Спор о варягах

Для подведения итогов дискуссии с большого расстояния я приведу

РЕДАКЦИОННОЕ ВВЕДЕНИЕ ЖУРНАЛА «СТРАТУМ-ПЛЮС»

К ПУБЛИКАЦИИ МАТЕРИАЛОВ ПО ЗО-ЛЕТИЮ ДИСКУССИИ

35 лет тому назад в Ленинграде развернулась «варяжская баталия», которая была событием, быть может, не столько в истории российской науки, сколько в истории русской культуры. Это был эпизод в трехвековом споре. Этот спор трижды за три века приводил к острым публичным состязаниям норманистов с антинорманистами, каждый раз во второй половине века. По напряжению, пожалуй, последняя схватка была самой острой.

Все участники спора прекрасно понимали, что речь шла о возможности заниматься наукой и даже вообще о свободе в буквальном смысле слова. Что побежденным не миновать разгона, а кое-кому тюрем м лагерей. Вот если выстоять, то дело кончится... тем же, но несколько позже. Но свободу действий удалось отстоять еще на ряд лет. И не только для себя. В атмосфере свободы для занятий норманнским вопросом выросли многие из следующего поколения исследователей.

Некоторым кажется, что теперь-то дискуссии в старом ключе положен конец. Думается, что это лишь иллюзия. Стимулы для обострения спора всегда шли извне, из не-науки. Питательная почва для этого остается, пока на Востоке Европы сохранятся противоречия между реальной ситуацией и национальными амбициями. Эти противоречия порождают уязвленное национальное самолюбие, комплекс неполноценности и страсть к переделке истории. Чтобы история была не такой, какой она была, а такой, какой она должна была быть. Чтобы она питала новый национальный миф.

Однако, помимо эмоций и политических коннотаций, в этой дискуссии есть и чисто научные аспекты. И сегодня, к счастью, мы можем заняться именно ими (Стратум-плюс 1999, 5: 91).

Фактические свои аргументы мы изложили в большой совместной работе трех участников дискуссии, и у нас ее взял для публикации Игорь Павлович Шаскольский. Это, конечно, свидетельствует о том, что его восприимчивость к критике, отмеченная мною в выступлении, продолжала сказываться и дальше. Не забудем также, что в сущности важные шаги в критике норманистских взглядов были сделаны именно в книге И. П. Шаскольского, и я это использовал в своем выступлении как трамплин. Не забудем также, что и в моем выступлении не все точки над «Ь> были расставлены — это было и невозможно. Просто мы решились на более смелое продвижение. Но начат был этот путь к более объективному исследованию именно Шаскольским. Чтобы подтвердить свою объективность, в дальнейшем он выступил с критикой антинорма-низма (Шаскольский 1983), что немало рассердило воинствующих антинорма-нистов. Работа же над томом, в котором оказалась наша статья, затянулась на несколько лет, но в 1970 г. он вышел (Клейн, Лебедев и Назаренко 1970). Об этом — следующий раздел книги.

III. Обзор археологических материалов

Л. С. КЛЕЙН, Г. С. ЛЕБЕДЕВ, В. А. НАЗАРЕНКО

Предварительные замечания

Здесь публикуется совместная статья трех авторов с анализом исследованности материальных следов норманнов на восточнославянских землях. Статья публикуется в том виде, в котором она вошла в том 1970 г. «Исторические связи Скандинавии и России» под редакцией Н. Е. Носова (тогда директора Ленинградского отделения Института истории АН СССР) и И. П. Шаскольского. Кроме перестройки системы сносок (с постраничной на списочную) я позволил себе только одно изменение: разбивку текста на разделы и их оглавление для более легкого восприятия.

Трудно размежевать участие соавторов, но в основном мне принадлежали общий замысел работы и методика, а также конечный текст, Г. С. Лебедеву — сопоставление скандинавского материала с местным, а В. А. Назаренко — учет раскопанных памятников, и он же рисовал все иллюстрации. Разумеется, все вносили свои вклады и коррективы в текст.

НОРМАННСКИЕ ДРЕВНОСТИ КИЕВСКОЙ РУСИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ⁷

Норманнские древности Киевской Руси, т. е. памятники материальной культуры норманнов в Восточной Европе, давно привлекают внимание исследователей. Значение их не исчерпывается изучением культурных связей, анализ характера взаимоотношений материальной культуры Восточной Европы и Скандинавии ведет к постановке более широких вопросов. Дело в том, что развитие спора о варягах привело к выдвижению на первый план сюжетов (процессы образования классов и государства, торговые и культурные связи, процессы колонизации территории и т. д.), в исследовании которых по самой их природе археологические данные чрезвычайно важны, а при сугубой скупости письменных источников являются решающими. Кроме того, интенсивность многолетних штудий привела к тому, что имеющиеся письменные источники практически оказались исчерпанными, а перспективы их пополнения почти что равны нулю, тогда как археология непрерывно обогащается новыми важными фактами и за каждые три десятилетия удваивает количество своих источников.

Возможности археологии в решении задач, составляющих проблему определения места норманнских древностей в истории Восточной Европы, велики, но не беспредельны. Их границы обусловлены двумя факторами — принципиально-методическим (познавательной ценностью археологических материалов применительно к задачам подобного рода вообще) и фактологическим (степенью изученности необходимых для этой работы конкретных фактических материалов в нашей стране). В частности, именно по археологическим данным естественно было бы определить: а) время появления скандинавских древностей в Восточной Европе и установления первых контактов славян с норманнами; б) сферы социально-экономической деятельности, в которых развивались славяно-скандинавские отношения; в) вклад норманнов в материальную культуру населения Восточной Европы в IX—XI вв.

Однако для получения ответов на эти вопросы необходимо достаточное (для картографической, статистической и сравнительно-типологической обработки с последующим социально-историческим анализом) количество материалов соответствующего времени разных категорий (поселения, могильники и пр.) с обширной территории от Поднепровья до Скандинавии включительно. Материалов, добытых и препарированных в соответствии с требованиями современной археологической науки, т. е. входящих в достоверные, неразрозненные и неперемешанные комплексы, происходящие из раскопок, в которых зафиксированы все детали. Нужно также, чтобы указанная полная обработка материалов была проделана, а результаты ее опубликованы вместе с самими материалами, что сделало бы доступной каждому исследователю проверку этих результатов, не говоря уже о дальнейшем сравнительном изучении самих материалов.

Каково же нынешнее состояние изученности интересующих нас археологических материалов?

1. Состояние изученности

А. Могильники

Большей частью данные материалы происходят из курганных могильников Юго-Восточного Приладожья,Ярославского Поволжья, Гнездова, Чернигова и Киева. Археологическое изучение этих могильников началось во второй половине XIX в. В настоящее время в них насчитывается более двух тысяч раскопанных насыпей. К сожалению, большая часть курганов, подвергавшихся исследованию в конце XIX в., не имеет достаточной документации, находки же после длительного хранения их в музеях почти полностью депаспортизиро-ваны. Так, например, из 750 курганов, раскопанных в Юго-Восточном Прила-дожье (Каис1отка5 1929: 214-228; 1930: 19), лишь около 600 имеют документацию, из которых материалы 400 курганов (раскопки А. М. Линевского) не опубликованы (Линевский 1949; 1951). Более 700 курганов раскопано в Гнез-дове, однако только 370 комплексов опубликованы, большей частью в описаниях (Кусцинский 1881: 4-6; Сизов 1902; Спицын 19056: 67; 1906; Авдусин 1951; 1952а; 19526: 30-34; 1954; 1957).

Из 789 раскопанных курганов в трех могильниках Ярославского Поволжья документация сохранилась лишь на 610 (Фехнер 1963в: 5; 19636: 20; Недоши-вина 1963: 24). Киевский некрополь представлен 125 погребениями, материалы которых были опубликованы М. К. Каргером (1958: 127-230) в описаниях.

В окрестностях Чернигова было раскопано не менее 250 насыпей, документация сохранилась только на 100 курганов, в литературе же опубликованы описания лишь 10 из них (Самоквасов 1916: 6; 1908:195-201; 1947: 4-50; Рыбаков 1949: 7-53; Верзилтв 1928: 69; Смол1*чев 1926:178-180; Блифельд 1952).

Подведем итог общей изученности всех этих крупнейших могильников и курганных серий: раскопано более 2850 курганов, из которых лишь от 1800 сохранились документация и инвентарь, материалы только 1300 сравнительно полно опубликованы и не более 670 подверглись детальному рассмотрению в печатных работах современных археологов. Надо отметить, что в этот обзор не включены такие фактически погибшие для науки памятники, как Владимирские курганы (7729 насыпей), материалы которых составили основу коллекции П. С. Уваровой (Спицын 1905а), после 1917 г. поступившей в Государственный исторический музей. До сих пор не подвергались анализу материалы 5575 курганов, раскопанных в западных уездах бывшей Петербургской губернии Л. К. Ивановским (Спицын 1899). Состояние документации этих материалов также весьма плачевно. Раскопки погребальных памятников VIII—XI вв. на остальной территории Восточной Европы велись разрозненно и фрагментарно. Вместо широкого исследования крупных курганных серий производились работы эпизодического характера, которые лишь в отдельных случаях дали небольшое количество интересного для нашей темы материала (Шмидт 1963: 114-128; Корзухина 1964: 297-312). Таково состояние изученности погребальных комплексов.

(В настоящее время наш семинар работает над составлением подробной картотеки погребальных памятников VIII—XIII вв. на восточнославянских землях и смежных территориях. Кроме авторов данной статьи в этой работе принимают участие В. А. Булкин, В. А. Кольчатов, В. П. Петренко, И. В. Дубов, Е. Н. Носов, Е. А. Рябинин и др. За три года учтено и разработано 2750 погребальных комплексов; собранные данные частично использованы для настоящей статьи).

Б. Поселения