Старая дорога

— О чем ты? — забеспокоилась хозяйка.

— Знаешь, че там. — И вышел, оставив ее в расстройстве.

Неясности в его словах для Глафиры не было, она конечно же уловила, о чем он, и огорчилась немало и направлению его мыслей, и тому положению, в котором оказалась, повязав свою судьбу с Резепом. Она понимала, что от него ей не избавиться, но согласиться с этим не хотела и не спешила, надеясь на случай, — мало ли что в жизни приключается.

Из раздумчивости ее вывела Пелагея. Состарившаяся враз, разбитая сердечным ударом, раз в день она едва-едва поднималась с постели, неспешно проходила по комнатам, где каждая вещь напоминала ей о Мамонте Андреевиче, и, растревоженная этими воспоминаниями, возвращалась в свою боковушку, из которой она так и не успела переселиться в ляпаевскую спальню, затихала на кровати до следующего дня.

Она неслышно вошла к Глафире и, умостившись на стуле, спросила:

— Мне что же теперь, Глашенька, уходить али как?

— Что вы, тетя Поля. Разве же я…

— Чужая я тебе. При нем-то понятно, а ныне приживалка я.

— Перестаньте, тетя Поля! Никуда не надо уходить. Мы будем вместе, слышишь, вместе жить. А потом и втроем, — она кивнула на ее живот.

— У тебя свои будут. До него ли, — Пелагея улыбнулась измученно. — Кому чужой дитятко нужен.

— Он не чужой. Он наш — и твой и мой. Ведь правда?

Она и сама не до конца верила своим словам, а потому нуждалась в подтверждении. Пелагея же скорбно молчала.

9

Андрея взяли ночью, когда, сморенный тягостной работой, промысловый люд в казарме спал непробудно. Полицейские вошли без стука. Увидев в дверях Чебыкина с нарядом полиции, Андрей встал.

— В чем дело? — спросил он, хотя сразу же понял все и задавать вопросы было совсем ни к чему.

— Собирайтесь, — приказал Чебыкин и кивнул своим: — Обыскать.

— У вас есть разрешение на обыск и арест? — громко спросил Андрей, рассчитывая, что его услышат за стенкой Гринька или Ольга.

— Не кричите, у меня отличный слух, — пошутил Чебыкин и потрогал усы. — А насчет разрешения не следует волноваться. Большего беззаконья, чем дозволили себе вы, мы не допустим.

Обыскивать, собственно, было негде, кроме как в двух навесных полочках да в шкафчике с медикаментами и нехитрым медицинским инструментом. Поэтому досмотр закончился скоро и обыскиватели ничего крамольного не обнаружили. Это обстоятельство ничуть не обескуражило исправника, он и не рассчитывал обнаружить что-либо недозволенное здесь. Если у Крепкожилина и припрятаны нелегальные книжки, листовки или же оружие, то, по всей видимости, хранятся они в мазанке у Лихачева.

Чебыкину рассказывали, что Крепкожилин иногда остается на ночлег в лечебнице, и он решил, что именно здесь, когда главарь смутьянов останется один, а ватажники заснут, и следует его арестовать — ночь оборонит от неприятностей. А жилье Лихачева обыскать можно и наутро, как и полагается — с понятыми.

Еще в уезде, выслушав донесение волостного старшины о беспорядках в Синем Морце и убийстве Ляпаева, Чебыкин решил, что Крепкожилина надо немедля взять под стражу. Но после осмотра места происшествия и, главное, разговора с плотовым и Глафирой Андреевной исправник понял, что убиение промышленника и погром его промысла совершены разными людьми и по разным мотивам. После такого заключения ротмистр не спешил с арестом, потому как знал, что такие идейные, как Крепкожилин (в чем он удостоверился при встрече с ним в мазанке Лихачева), не скрываются, стоят до последнего, а потому и выжидал и наконец-то выждал удобный случай, чтобы исполнить свое намерение тихо и без осложнений со стороны единомышленников Андрея.

Удивила Чебыкина Глафира. Между ласками, а отдается она плотским страстям самозабвенно, Глафира не раз заступничала за Резепа, чем еще больше настораживала исправника, Правда, она больше нахваливала его как редкостного мастерового. И Чебыкин поначалу поверил ей, но после направление его мыслей несколько изменилось: он-то, исправник, вскорости убудет в уезд, а Глафира в этой глуши останется одна? Нет, не такая она женщина, чтоб терять время попусту. Тигрица! И тут Резеп очень даже кстати. Могучий мужик, такой не скоро излюбится. А плут, надувала, каких редко встретишь. Всегда готов услужить, улыбка на лице постоянно, а в глазах страх. Чебыкин поначалу заподозрил его в убийстве Ляпаева, но Глафира постаралась рассеять эти сомнения, и тогда исправник махнул рукой: мертвого и так и этак не воскресить.

А вот к Андрею Крепкожилину, Чебыкин это чувствовал, было у Глафиры особое отношение. Да, Крепкожилин бунтовщик, уверяла она, он затеял смуту, но человек твердый, порядочный и беседовать с ним интересно.

Однако вчера неожиданно и с раздражением в голосе попросила:

— Уберите его отсюда. Видеть не могу. Опять булгачить начнет.

— Вам, Крепкожилин, будет предъявлено обвинение в подстрекательстве к бунту, беспорядкам. Ваши сообщники подозреваются в убийстве хозяина. — Чебыкин говорил сухим резким голосом. — Не скрою: положение ваше не из легких.

— Винить можно, уличить нужно.

— Докажем!

— Вам не привыкать к подлогам и к ложным свидетелям. Такие найдутся, лишь бы платили.

— Замолчи! — Чебыкин стукнул кулаком о столешницу. — Выводите!

— Гринь, а Гринь!

— Ты че?

— Послушай, у Андрея Дмитрича шумят что-то.

Брат и сестра затихли. За стенкой скрипели половицы, разговаривали, хлопали дверцы шкафа, что-то стеклянное, ударившись о пол, зазвенело, потом кто-то закричал.

Гринька сорвался с постели и вышмыгнул за дверь. Ольга затаилась. Но услышала наруже возню и выглянула в дверь. Двое дюжих охранников навалились на тощего долговязого Гриньку, скручивали ему руки, а в сторонке в окружении полицейских же стоял Андрей и говорил:

— Не ввязывайся, Гринька. С ними надо иначе. Ты пока запомни все, не забывай.

— Уводите, — раздраженно скомандовал Чебыкин, и Андрея подтолкнули.

— Андрей Дмитрич! — исступленно закричала Ольга и бросилась вдогонь. Но и ее схватили цепкие, привычные к разбойному делу мужские руки.

— До свидания, Оля!

— Андрей Дмитрич, я буду вас ждать, я буду… — жесткая волосатая рука закрыла ей рот, мешала дышать. Захлебываясь слезами, Ольга в бешенстве пыталась укусить эту гадкую руку, досказать несказанное, но ее вслед за Гринькой втолкнули в лечебницу.

10

Глухой ночью, отослав Андрея в уезд под конвоем двух полицейских, ротмистр Чебыкин отпустил оставшихся отдыхать, а сам в сопровождении охранника возвращался в ляпаевский дом. Все мысли исправника были о молодой обольстительной хозяйке. Он живо представил себе, как прокрадется сейчас в ее уютную, с устойчивым запахом «Джоконды» спаленку, как знойно обнимет его Глафира Андреевна, как неутомимо будет ласкать, как…

— Ваше благородие, — прервал его мысли сопровождающий, — никак, шум на ватаге?

Чебыкин остановился. Отключенный от сладостных мыслей, а потому вновь обретший способность воспринимать окружающий его мир, он уловил невнятный шум голосов со стороны промысла, визгливые выкрики. Досада охватила его.

— А ну, пойдем.

Чебыкин, а с ним и охранник спешным шагом пошли вдоль улицы. На подходе к Ватажке им повстречался бегущий навстречу человек. Ни Чебыкин, ни его спутник не успели разглядеть его, как он метнулся в сторону и исчез за углом.

То был Гринька. Он признал пристава, оттого и поспешил убраться подобру-поздорову.