Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
Елена уже видела дестрие в бою, притом дважды, в победе и поражении, однако со стороны, теперь же процесс можно было оценить буквально в упор. Достоинство боевого коня не в том, что он очень большой, встречаются крестьянские тяжеловозы и побольше. Не в скорости и не в силе. То, что превращает обычное четвероногое в демона войны, короля поля боя — выносливость, способность к мощному рывку и главное — бесстрашие, задавленный отбором и воспитанием инстинкт самосохранения.
Буквально за пару десятков метров Барабан разогнался, как грузовик, Елена успела шагнуть в сторону, однако не до конца, и ее чуть задел живой таран. Этого хватило, чтобы женщину подняло, как вихрем, и швырнуло в бревенчатую стену, вышибая дух.
— Ых!.. — гаркнул Бьярн и прыгнул в сторону как
Затем рыцарь влетел на всем скаку в «живодеров».
Язык Ойкумены (пока, во всяком случае) не знал понятия «взрыв» за отсутствием взрывчатки и соответствующих эффектов. Но если бы знал, свидетели описали бы происшедшее именно так — здоровенный всадник на могучем коне столкнулся с врагами и случился взрыв. Мгновение хаоса, из которого с коротким страшным лязгом полетели в разные стороны искры, обломки, предметы оружия и брони, а также люди. Барабан прошелся вдоль улицы, попросту сметя все, что было на пути у зверя. Вражеские кони были неплохи — для своих задач, пару из них можно было даже назвать гордым словом «курсье», но Барабан стоял на совершенно иной ступени.
Одному из четвероногих противников хватило звериного ума отпрыгнуть в сторону, повалив заборчик крестьянского огорода, второго дестрие отшвырнул, будто пони, тот не удержался на ногах, свалившись вместе со всадником. Третьему «живодеру» повезло меньше всех. Кавалер попытался взять Коста на встречный укол, однако жердь лихого барона оказалась длиннее, двуручный хват сильнее, а навык лучше. Дьедонне попросту отвел крестовиной в сторону вражеское острие, а затем палка ударила врага, разогнанная примерно шестьюстами килограммов общего веса коня, человека и железа. Кост целился опасно и рискованно — в голову, но попал, сломав шею противника. Мгновением позже Барабан смел третьего коня и помчался дальше, раскидывая пеших без всякого разбора. То ли стремена порвались, то ли мертвец просто не удержался — тело убитого конника взлетело к небу, словно брошенное из баллисты
Налетев на пехоту, Дьедонне вытащил из седельных ножен пробойник и начал рубить направо и налево, как молотильщик. У кавалерийского меча не имелось выраженных лезвий, это было скорее огромное шестигранное шило для пробивания доспехов, но при его весе и мощи владельца заточка не особо требовалась. Сначала противник получал стальной палкой, а затем его энергично добивали воспрявшие духом защитники. Барабан также не отставал от хозяина, молотя копытами, хрипя и подвывая не по-конячьи, а вроде гиены. Обороняющихся побило и поломало немногим слабее, чем врагов, однако внезапный поворот и само понимание, что этакая жуть выступает на их стороне, укрепляли дух и умножали силу.
Елена поднялась на трясущихся ногах, не видя, но чувствуя, что выронила и потеряла меч. С трудом сфокусировав мутный взгляд, она увидела маленького императора. Глупый шкет, чудом (и вновь благодаря рыжеволосой лекарке) спасшийся от копыт, почему-то не бежал. Он встал чуть ли не посередине темной дороги, натягивая самострел. Лицо у мальчика было невероятно бледным, почти как у Насильника-Буазо в час его смерти. Движения точны и размеренны, словно у заводного автоматона. За спиной Елены что-то шумело, притом громче и громче, но женщина оборачиваться не стала. Пошатываясь, она сделал пару шагов по направлению к Артиго, вытянула руку, намереваясь уволочь ребенка в сторону, спрятать его в боковой улочке. Губы шевелились, пытаясь вытолкнуть слова наружу, однако в груди, казалось, целых ребер не было, так что «беги, придурок» осталось немым.
Гамилла видела сверху все — как Хель отбросила мальчишку, как сама едва не оказалась под копытами. Видела и то, чего не замечала контуженная спасительница — конный «живодер», удачно спасшийся от Барабана, выбрался из разоренного огорода. Конь обезумел, всадник, судя по всему, тоже. Животное, дико ржа и плюясь хлопьями пены, сделало несколько прыжков
дальше по улице, наездник размахивал секирой, биясь, кажется, не с живыми врагами, а с тенями, которых оживлял его страх. Затем он увидел оглушенную Хель, Артиго же, в свою очередь заметил кавалера и понял, что императорского фамильяра сейчас убьют в спину.Гамилла закричала изо всех сил, но Хель не слышала.
Глава 21
Глава 21
В доме было холодно и пахло кровью.
Они замерли друг против друга, Гаваль чувствовал, как холодеют ноги, а ладони вспотели так, что рукоять скользила, будто намыленная. «Живодер» казался… обычным. Юноша видел сотни таких лиц и образов за свою жизнь — просто дядька средних лет, добротно вооруженный и одетый. Ничего дьявольского, ужасного и зловещего, разве что нос не просто сломан — это у солдат дело обычное — а буквально расплющен в блин, да к тому же и свернут на бок. От этого глаза бандита казались очень маленькими, а отблеск хилого пламени в очаге плясал в зрачках красными точками, словно у крысы.
Бабуля сидела в прежней позе, обхватив тонкими артритными пальцами грелку в виде горшка с широким горлом, внутри светились угли. Что-то свистяще булькало, доносился непонятный шорох и постукивание. За стенами орали на множество голосов одновременно, гремело оружие и ржали кони. Страшно вопил Дьедонне, бабий визг возносился к небу. Гаваль вздохнул, стараясь удержаться на тряпичных ногах и не выронить нож.
Оценив неожиданного гостя в доме, который он уже считал законной добычей, бандит чуть расслабился, хмыкнул с видом торжествующего превосходства. Прочистил горло и звучно харкнул на пол. Гаваль вздрогнул, пошатнулся и чуть не упал.
— Вот рыло скобленое, — опять хмыкнул бандит, распрямляясь. Он, кажется, совсем перестал воспринимать юношу как противника. Взгляд красных глазок светился презрительным небрежением.
— Пошел отсюда, — красноглазый качнул топориком, указывая на дверь. Щит злодей, впрочем, держал наготове, привычно. — Не до тебя. Разве что сам жопу заголишь.
Он гнусно заржал, показывая зубы, прореженные больше чем на треть. Бульканье и стук затихали. Гаваль сглотнул, чувствуя новый, обжигающий приступ униженной неполноценности. Как же так… он спешил, он перебарывал страх, и вновь героя никто не воспринимает серьезно. Обычный убивец даже не снисходит до поединка, считая менестреля… безопасным, как овцу, с которой нет нужды связываться. Гаваль набычился, склонив голову, а ноги сами собой сделали шаг назад. И еще один. Бабуля проводила отступавшего юношу безразличным, как у слепой, взглядом.
Так бывает у людей, которые попадают в непривычные и суровые обстоятельства. Хель назвала бы это, пожалуй, «тоннельным зрением», но Гаваль таких слов не знал. Он с самого начала был целиком поглощен страхолюдностью противника, борьбой со слабостью тела и духа. Поэтому взор юноши видел распростертое у ног бандита тело, но разум не осознавал. Теперь осознал.
Судя по разорванному платью и глубокой ране, налетчик пытался сорвать с рыжей веснушчатой девушки одежду, а столкнувшись с отчаянным сопротивлением, в злости рубанул ее топором у основания шеи. Бульканье и свист доносились из рассеченного горла. Девушка содрогалась в агонии, и деревянные ботинки стучали, скребли по полу.
— Ой, — сказал Гаваль, потому что больше ничего в голову не пришло. Увиденное было слишком страшно и невероятно, такого просто не могло быть, не могло — и все тут. Но случилось, происходило прямо здесь и сейчас.
Как же так… Как же… так… Он ведь спешил, так спешил… как настоящий герой, спаситель, храбрый защитник.
«Вы нас спасете?..»
— Пошел, мелкий! — поторопил его убийца и что-то еще прогудосил, кажется скаламбурил насчет «пока теплая и дышит».
Гаваль молча бросился на него, ухватившись за скользкую, пропитанную соленой влагой рукоять ножа обеими руками. Сделал он это, разумеется, неумело и медленно, убийца встретил менестреля ударом щита и, отступив на шаг для пущего удобства, рубанул юношу по голове.