Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
Первый снег закружился в холодном воздухе, начал падать красивыми пушинками, очень медленно, в полном безветрии. Утром все это растает, превратится в грязь, но сейчас… чудесно. Как в сказке.
Хотелось заплакать. Спрятаться где-нибудь в темном уголке и по-настоящему разрыдаться, как в детстве, чтобы с очистительными слезами ушел ноющий, дергающий за сердце и душу страх. А заодно разочарование и сожаление. Елена шмыгнула носом, сгорбилась и подтянула выше толстый воротник, сложила руки на груди, чтобы тепло меньше просачивалось сквозь долгополую стеганку. Наверное со стороны она похожа на бездомного из старых фильмов. Чаплин там и другие. Только здесь никто не знает, что такое «немая комедия» и не узнает еще много веков. Даже если предположить, что материк пойдет
Эх, а ведь интересно получилось бы, черт возьми! Ведь Церковь Пантократора и Демиурги категорически за все, что развивает человека и его разум. Потому что Бог суть Отец, Пастырь и Садовник в единой сущности, соответственно, Его радует взросление чад, прирост агнцев и возвышение древ. Как-то так, вроде бы…
Так что если бы удалось запустить «тут» настоящую технологическую революцию, она помчалась бы как паровоз, наверное куда быстрее чем на Земле. Но… снова голые мечты о несбыточном. Или нет?.. Сонные мысли тянулись медленно, Елена все никак не могла сосредоточиться, чтобы понять, отчего ей так хочется думать про Кадфаля и Бьярна. Они чем-то важны…
Пальцы мерзли — женщина не стала брать толстые перчатки-варежки, чтобы ладони было свободнее на рукояти меча. Теперь жалела. Надо бы сходить, взять, заодно и копьецо найти.
Снег падал…
Елена прикрыла веки, чтобы на пару минут дать отдых уставшим глазам.
Плохо, плохо все вышло. Шена мертва. Дессоль где-то далеко и, скорее всего, не переживет новую беременность. Раньян… то, что представлялось чудесным началом, в итоге оказалось короткой связью, мучительной и полной разочарования для обоих. Буазо лежит в холодной земле. Палач Квокк. Баала с Малышкой. Выходит, красноглазая ведьма была в чем-то права — за пришелицей из иного мира тянется долгий след из мертвецов. И пустых мечтаний.
Пора остепениться? Пусть мир горит в огне бедствий, коль такова его судьба? Осесть где-нибудь подальше, в большом городе, научиться сутулиться, пряча высокий рост, снова перекрасить волосы. И…
Несмотря на холод, она задремала. Снег тихонько опускался, закрывая черную стеганку и шапку белым пухом.
Елена спала глубоким сном, полных неприятных сновидений, когда знакомый голос завопил истошно: «Тревога! Берегитесь!!!», и черные тени взметнулись над высоким забором, словно запущенные из баллист.
* * *
Песня — «Битва при Цорндорфе» Дарьи Стронг, но как обычно, в моей адаптации.
Кадфаль цитирует пейзанам «Нравоучение жизни доброго крестьянина» от 1772 года.
Хоть я и не люблю нарратив в отрыве от текста, все же, как показывает практика, некоторые вещи следует проговаривать.
Когда вы подумаете, что Елена ведет себя не на 20+ лет и вообще творит в отношениях с Раньяном какую-то хрень, то не забудьте, что у «попаданки» крайне односторонний опыт, в том числе и в построении любовных взаимоотношений. Обычная городская девочка оказалась брошена в ожесточенную борьбу за существование, а первая по-настоящему значимая симпатия в ее жизни трагически погибла, притом защищая саму Елену-Тейну. Затем связь с двумя аристократками, которую (то есть связь) можно назвать сугубо «плотской», к тому же с изначальным, глубоким неравенством партнеров. И… все, собственно. Поэтому, несмотря на жесткую школу жизни, а также довольно солидный набор покойников на личном счету, Елена попросту не знает, как надо строить отношения. И не умеет. Тем более с убийцей.
Глава 19
Глава 19
— Дорогой, тебя ждет сюрприз.
Кааппе Фийамон очаровательно улыбнулась, и, как обычно, Шотан почувствовал завораживающую смесь возбуждения, любопытства и вожделения, приправленных изысканной ноткой страха. Да, самому себе граф откровенно признавался — эта женщина могла бы поучить кое-чему даже
столь искушенного воина и ценителя необычных увеселений. Научить и слегка, самую малость напугать. Не опасностью (к этому граф, слава Богу, привык давным-давно), а своей оригинальностью, категорическим несоответствием образу, который предписывали женщине правила и устои общества. Временами Безземельный даже гадал — женщина ли это вообще? Быть может, таинственный народец подменил младенца в колыбели на свое отродье, искусно придав ему вид человеческого ребенка? Или ночной кровопийца, Mae’r anghenfil принял образ прекрасной дамы?Впрочем, граф давно отринул все оковы, что диктуемы правилами людей и церковными заповедями. Когда Безземельный сжимал в объятиях гибкое женское тело (отнюдь не ледяное, как пристало дьявольскому созданию) и предавался иным развлечениям в обществе прекрасной любовницы, ему было в высшей степени безразлично, что думает по этому поводу кто-либо, включая Пантократора.
— Жди, — она улыбнулась, как обычно — самыми уголками губ, будто лисица-мужеед из старых южных сказок.
Эта улыбка представлялась особенно прекрасной, неповторимой в сочетании с холодным взглядом каменных глаз, как огонь и пламень. Шотану пришлось даже выдохнуть, расслабляя напрягшиеся мышцы. Кааппе, тем временем, закрыла дверь, оставив графа одного в зале, как призрака, заблудившегося в шелках и бархате. Одного и в ожидании чего-то удивительного, загадочного.
На всякий случай граф проверил, как ходит в ножнах клинок недлинного широкого меча, удобного в комнатах с мебелью, где слишком тесно для оружия поля боя. Удовольствие удовольствием, но, как показывает невеселый опыт, смерть всегда стоит за левым плечом благородного мужа. Собственно и неблагородного тоже, но лишь человек чести встречает Сестру Могил открыто, без страха и с готовностью противостоять до последнего вздоха.
Верная охрана ждет за стеной, хватит лишь громкого призыва или дуновения в особый свисток, неслышимый прочим, но… покойный император Хайберт, уже прозванный Несчастливым, тоже звал на помощь. Даже вернейшие из верных могут опоздать… или как будто запоздать в нужный момент.
Ожидание тянулось и тянулось. За дверью, что прикрыла, уходя, Кааппе, царила ватная тишина. Некстати (или наоборот, очень к месту) вспомнилась история о князе Монферато, чьи подкупленные слуги затупили меч господина, и когда убийцы ворвались в покои, бедняга оказался вооружен лишь стальной палкой.
Шотан покрутил в пальцах свисток, исполненный в виде пустякового украшения, проверил второй кинжал, скрытый в ножнах на бедре, под сложной шнуровкой замшевых штанов. Можно было еще выпить бокал вина, тем более, открытая бутылка услужливо покоилась в заполненном льдом ведре из сплава олова и свинца. Шотан отвернулся и нахмурился, разминая кисти, будто и в самом деле ждал скорую схватку.
Подозрительно…
В тот момент, когда граф уже примеривался, как выбить сапогом дверь, Кааппе вернулась, необычно тихая и сдержанная. Одного лишь взгляда на нее Шотану хватило, чтобы понять — сегодня графа ждут развлечения совершенно иного рода.
— Ступай, — она указала на дверь, оставшись недвижимой, без намерения сопровождать его.
Граф положил ей руку на лицо, провел сильными. крепкими, как железо, пальцами по атласной коже, сжал красные губы, несильно, остановившись на той грани, за которой начинается истинная боль. Кааппе глубоко, протяжно вдохнула, не переменившись, однако, в лице.
— Ты заслужила наказание за свое лукавство, — негромко вымолвил граф.
— И я найду того, кто ответит за мои грехи, — тепло ее дыхания и слов буквально обжигали загрубевшую кожу на ладони Шотана.
— Надеюсь.
— Ты останешься доволен, — в ее холодном голосе отчетливо зазвенела нотка обещания, которое никогда не разочаровывало графа.
Шотан помедлил пару секунд, качнул головой и убрал пальцы, положил руку на оплетенную медной проволокой рукоять меча. Без особой демонстрации, просто чтобы не терять времени, если все же дело повернется к неприятностям.