Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

— Истинно так, — вернул кивок Фийамон. — И пусть Господь наш Пантократор благословит начинания семьи, дорогой… — он сделал внушительную паузу и закончил одним лишь веским словом. — Родственник.

* * *

— Вот список, который вы хотели видеть, Ваше Величество.

— Да. Посмотрю позже, — отрывисто сказал император, не поднимая взгляд от пергамента со рядами чисел.

— Вам что-нибудь еще нужно? — осведомилась маркиза. Вроде бы ничего не изменилось в ее голосе, однако молодой человек почувствовал укол стыда и понимания, что вел себя… некуртуазно. Не следует поступать с верными друзьями так же как с обычными дворянами и даже, не приведи господь, прислугой. Хорошо, что оба секретаря, ежечасно находившиеся близ персоны государя, отосланы с поручениями, соответственно избавлены от присутствия в сомнительной ситуации, а также распространения сплетен касательно оной.

— Прошу простить меня, — император поднялся и качнул головой, обозначив поклон вежливости. — Дела. Очень много дел. И мало времени.

Теперь склонила голову Биэль, ниже и почтительнее, однако весьма далеко от придворного челобитья. Как младший старшему, а не слуга — господину.

— Сколько? — спросил Оттовио, решив, что если уж беседа все-таки завязалась, некоторые вещи можно прояснить и голосом, дав отдых утомленным глазам.

— Две тысячи сто тридцать жандармов, — ответила маркиза и тут же поправилась. — Копий жандармов.

— Хорошо, — кивнул император, шевеля пальцами, черно-синими от въевшихся чернил.

В коридоре что-то уронили, послышалась ругань и звук оплеухи, затем рявкнул стражник, и дальше нерадивые трудились молча. Работа шла, несмотря на поздний час. Император пожелал молельную, обустроенную по собственному вкусу — император получит ее.

Оттовио тяжело вздохнул и посмотрел на заваленный пергаментом и бумагами стол. Точнее на сложное сооружение в центре которого находился стол, а по обе стороны в виде рогов полумесяца растягивались тумбы, шкафы, опять столы, пюпитры… И конечно же бумаги, бумаги, еще больше исписанных бумаг с расчетами, прошениями, отчетами, просьбами.

— Воистину, каждый мальчик желает стать могущественным правителем, — грустно подумал вслух Оттовио. — И никто не ждет, что могущество — в первую и главную очередь не бешеная скачка в первых рядах войска навстречу победам. Это кропотливая работа, не терпящая небрежения.

— Да, мой император, — согласилась Биэль. Лицо маркизы казалось бледно-мраморным из-за обилия пудры, глаза прикрывала крошечная вуаль, якобы от яркого света, но молодой император хорошо знал свое ближайшее окружение и видел, что полупрозрачная ткань скрывает синяки вокруг глаз. И темные круги, похожие на грим ярмарочного фигляра, происходят отнюдь не из-за усталости. Впрочем, Оттовио действительно многому научился за минувший год, в том числе — не стремиться лезть в жизнь и душу тех, кто и так справляется с обязанностями. Если благородная дочь Вартенслебен изволит печалиться — это ее неотъемлемое право. До тех пор, пока на стол повелителю ложатся по-прежнему безукоризненные и выверенные отчеты о состоянии финансов Двора и продолжающемся наборе вооруженной силы.

— Полагаю, к весне мы соберем войско, достойное моих целей, — пробормотал Оттовио себе под нос, более рассуждая вслух, нежели спрашивая. — Несмотря на все препоны. Если не подведет князь.

— Почтенный Гайот из Унгеранда делает все, что в человеческих силах и даже больше, — сказала Биэль. Она знала, какую услугу в свое время оказал старый горец младшей сестре, фактически сохранив ей красоту и, быть может, жизнь. Замолвить доброе слово за сподвижника требовали понятия о благодарности равных.

— По сути, он воюет против своих же. И успешно, — продолжила она. — При удаче это даст нам еще несколько полков. Они пригодятся.

— Да…

Мысли императора уже двинулись в ином направлении, он махнул рукой без перчатки и перстней — они мешали писать, а Оттовио взял за правило самолично составлять все важные приказы. В свете навалившихся забот и обязанности ежедневно слагать множество писем и посланий, император уже многократно пожалел о таком решении, однако гордость требовала держать марку перед Двором, где ничего нельзя было скрыть.

— Я вас больше не задерживаю.

— Да, Ваше Величество, — маркиза присела неглубоком реверансе.

Оттовио сдвинул несколько грубо сшитых листов, будто желая смахнуть ненавистные бумаги на пол, выложенный каменной плиткой в виде треугольников. Из-под листов показалась карта западной половины Ойкумены, с несколькими пометками, которые чья-то рука сделала прямо на драгоценном папирусе. Биэль, поворачивающаяся к двери, рассеянно — она тоже думала о своем — скользнула взглядом по карте, отметив крупно записанное поверх изображений морских чудищ и дующих ветров:

6 200 пуд сербр на 6 мес войны

5 пуд стмсть 1 месц плав

значит 200

Рядом с подчеркнутым числом темнел значок треугольного паруса, характерного для военных галер. Вартенслебены сами пользовались такими символами на собственных картах. В следующее мгновение женщина узнала почерк и поджала губы в некрасивой, злой гримасе.

Забавно, что император все еще хранит на столе заметки двойного ренегата и дезертира, архипредателя, о котором шепчутся уже за каждым углом, бросая торжествующие, подлые взгляды в спину Биэль Вартенслебен. Что ж, пусть их. Как говорит отец… Биэль против воли, скорее машинально присмотрелась к другим знакам, среди которых выделялся маленький огонек из трех язычков пламени и обмерла.

Все вышеописанное происходило на самом деле очень быстро, уместившись едва ли в пару сердечных ударов. Но так бывает, что великие события — пусть даже для одного-двух человек — могут случаться быстрее молнии. Оттовио не успел как следует удивиться, когда маркиза вдруг шагнула к столу и бесцеремонно схватила карту, обрушив сразу несколько стопок иных бумаг. Император недоуменно приподнял бровь, а Биэль поднесла к глазам медово-коричневый папирус, всматриваясь, как полуслепая. На лице женщины промелькнули, словно в калейдоскопе, выражения безмерного удивления, радости, а затем всепоглощающего страха.

— Он… — Биэль выронила карту и посмотрела на повелителя с не наигранным ужасом, как обычная мещанка. — Куда ты… вы… его отправили?!

Теперь вверх поползли обе императорские брови. Оттовио удивился бы меньше, заговори с ним деревянное изваяние в церкви. Случившееся было попросту невозможно… и все же вот она, маркиза Вартенслебен, олицетворение сдержанного стиля, которая враз потеряла весь лоск, непробиваемую броню аристократической выдержки. Впрочем, длилось это считанные мгновения. Женщина выпрямилась, расправила плечи, будто накинула плащ безграничного хладнокровия и гордости.

— Позволю себе полюбопытствовать, — с преувеличенной, едва ли не карикатурной церемонностью спросила она. — Не отправился ли уважаемый Курцио аусф Монвузен совершать диверсию против галерной армады Острова? Во главе особой флотилии с брандерами. Полагаю, Ваше Величество направило его с подобным поручением?

— Н-нет, — Оттовио, пораженный до глубины души стремительной (причем двойной) метаморфозой Биэль, даже слегка заикнулся, кашлянул, прочистив горло. Пару мгновений он колебался, затем решил — коль тайна все равно уже почти раскрыта, что ж, не будет зла в том, если маркиза узнает правду.