Станцуй со мной танго
Шрифт:
– Да что ты себе позволяешь? – зашипела Ольга и повернула единственное, чем еще могла вертеть, - голову. Их губы оказались рядом.
Дриз всегда целовался хорошо. Это помнила и Ольга. Повторение – мать учения. Или просто мать… Твою мать…Твою… ма-а-а-ать…
Напрасно утром звонил Сулейман, желая лично отвезти помощника Скворцова на завод. Трубку подняли, уронили и вновь подняли с третьего раза. Марк дышал тяжело и отвечал отрывисто. Сказал, что заболел. Телефон не скрыл приглушенный женский смех. Видимо кто-то кому-то зажимал рот.
«Сладил с помощником», -
Посланный им портье вернулся с сообщением, что на указанной двери висит табличка «Не беспокоить!».
– Алло! Привет, Леонид! Нет, еще не на заводе. Марк сильно занят. Просил не беспокоить. О чем разговор? Конечно, не будем его отвлекать от важного дела. Дорогой, какие между нами могут быть счеты? Разве что закажешь тот пресс, который приглядел на выставке в Москве. Тебе, как другу, пятнадцать процентов скидка. Ха-ха-ха!
Все вокруг остались довольны. И Леонид, получив важное известие и хорошую скидку, и Сулейман, боявшийся, что Скворцов запросит двадцать процентов, и портье, прячущий в карман десятидолларовую купюру.
А уж как была довольна та парочка, что не выбиралась из номера до пятницы, и говорить не следовало. Работа и красоты Баку подождут, когда на кону стоит счастье стольких людей.
Глава 25. Пятничные чудеса
– Гладя, посмотри, какие красивые цветы тебе принесли, - Анастасия Кирилловна ласково погладила дочку по голове.
Солнце, лениво высунувшись из облаков, мазануло рассеянным светом по занавескам и вновь спряталось. Дождь, словно барабанщик-неумеха, тоскливо застучал по железному подоконнику. В комнате заметно потемнело.
– Опять? – Глафира лежала лицом к стене и ковыряла обои, которые когда-то сама клеила.
Тогда она любила Мельникова и хотела от него детей. Потом она полюбила Скворцова и наивно мечтала родить от него ребеночка.
Глаша тяжело вздохнула и натянула одеяло на голову.
«Ну почему я такая несчастливая?»
– Глашка, ну, посмотри же!
Марка она совсем не любила и не хотела от него даже цветы.
Анастасия Кирилловна потянула за пододеяльник и повертела букетом перед дочерью. Холодные капли с кончиков стеблей упали на ладонь, и Глафира поспешно спрятала ее под одеяло, точно боялась, что мама заставит взять цветы в руки.
– Правда, замечательные? Их принесли поздно вечером. Мы с папой не стали тебя будить.
Букет полыхал сочными красками осенних цветов. Он действительно был замечательным, но…
– Опять Дриз расстарался?
– Не-а. Не угадала. Я подглядела, когда расписывалась в получении. Цветы от Скворцова!
Глаша закрыла глаза.
– Можешь взять их с собой. Вы ведь уже собрались? Я видела ваши сумки у порога.
– Глаш, не обижайся. Температуры у тебя нет, уколы делать не надо. Пей таблетки и спи. Я наготовила-напекла, тебе на неделю хватит. А нам пора домой. Отец на маленьком диванчике совсем измучился.
– Я понимаю…
– Если хочешь, поехали с нами. Будешь спать в своей комнате, как когда-то в детстве.
– Нет, мамуль,
спасибо, - Глафира откинула одеяло и спустила с кровати ноги. – Мне здесь привычнее. А вы поезжайте.Мама обняла дочку, цветы, шурша, прижались к Глашиной щеке.
– Ты звони, если что…
– Хорошо, мам.
– А папа уже внизу, машину заводит.
– Передавай ему привет, - чтобы мама услышала, Глаше пришлось повысить голос. Где-то в недрах коридора металлическая ложка для обуви звонко стукнулась о кафельный пол.
– И скажи, что я очень люблю вас.
– И мы тебя, дочка, - мама выглянула уже в пальто. Улыбнулась, послала воздушный поцелуй и скрылась. Хлопнула входная дверь.
На Глашу навалилось всем своим неподъемным телом одиночество.
«Наверное, зря я с ними не поехала», - подумала она, надевая тапочки. Пошаркала в туалет как столетняя старуха. В коридоре чуть не наступила на букет, забытый мамой. Он лежал у порога, словно приблудившийся щенок, который с надеждой смотрит на хозяев: «Вдруг впустят?».
Глаше стало стыдно, ведь цветы не виноваты, что превратились в пустую формальность внимания директора к заболевшей сотруднице.
Она забрала букет с собой, положила на подушку и заботливо укрыла влажные стебли одеялом. Легла рядом и смотрела на цветы долго-долго. Пока не заснула.
***
– Паспорт с визой принесу ближе к вечеру. Прилет в Пекин утром в десять, через четыре часа из того же терминала самолет на Хайнань, - Петр Иванович раскладывал на столе копии электронных билетов.
– Она успеет? – Скворцов взглянул на настенный календарь, передвижная рамочка на котором напоминала - сегодня уже пятница!
– Не беспокойтесь, Леонид Сергеевич. В Пекине ее встретит Софья и будет рядом до самой посадки в самолет.
– Гуревичи уже там?
Глава охраны посмотрел на часы.
– Два час как.
– Спасибо. Отличная работа. Теперь бы сама Глафира Степановна не подвела. Что говорит врач?
– Так это… Глазунова уже на работе. Я видел ее, когда шел к вам.
Последние слова Петр Иванович произнес в пустоту. Скворцов выбежал за дверь, словно ему сообщили, что на заводе пожар.
В приемной глава охраны застал растерянную Викторию.
– Что? – коротко спросил он.
– Он забрал мои цветы, - секретарь показала на пустую вазу, где еще колыхалась вода. – Их Олежка из лаборатории подарил, а он забрал…
– Красивые были цветы или так себе? – зачем-то уточнил Петр Иванович.
Виктория покраснела.
– Красивые. Очень.
– Значит, еще кому-то влюбленному послужат. Ты-то о своем Олежке уже все поняла?
Вика смущенно улыбнулась.
– Он мне вчера предложение сделал. Вот.
Девушка протянула руку, на которой красовалось кольцо с небольшим камнем.
***
– Все! Женюсь! – Олежкина новость буквально взорвала лабораторию. В ней закипели не только моментально забытые образцы битума и кукурузного клея, но и весь коллектив химиков, плотным кольцом обступивший счастливчика. – Победа улыбнулась герою!