Старший брат царя. Книги 3 и 4

От Владимира до стольного града двести вёрст с гаком, три ямских дневных гона, а гужевых — седмица пути. Путники первые два дня ехали одни. На второй ночёвке пристали к большому обозу с зерном, стало спокойнее на душе — на дорогах разбойнички пошаливали.

Купеческий приказчик Фокей имел две подводы, первой правил сам, второй — Христа ради убогий Клим. Старец седенький, странник Неждан, присаживался чаще к Фокею, учил его уму-разуму. Казалось бы, приказчиком быть — велика ли хитрость, однако ж поучиться было чему. Учил Неждан Фокея, когда шкуры закупали во Владимире, учил и на пути, когда в сёлах останавливались кормить лошадей. Направлялись они в лавку иль лабаз придорожный, покупал Фокей меру овса, тулуп выбирал, они летом дешёвыми были, или ещё чего, Неждан находился рядом, но в торг не вмешивался. Потом объяснял Фокею, где тот маху дал, какой приказчик в чём ловкость проявил, а какой к делу не пригоден. Так они ещё дюжину пудов шкур закупили, с десяток тулупов по дешёвке — должна же быть прибыль от учёбы.

Другая большая забота у Неждана была, это история жизни Фокея. Приказчик обязан быть во всём надёжным человеком, тогда хозяин станет доверять ему. Потому Фокею много раз пришлось повторять, кто он и откуда, и отвечать на вопросы, другой раз с хитростью заданные. Родился он в станице Строеве, что на Воронеже-реке. Отец — казак, погиб лет десять тому назад; жил у деда. Подростком к вольному атаману пристал. Может, на беду, может, на счастье — заболел, бросил его атаман на заимке. Нашёл его и выходил лекарь Клим Акимов, от лихих людей оградил, торговому делу учился у Владимирского купца, умер он ныне. Клим направил его в Москву к другому знакомому купцу. О Владимирском купце в приказчиковой грамоте указано.

Последнюю ночь провели на погосте близ деревни Купавны. Утром запрягли лошадей, Фокей удивился:

— Че-евой-то обозники не т-торопятся в-выезжать? Всегда п-первыми норовили.

— Тут верстах в десяти, на реке Пахре, мытная изба. К первым подводам больше придираются. Приготовь по копейке за подводу, а то и по две. Да помни, какой груз шкур на каждом возу. Могут спросить, сколько тулупов и седел везёшь. Не забыл?

— Не-е. Сказать?

— Потом. За этот товар отдельно денежку приготовь. Ошибиться не моги. Первые подводы могут проверить. Найдут лишку — быть беде. Ну, чего ждать, трогай.

С луга выехали на накатанную, пыльную дорогу, следом потянулись и другие обозники. Ещё как следует не рассвело, на той половине неба, под которую уходила дорога, ещё горели крупные звёзды, а позади за лесом разгоралась заря.

— Быть нынче яркому дню, — сказал Неждан, садясь рядом с Климом на край телеги. — Вот вёрст пять с тобой проеду и уйду, не с руки мне часто мытникам глаза мозолить... А Фокей смышлёный парень, к делу тянется, по торговой части у него получается. Только вот о себе говорить тушуется — чего-то сбивается, заикаться начинает сверх меры.

— Неплохо это, врать не умеет.

— Хорошего-то мало. Человеку на каждом шагу либо врать, либо привирать приходится. Твой купец с ним побудет, поспрашивает и может недоброе помыслить.

— Исай мужик умный, если что и подумает, всё ж промолчит... Знаешь, Неждан, про меня он больше знает, чем хотелось бы, и помалкивает.

— Дело, разумеется, твоё, Клим, а я б к такому знакомцу забыл дорогу.

— А сам? Небось пойдёшь к дьяку из Разбойного? Прямо к дьяволу в зубы.

— У меня другое дело. Мы с дьяком крепко одним концом повязаны. Если я попадусь, он меня выручит, спасая свою шкуру. Вот так-то.

— А Исай добро помнит. Благодарность сильнее страха.

— Эх, Клим, Клим, святая душа! До седины дожил, а жизнь и людей не постиг! Э, да ладно! Я на твоего Исая со стороны погляжу. Понадобится, скажу тебе.

— А ежели ты мне понуждишься, как найти тебя?

— У Покрова (собор Василия Блаженного) на паперти перед вечерней в среду, субботу и по праздникам. Ты сам долго в Москве погостишь?

— С седмицу побуду. Фокея устрою, своих повидаю. И до мороза надо успеть на Белое озеро. Там в какой-нибудь деревне остановлюсь.

— Захочешь весточку от братства получить или в Москву что передать, в Белозерске зайди в Озёрную слободу, спроси купца Коржикова Герасима...

Поговорили ещё о том, о сём. Неждан догнал Фокея, потом надел заплечную суму, попрощался, сошёл с дороги и затерялся в кустах.

18

Купец Исай Колотилин нисколько не изменился, четыре года мимо прошли и не задели, каким был, таким и предстал перед Климом. Принял с радостью, как родного, горницу отвёл, высоко оценил кожевенное сырьё и другие товары, сразу видно — не собирается наживаться. Однако Клим причитающиеся деньги не взял:

— Подожди с деньгами, Исай Никитыч. На деле я твоим должником останусь. Челом бью: возьми в обучение Фокея, он мне как сын родной! Залог за него оставлю.

Исай разгладил бороду:

— Много ты детей наберёшь за свою жизнь. Из прошлого похода дочь привёл, теперь сына... В обучение возьму без залога. Но, не в обиду будет сказано, шалопутничать начнёт, выгоню. Не терплю бездельников. А деньги есть лишние, оставляй, пайщиком станешь, у нас с зятем дело разворачивается...

Ударили по рукам. Пригласили Фокея, опечалился он:

— М-мне б с-с тобой, д-дядя Клим...

— Со мной не выйдет... Я сам не знаю, к какому берегу меня прибьёт... А ты старайся, учись у Исая Никитича. Там, глядишь, сам гостем станешь, мне на старость утешением.

С этим делом порешили. Спросил Клим Исая о своих:

— Видел я Василису в ларьке на Пожаре. Кажись, ума, понабралась... Приглашал проведать нас со старухой, не пришла...

Дальше Исай отвечал неохотно, вокруг да около. Понял Клим: купец знает чего-то, но сказать не хочет. Тревожно стало.

Наутро пришёл на Пожар, стал в сторонке. Вскоре появилась Акулина, открыла ларёк. Сначала даже не признал. Помолодела, для своих сорока лет молодицей выглядит, румянец во всю щёку. Плат, шушун, летник новые, яркие, хоть к лицу, но не вдовьи. Немного погодя Василиса-Весела пришла. Повзрослела, расцвела, невестой выглядит. Акулина забрала корзины и ушла. Василиса осталась, всем улыбается, что-то говорит. Ребята другие лари обходят, около её крутятся, надо — не надо, а покупают у неё калачи.

Долго Клим кругом бродил, приглядывался, а вот Агафьюшки, младшей Агаши, не дождался. На людях показаться дочке названой не решился, а после полудня пошёл к ним домой, на Неглинную...

...Было много радости, но Климу свидание принесло больше печали. Не вышла навстречу Агафия Сергеевна, наречённая мать его. Зашёл он к ней в закуток за печью. Похудела она, пожелтела — краше в гроб кладут. С Петровок (пост в июне) пластом лежит, ноги отнялись, руки плохо слушаются. А сейчас от волнения слезами обливается, слова вымолвить не может, стонет лишь.