Сталин. Большая книга о нем

вопрос готовности Вооруженных Сил и флотов в целом к войне. Мне были известны

многочисленные мероприятия распорядительного порядка по Советской Армии, но до

Наркомата ВМФ не доходили указания о повышении готовности или поступках на случай

войны».

Здесь адмирал слишком много на себя берет, заявляя такое. Ведь он сам не на всех

совещаниях в кабинете Сталина бывал в июне 1941 года. Все, что надо по флоту, до наркома

ВМФ доведут. Кузнецов потом сетовал, что было бы лучше, если бы наркомат ВМФ подчинялся

главе правительства напрямую, как отдельное ведомство. Но скорее всего Кузнецов жалел, что

не лично Сталин как секретарь ЦК курировал флот, — тогда было такое курирование.

«Думается, Сталин колебался: ему хотелось всячески оттянуть войну, а с другой стороны,

видимо, было желание призвать к бдительности и повышению готовности.

Так, его речь на приеме выпускников академий 5 мая 1941 г. не оставляла сомнений в

этом. В его открытом выступлении говорились вещи явно секретные, и не случайно о сказанном

тогда помнят все присутствовавшие. Вспоминаю, кто-то сказал мне тогда: "Это для устрашения

Гитлера". Возможно! Возможно и то, что, высказавшись за вероятность войны, Сталин думал,

что все высокие начальники, от которых это зависело, примут надлежащие меры».

Вот это суждение адмирала кажется наиболее верным, важным и заслуживающим

внимания — Сталин слишком положился на «чувство долга» наркома и нач. ГШ и на то, что эти

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

298

руководители и сами «примут надлежащие меры» без излишней опеки и напоминаний с его

стороны. Ведь Сталин допустил еще одну огромную ошибку, когда для того, чтобы «не

нервировать» военных излишним надзором со стороны Л. Берии, в феврале 1941 года

переподчинил особые отделы, военную контрразведку наркомату обороны.

В итоге информация о возможном саботаже зависала у военных. А после начала

расследования дела Павловых, в середине июля, эти доклады показали всю неприглядную

картину саботажа военными приказов Москвы — см. доклады особых отделов (3-го

управления) в статье М. Мельтюхова «Начальный период войны в документах военной

контрразведки (22 июня — 9 июля 1941 г.)». Вышла она в 2009 году в сборнике о начале войны

в издательстве «Яуза» (выложена на.

По ЗапОВО: «…Согласно рапорту начальника 3-го отдела 10-й армии (начальника

контрразведки армии. — Авт .) полкового комиссара Лося от 13 июля, “9-я авиадивизия,

дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с

20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими

самолетами МиГ из 41-го полка” (там же. Д. 99. Л. 331)…»

То есть приведение в боевую готовность авиационных частей происходило так же, как и

наземных войск, еще до 20—21 июня, но часть командиров проигнорировала эти приказы!

(Командира этой 9-й САД расстреляли. Подробнее о ВВС и ПВО округов поговорим в

отдельной главе…)

По этим докладам видно, что приказы о повышении боеготовности войск западных

округов перед 22 июня проходили не только через командиров и особистов, но и по линии

политорганов РККА. Но возвращаемся к Н.Г. Кузнецову, который, похоже, имел об этом

смутное представление (или делал вид):

«Мне представляется совершенно необоснованным утверждение, что И.В. Сталин

переоценил силу договора с Германией. Этому трудно поверить, исходя из того, что Сталин

считал фашизм и Гитлера своими самыми непримиримыми врагами. В этом он, конечно, был

убежден и после войны в Испании. Как опытный политик и лично хитрый человек, он не мог

чрезмерно доверять вообще какому-либо договору, а тем более договору с Гитлером.

Это подтверждается и высказываниями Сталина как в момент подписания договора, так и

позднее. После приема Риббентропа в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца,

оставшись в своей среде, Сталин (по словам очевидцев, и в частности В.П. Пронина, сидевшего

на приеме между Сталиным и Риббентропом) прямо заявил, что “кажется, удалось нам провести

немцев”. Похоже на то, что он сам собирался обмануть, а не быть обманутым.

Из последующих косвенных разговоров со Ждановым я мог вынести заключение, что

договор еще будет действовать долго, но не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому,

что “война на Западе затягивается” и наши противники (Германия и Англия) будут длительное

время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудам

и готовиться к войне. Против кого? Ввиду того что Сталин, как мне кажется, верил больше в

победу Гитлера (к чему были все основания по ходу войны в те годы), то, стало быть, и воевать

он собирался с фашистской Германией. Да и территориально это было наиболее вероятно.

Этим неверным предположением, что “война на Западе затянется”, и объясняется

непринятие конкретных мер по повышению готовности Вооруженных Сил в 1939—1940 гг.

Дескать, главное, вроде наращивания дивизий и оружия, делается, границы на западе и юге

отодвигаются, и идет создание новой оборонительной линии. Остается в случае необходимости

привести армию в полную готовность. Вот в этом и заключалась первая крупная ошибка.

Армию привести в готовность следовало раньше. Она должна была учиться по планам войны.

Этим нужно было заниматься ежедневно, хотя бы и не ожидалось скорой войны. И.В.

Сталин не понимал значения кропотливой и длительной работы с разработкой и введением в

жизнь оперпланов. Не придавали этому большого значения и военные руководители. А им это