний, и попал в совершенно новый мир.

Неожиданно он заметил в зеркальце серую «Волгу».

Машина показалась знакомой.

Он сейчас же вспомнил, что, когда вышел из дома Георгадзе, она маячила неподалеку, метрах в тридцати от подъезда.

«Меня, кажется, преследуют!» — невольно отметил он.

Серая «Волга» следовала за ним метрах в двадцати — двадцати пяти.

Рамаз сбавил скорость. Серая машина сохранила дистанцию.

Сомневаться не приходилось.

«Кто это может быть?!» — подумал Рамаз, резко тормозя перед книжным магазином.

«Волга», не останавливаясь, прошла рядом.

На мгновение Рамаз увидел сидящего за рулем молодого человека с седыми висками и болезненным лицом.

Кроме него, в машине никого не было.

«Почему он преследовал меня?» — пожал плечами Рамаз, снова запуская мотор.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Научно-исследовательский институт астрофизики.

Кабинет академика Давида Георгадзе.

В огромном помпезном кабинете с колоннами все было сохранено в неприкосновенности. На стенах по-прежнему висели портреты Эйнштейна, Ньютона, Бора и Эйлера; старинный письменный стол на каких-то слоновьих ногах, старинные мягкие стулья, кожаный диван в углу, новый, но сделанный под старину длинный стол, примыкающий торцом к письменному, по-старому располагались в кабинете директора института.

Было только одно, но весьма значительное изменение. В директорском вращающемся, массивном, обтянутом черной кожей кресле вместо академика Давида Георгадзе восседал профессор Отар Кахишвили.

Отодвинув кресло от стола и барски откинувшись на мягкую спинку, новый директор закинул ногу на ногу. Держа в руках очки, он несколько растерянно смотрел на молодого человека, остановившегося в дверях.

Этим молодым человеком, на лице которого играла наглая улыбка, был Рамаз Коринтели.

Внимание Отара Кахишвили сразу привлек его очень дорогой белый костюм.

«Интересно, какое дело привело его ко мне?» — подумал он.

В течение двух дней директор ждал встречи с незнакомым юношей, но, увидев его в кабинете, все-таки смешался и ощутил волнение. Он сам не понимал, что это на него накатило.

Не интуиция ли сигнализировала ему о каком-то значительном скором событии?

Не дожидаясь приглашения, Рамаз быстро подошел к столу, выдвинул мягкий стул, удобно расположился в нем и только после этого сказал:

— Здравствуйте!

Директор в знак приветствия склонил голову.

* * *

Рамазу Коринтели, три дня назад впервые наведавшемуся к новому директору, снова попалась на глаза полная грудь личной секретарши директора Марины Двали. На молодой женщине было все то же черное платье с глубоким вырезом. Марина прекрасно понимала, что в вырезе черного платья матовая белизна ее груди выглядит особенно заманчиво.

Разведенная, добропорядочная молодая женщина находила своеобразное удовольствие в страстных взглядах мужчин. Некоторые приходили в приемную безо всякого дела, чтобы только лишний раз окинуть жадным взглядом ее грудь. Страсть, излучаемая их вспыхнувшими глазами, будто жаркая мужская рука, нежно ласкала ее.

— Директор пришел? — довольно развязно спросил ее юноша.

Его бесцеремонность удивила Марину. Она привыкла: кто бы из мужчин, рассерженных или поглощенных делом, ни вошел сюда, у каждого при взгляде на ее грудь в уголках губ непременно возникала улыбка.

— Сегодня приема нет!

— Я об этом не спрашиваю. Я спросил, пришел ли директор?

— Директор пришел, но никого не принимает, заперт.

— Вы его заперли?

— Я не расположена шутить!

Рамаз понял, что Марина взбешена не его наглостью, а невниманием.

— А я вас давно знаю.

— Не думаю!

— Я, к примеру, знаю, какая картинка висит над вашей кроватью.

— Картинка?! — Марина была поражена.

— Да, картинка, «Балерины» Дега. У вас есть еще торшер в желтый горошек.

— Откуда вы это знаете? — От волнения пышная грудь Марины сделала попытку вырваться из разреза дорогого черного платья.

— Я знаю все. Впустите к директору?

Марина встала из-за стола, многозначительно посмотрела на парня, ошеломленно кивнула и вошла в кабинет директора.