Спор о варягах

Пожалуй, не так далек от истины А. Стендер-Петерсен, когда говорит, что между норманистами и антинорманистами «провести точную, однозначную грань... теперь уже не так легко, как это было в старину» ($1епс1ег-Ре1ег$еп 1953: 241). С ним можно было бы согласиться, если понимать термин «норманизм» в том расширительном толковании, в котором он у нас обычно применяется.

VIII. Норманизм в остатке

Но резкая грань есть, и я с ним не согласен. Потому что я не могу согласиться с таким расширительным пониманием термина «норманизм». Не могут быть признаны ни марксистскими, ни вообще научными оба последних, «итоговых» (и главных!) положения норманизма: о природном превосходстве норманнов над другими народами и о политических выводах к современности. Они не подтверждаются и не имеют никаких перспектив подтвердиться научными доказательствами, объективным анализом материала, ибо противоречат всему ходу истории, всем общим законам развития человечества, многократно проверенным и подтвержденным. Они стоят вне науки.

Но их стараются подтвердить! Вот где стык науки с политикой — и зловредной политикой! Эти попытки сейчас уже не единственное идеологическое оружие реакции в данном вопросе, может быть, уже даже не главное, но они еще живут. И с ними надо бороться.

Не в вопросе о происхождении Древнерусского государства центр тяжести норманизма. Действительным врагам нашего народа и государства норманнская характеристика Древнерусского государства сама по себе не важна — им важна возможность сделать из этого выводы о непрочности современного нашего государства и творческой неспособности народа. Но для этого древние успехи варягов (действительные или мнимые) ничего не дают, кроме сладких воспоминаний: мало ли у какого народа ни было в прошлом дальних походов и побед! Необходим тезис о том, что древними успехами своими варяги обязаны своим северогерманским природным качествам, расовому превосходству — только на этом можно строить выводы о современных потенциалах.

Поэтому для действительно успешной борьбы против настоящего, злокачественного норманизма необходимо выяснить подлинные причины варяжских походов и их успешности во многих странах. Будучи марксистами, мы не можем не сомневаться, что эти причины надо искать не в расовых особенностях, а в социально-экономической обстановке в Скандинавии и остальной Европе. Но эта чрезвычайно важная работа как раз пребывает в зародышевом состоянии: почти нет таких исследований в марксистской литературе, ибо настолько увлеклись схватками по более эффективным, на первый взгляд, вопросам, что не до нее было.

И вот действительный ущерб делу борьбы с норманизмом.

Норманизм, с моей точки зрения, — это утверждение природного превосходства норманнов (северных германцев) над другими народами и объяснение этим превосходством исторических достижений этого народа — как мнимых, так и действительных. Это разновидность биологического детерминизма в истории (расизма). Это не научное течение вообще. Впрочем, такая оценка не означает, что само оно и его псевдонаучные доводы должны быть оставлены без научного анализа — нужны их разбор и опровержения, а не только политическое разоблачение.

А что же все остальные положения, принимаемые за норманизм, остальные ступеньки лестницы?

А это не норманизм.

Даже если они решают вопрос «в пользу норманнов», может быть, их можно называть «норманнской гипотезой» — и такие гипотезы правомерны. Нельзя заранее априорно, закрыть возможности таких решений. «Журналист не должен торопиться порицать гипотезы, — писал в свое время не кто иной, как М. В. Ломоносов. — Оные... единственный путь, которым величайшие люди успели открыть истины самые важные». Не будем же «торопиться порицать» и норманнскую гипотезу.

А может быть, и таким названием незачем эти положения торопиться окрестить, а считать, что это просто обычный фактологический анализ материала. Этот анализ могут, конечно, использовать норманисты, но аЬи$и$ поп 1оИ1 и$ит (злоупотребление не исключает употребления). Сами по себе эти положения злокачественными не являются и могут послужить фактологической базой для объективного выяснения подлинной исторической картины. То есть могут пригодиться для выявления исторических закономерностей, в чем и заключается главная задача историка.

И даже в работах одного и того же исследователя, даже действительно реакционного, даже подлинного норманиста, надо различать норманизм и то, что норманизмом не является и может быть использовано нами — «уметь отсечь реакционную тенденцию» (В. И. Ленин).

Ну, а если так поставить вопрос, то окажется, что норманистов не так уж и много в серьезной мировой науке, и не так страшен этот черт, как его размалевали наши историографы. С их точки зрения, куда ни глянь — всё враги, всё норманисты, всё фальсификаторы, всё христопродавцы! Только и есть две-три светлые личности, что Рязановский да Соловьев! (Смех.).

Странное дело, по каждому вопросу истории в мировой науке всегда в наше время оказывается очень широкий диапазон взглядов — от них до нас, — очень большое разнообразие, много наших союзников и попутчиков, много средних позиций, постепенные переходы. Только по двум вопросам было такое поразительно единодушное отшатывание от нашей науки — по марровской теории (считанные единицы признавали) и по лысенковской антигенетике. И вот по норманской проблеме то же самое — такая изоляция, что бросились на шею Рязановскому и Соловьеву.

Что это означало в вопросах о Марре и Лысенко, мне незачем напоминать. А не перегнули ли мы палку и в нашем вопросе?

Случайно ли, что в дореволюционной и в ранней советской, как и во всей мировой науке в концеXIX и началеХХвв. почти прекратились антинорманист-ские сочинения, и все ученые (многие серьезные, объективные и передовые) в той или иной мере занимали позиции норманизма (в его расширительном толковании)? Может быть, они все и во всем ошибались (что маловероятно), но не по реакционности!

А если провести пересчет по новому, предлагаемому мной, определению норманизма, то очень многие как прежние, так и современные «норманисты» окажутся вовсе не норманистами. Некоторые из них и сами это утверждают. Стендер-Петерсен руками и ногами упирается — не хочет в норманизм: я друг ваш, я не норманист, я даже, может быть, вообще не буржуазный ученый! Дрейер уверяет: я друг советскому народу. А мы отталкиваем: свят, свят, свят — норманист!

А, может, и в самом деле не норманист?

Не теряем ли мы друзей и союзников там, где незачем их терять, как роняем престиж, когда могли бы его не ронять?

Я уж не говорю о том, что упрямое повторение старых антинорманистских догм и применение натяжек в полемике наносит нам куда больше ущерба, чем признание некоторых фактов, может быть, действительно имеющих неприятный оттенок (а что, татарское иго приятно? А ведь не отрицаем!).

Исходные соображения и стимулы таких уверток от неприятных фактов понятны, но не заслуживают оправдания. Напомню слова замечательного русского революционного демократа В. Г. Белинского, которого никто не обвинит в отсутствии патриотизма: