Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
— То была его воля. Он даже не спросил моего позволения! — в голосе императора прорезалась нешуточная обида на строптивого вассала. — Написал мне письмо… просто письмо… будто какому-нибудь… мальчишке!
Оттовио фыркнул, всем видом изобразив негодование.
— Написал, что располагает достоверными сведениями о планах Сальтолучарда ударить летом без малого двумя сотнями галер по Мильвессу и Малэрсиду. Что Империи нечем парировать угрозу, остается лишь сжечь Верфь, пока флот вторжения не расползся по гаваням, оснащенный командами. Что эту задачу он не может доверить никому, поскольку провал будет гибелен. И…
Император наморщил лоб, припоминая послание, написанное идеально красивыми,
— И… — прошептала маркиза.
— И в силу особых обстоятельств он займется этой задачей немедленно. Сделает все сам, не откладывая. Шпионов Острова при Дворе хватает, поэтому следует категорически поддерживать слухи об измене, скрывая правду от всех. Курцио аусф Монвузен либо вернется с победой, либо не вернется совсем.
— Благодарю, — Биэль сделала безукоризненный реверанс и вышла, печатая шаг словно автоматон Старой империи на магических пружинах.
Император проводил женщину взглядом, хотел было остановить, но снова глянул на бумаги, тяжело вздохнул и вернулся к работе при мягком и теплом свете магических ламп. Еще по прежней, островной жизни Оттовио накрепко запомнил, что успех всякого дела кроется в его подготовке и, учитывая размах грядущего мероприятия, старался не упустить ни одной нити в ткущемся полотне событий.
Биэль хватило на то, чтобы, надменно задрав подбородок, миновать длинную анфиладу комнат и пройти в библиотеку. Там она властным жестом отправила восвояси охрану и свиту, а также ночного библиотекаря. Все уже привыкли, что маркиза не чурается одиночества и часто работает без стороннего пригляда, потому ееуказание было воспринято без энтузиазма, но исполнилось мгновенно.
Биэль села за первый же пюпитр со старинной книгой и прошептала, ломая пальцы едва ли не до хруста:
— Особых обстоятельств… Один… против всего проклятого Острова… В логове врага… Бог мой… Боже мой…
Биэль не плакала, она просто молча сидела, с убийственной отчетливостью понимая, что проклятый островитянин украл нечто большее, чем просто внимание и благосклонность знатной дамы. Нечто такое, что нельзя отобрать, вернув себе, а можно лишь обменять на столь же бесценное.
Точнее можно было бы…
Потому что уже поздно. Сейчас во всем мире нет места лучше охраняемого, чем Великая Верфь и корабельные склады Сальтолучарда. Тот, кто вознамерился уничтожить их, отправляется на верную смерть. Тем более, если путь смельчака ведет его на бывшую родину, где лицо архипредателя известно, а приговор — заранее вынесен.
Поздно.
Слишком поздно…
* * *
«Огненная Река» — символ королевства северо-востока, горизонтальная красная полоса на белом фоне.
«Охотничий Пес» — личный герб семьи Чайитэ, соответственно, королей Восходного Севера. Отсюда некуртуазные сравнения с собаками.
Желто-зеленая повязка — символ брака, цвета символизируют зелень и солнце (или спелый колос), то есть плодовитость, жизнь и процветание.
Глава 20
Глава 20
Преамбула насчет штурма.
Описанные далее способы преодоления стен вполне рабочие, испытаны, по меньшей мере, дважды на полевых ролевках, в
т.ч. на фесте «Тверская застава» в 2011-м.Гаваль крался по темному лесу, и шаги тонули в сухой траве. Под ногами не было ни единой веточки, способной хрустнуть, все подчистую собиралось на топливо. Снег падал тихо и красиво, он ложился пушистыми хлопьями на ветках. Коли снегопад продолжится, то к утру лес побелеет, шагу нельзя будет ступить, чтобы не оставить след, не хрустнуть зимним покрывалом.
Менестрель зажал в зубах веточку и грыз ее, чтобы не стучали челюсти, мочевой пузырь горел огнем, а пальцы наоборот, заледенели. Тошнота плескалась у самой глотки, однако молодой человек продолжал красться от дерева к дереву, стараясь не хрустеть снегом под ногами. Луна светила неярко, ветер гулял по вышине, гоняя стаи облаков, они то и дело закрывали серебряный диск. Деревня закрылась темной линией частокола, за ним пульсировал красно-желтый свет костров и факелов.
Гаваль остановился, прижавшись к дереву, стиснул зубы и часто задышал, пережидая очередной приступ тошноты. Не сразу, но все же отпустило, лишь на языке остался горький привкус рыбьих кишок.
Господи, Пантократор, великий и милосердный, Отец наш небесный, Создатель и Даритель! — молился про себя Гаваль. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!! Сделай так, чтобы все это как-нибудь закончилось, прямо сейчас. Что угодно, только бы не пришлось опять решать, снова колебаться — отойти назад, в спасительную тьму или вернуться к своим. Он прикусил палочку еще крепче, поняв, что даже в мыслях называет Армию «своими», по-прежнему думая о них как о спутниках. Друзьях.
Холод пытался кусать старую, многократно чиненую куртку и штаны, которые музыкант, подражая компаньонам, привык носить вместо чулок, на солдатский манер. Однако юношу жарила такая горячка, что даже осенне-зимняя стужа оказывалась бессильна. Гаваль нащупал стеклянную флягу в тряпичной обмотке, отпил, стуча зубами по неровному краю горлышка. При этом юноша потерял и зубозажимательную палочку, и пробку сосуда. Менестрель уже приготовился долго, обстоятельно искать, тем более, каждая потраченная минута, это время, которое не приблизит к забору.
И тут…
Что-то зашуршало, тихонько, едва слышно, Гаваль даже подумал, что мышь или фенек скользит лапками по траве. Но шорох повторился, затем еще и еще раз, обрел ритм. Гаваль прижался к дереву, закусив губу и с трудом удерживаясь, чтобы не напрудить в штаны тут же, без траты времени на развязывание пояса. Он боялся даже голову повернуть в направлении зловещего шороха, но спустя минуту-другую призрачные фигуры сами собой появились в поле зрения. Их было четыре или пять, менестрелю сначала показалось, что это настоящие призраки, но нет, по лесу крались живые люди. Наверное, лазутчики прошли по длинной дуге, чтобы выйти с северо-востока близ ворот.
Гаваль задержал дыхание, опасаясь, что его выдаст пар изо рта, вцепился в древесный ствол, разрываясь между стремлением лечь и пониманием, что любое движение сейчас может оказаться гибельным.
Чернуха продолжала бодрствовать в тревожном ожидании, с противоположного конца донеслась громкая песня, огонь стал ярче, так что, казалось, даже небо просветлело. Очевидно, противники зажгли какую-то постройку. Крадущаяся четверка (или пятерка) вроде бы не имела лестниц, однако несла шесты с крючьями, а еще в холодном воздухе ощутимо повеяло запахом жженого. Гавалю он был хорошо знаком, так пахли грелки с дешевым углем. Лазутчики оставили случайного свидетеля за спиной, и менестрель тихонько выдохнул сквозь зубы. А затем понял: не лазутчики… Поджигатели. А их подельники на другой стороне отвлекают внимание защитников.