Сталин. Большая книга о нем

следовало понимать больше, чем штатскому Сталину».

Примерно это сегодня твердят и сторонники Резуна и сторонники официоза — мол,

следовало шибче работать в деле повышения боеготовности армии и страны к войне. Но Сталин

верил в силу договора о ненападении и поэтому ничего особого не делал. Либо верил военным

и пустил дело «на самотек»…

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

299

На подобные высказывания очень жестко реагировал впоследствии В.М. Молотов, мол,

надо было этих «советчиков» поставить руководить страной, тогда они показали бы, как надо

было к войне готовиться в эти полтора — неполных два года…

«Потом, с начала 1941 г., события стали развертываться ускоренными темпами, и тогда

Сталин допустил вторую ошибку. Вместо того чтобы объективно оценить обстановку, признать

свое прежнее ошибочное представление о начале возможного конфликта, он с удивительным

упрямством, характерным для него, продолжал уверять в невозможности нападения. И совсем

не потому, что верил в договор, а исходя (иногда слепо) из своих однажды принятых решений и

сделанных выводов, он отрицал возможность скорой войны. На это толкало его и окружение».

В спорах на исторических интернет-форумах в таких случаях просят: «Дайте ссылочку»

— где и когда, в присутствии каких лиц (и подтверждают ли эти лица данное) Сталин такое

высказывал…

«А к этому еще добавилось опасение вызвать конфликт раньше времени. С таким

мнением Сталина и застала война, хотя накануне он и отдал приказание о повышении

готовности».

Вот это верно — даже отдавая приказы о повышении боевой готовности с 11 июня,

Сталин всячески ограничивал военных — шли запреты занимать вплоть до 22 июня полевые

укрепления на границе (предполья), запрещалось в случае нападения без особого приказа

пересекать границу, требовалось уничтожать врага только на своей территории, что вполне

разумно.

Ведь СССР мог быть вместо жертвы агрессии выставлен и агрессором, к чему стремился

Гитлер и что в принципе устроило бы и Англию с США. На будущее…

«Отдавая приказание Тимошенко, Жукову, Тюленеву, Щербакову, Пронину, он внутренне

еще больше верил себе. Поэтому приказания носили нерешительный характер. Отдавая

распоряжения, Сталин как бы говорил: Нy уж коль скоро все говорят о возможном нападении,

то примите на всякий случай необходимые меры, а я пойду отдыхать».

Здесь Кузнецов подтвердил интересный факт, который всячески отрицается сторонникам

Резуна (да и официоза). Мол, если военные получили бы приказ до 22 июня приводить войска в

б/г и узнали точную дату нападения, то почему партийные органы таких приказов или

уведомлений в это же время не получали?! Как видите, московские партийные руководители

еще днем 21 июня были вызваны в Кремль и поставлены в известность Сталиным о вероятном

нападении (далее он это пишет более подробно). Также и Хрущев в своих воспоминаниях

признал, что 21 июня он, партийный руководитель Украины, получил от Сталина

предупреждение, что немцы нападут 22—23 июня, в выходные… То есть предупреждения по

партийной линии о предстоящем нападении руководителей западных республик тоже были.

«К сожалению, непринятие предохранительных мер со стороны военного руководства

наложилось на ошибку Сталина и усугубило ее. Военное руководство не принимало

решительных мер до самого начала войны».

Похоже, Н.Г. Кузнецов либо не знает о «приказе ГШ от 18 июня», либо лукавит. Хотя в

принципе Кузнецов прав: именно военные и не принимали «решительных мер»…

«Приходится только гадать, что думал Сталин о готовности Вооруженных Сил в канун

войны? Полагал ли он, что войска встретят во всеоружии нападение, сказать трудно. Его вина

бесспорна в том, что он не проверял это.

Зная, что Сталин накануне вызывал работников Москвы (Щербакова, Пронина и других)

и требовал от них быть в эту ночь начеку и не отпускать секретарей райкомов, или что он днем

21 июня лично звонил И.В. Тюленеву, напрашивается вывод, что он беспокоился за оборону. Не

полагался ли он после вызова Тимошенко и Жукова (около 17 часов) целиком на их

расторопность и повышенную готовность? Об этом могли бы сказать они сами».

Похоже, слишком доверился «тиран» военным в этом вопросе. Но с другой стороны — а

как он мог «не доверяться»? Для чего тогда существуют военные? Это их обязанность — иметь

вооруженные силы в достаточной боеготовности и быть готовыми, получив необходимые

данные о возможной угрозе и необходимые указания по повышению боеготовности, выполнить

их точно и в срок.

«И сейчас задаешься вопросом: когда осознал Сталин свою ошибочную позицию по

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

300

отношению к договору с Германией? Конечно, когда наступление стало фактом, его отрицать

было невозможно. Но неверие, или, может быть, правильнее в данном случае сказать, сомнение,

что немцы напали на Советский Союз, существовало даже после первых известий о войне. Что

переживал в этот момент лично Сталин, когда ему доложили о начале войны, мне не известно,

но говоривший со мной по телефону Г.М. Маленков, которому я доложил о налете на

Севастополь в 3 часа 20 минут, явно не хотел верить. Доказательством этому служит его

перепроверка моих сведений у командования Черноморского флота.

Это дает основание сделать вывод, что день-два тому назад или даже накануне, когда

давались указания Наркомату обороны о возможном нападении, твердого убеждения в

готовившемся нападении не было. Это и привело к тому, что указания, данные вечером 21 июня,

не были категоричными и требующими принятия самых срочных и решительных мер по