Старые дома

Между тем официально ничего не числилось за ним предосудительного по формуляру, и был достойнейший и деятельный пастырь, пользовавшийся всегда большим уважением во всей окружности, принимал участие горячее и деятельное в земстве и городском обществе, в качестве гласного, и печатал по общественным вопросам местным в газетах много статей под своим именем.

Долго говорили о книге Беллюстина, много было шуму о ней и вверху и внизу, и этот шум и говор общественный особенно страшил архиереев, которые, к утешению духовенства, начинали понемногу сдерживать себя в проявлении властолюбивых инстинктов и чувствовали себя постоянно в каком-то испуге, ожидая себе худшего.

Духовенство скоро заметило, что архиереи в обращении с ним вдруг, неожиданно для него, много понизили прежний тон, и со священниками стали обращаться поласковее и повежливее, переменив грубое "ты" на "вы", а манеру напускной грозы и искусственного величия – на естественный образ человеческий, хоть немножко отражающий в себе образ Божий.

Стали даже приглашать иных послуживших в свои гостиные, которых прежде никогда не удостаивались, и которые свободно наполнялись только помещиками, чиновниками светскими, и богатыми купцами и церковными старостами, если они были богаты и чем-либо влиятельны – приглашённые священники получали от владык право садиться и даже по-человечески с ними беседовать.

Это понижение архиерейского тона заметили, к облегчению своему, и наставники в семинарии на архиерейских экзаменах.

Прежде архиерей во всё время производства экзаменования учеников, будь это время 2–3 часа, никогда не дозволял сидеть наставнику экзаменуемого предмета, а морил его всё время стойкой с бессердечным равнодушием к его усталости и даже к старым годам и заслуженной чести. А теперь стали сами уже и сажать наставников, хоть и неохотно делая это, что заметно было по тому, что иные получали право сидеть с самого начала, а другим это право давалось после небольшой стойки, но так, как бы это случилось по забывчивости владыки.

Слава Богу! – говорили все, – хоть немножко наши архиереи сдвинулись с искусственных ходуль и стали подходить к естественному нормальному положению. Милостивый и праведный Господь, по молитвам униженных и оскорблённых, пошлёт что-нибудь и большее, ко благу церкви Христовой.

Всё духовенство стало жить и оживляться надеждой, “посланницей небес”, и надежда эта не была бесплодна. Господь воздвиг деятеля “потребного в своё время”, в лице обер-прокурора Святейшего Синода, Дмитрия Андреевича Толстого, избранного и утверждённого в этой должности непосредственной волей великого императора Александра Николаевича, с совмещением в одном лице и должности министра народного просвещения.

Новый обер-прокурор, по мысли государя, со всей свойственной ему энергией, с умением и твёрдостью взялся за осуществление давно уже назревшей идеи об улучшении быта приниженного российского духовенства.

Он начал дело прежде всего с преобразования духовно-учебных заведений, чтобы вывести их из деморализующего бурсацизма. Изыскал средства для построек новых зданий и расширения и обновления старых. Возвысил всем оклады содержания и жалования, исходатайствовав пред государем ежегодный отпуск на это. В пособие к имеющимся средствам синодального ведомства выделил полтора миллиона рублей из государственного казначейства. Дал наставникам права на награды и повышения по службе независимо от того, светские они или духовные, священники или монахи. Уничтожил исключительную привилегию монашества быть начальниками заведений – ректорами и инспекторами – и ввёл свободный выбор в эти должности из магистров академии, в семинариях ли, или в среде духовенства, и выбор предоставил всей корпорации семинарской.

Правление семинарии усилено было несколькими членами от духовенства и из среды наставников – по выбору; и сверх того учреждён никогда не бывалый в духовно-учебных заведениях педагогический совет из всех наставников.

Эконом семинарии низведён на низшее подобающее ему место, а из правления, где он прежде состоял в числе третьего члена с инспектором и ректором во главе, исключён.

Словом, духовно-учебным заведениям дан самый жизненный строй, вполне приспособленный к правильному ходу, росту и развитию учебно-воспитательного дела во всех отношениях. Особенно важно и дорого было в этом преобразовании то, что преобладанию монашества в управлении положен был конец, и управление сосредоточивалось в руках целой корпорации – в коллегиальных учреждениях с предоставлением достаточной доли самостоятельности. Произвол и бесконтрольность прежних ректоров-монахов, любивших, чтобы их нраву никто не мешал, стал теперь немыслим. За это всё ревнители блага общего благодарили Господа и радовались, что то зло, которое видели и испытали на себе, быть может, не повторится!

При Священном Синоде учреждён был на новых началах, вместо рутинного духовно-учебного управления, новый учебный комитет, составленный из учёных чинов; председательство в нём поручено бывшему прежде настоятелю посольской церкви в Париже протоиерею Иосифу Васильевичу Васильеву, человеку весьма умному и европейски образованному.

Этот Васильев предан был всей душой реформе учебных заведений, и, благодаря главным образом ему, они скоро поставлены были на прочной почве, в прочной организации, и улучшен их быт во всех отношениях.

В этом комитете были и особые ещё ревизоры, которых обязанностью было разъезжать по духовно-учебным заведениям, руководить в ведении педагогического дела на новых началах, исправлять недостатки, ошибки, и разрешать недоумения на местах.

Эти члены облечены были особым полномочием, почему их побаивались и архиереи, в отношениях своих к учебным заведениям.

Много ректоров-монахов, которые занимали места только по одной привилегии монашеской, устранили от должностей и направили на подобающее им место в монастыри, и содействовали свободному выбору на их места достойных магистров академии в среде наставников и духовенства.

В то же время приступили и к преобразованию общему всего быта российского духовенства.

Составлен был комитет об улучшении быта духовенства, который должен был заняться изысканием средств обеспечения материального быта и коснуться быта юридического.

Вопрос о правах детей духовенства решён был скоро: все дети получали права гражданства и перестали носить звание духовное, пока не вступали в должность церковную.

Но вопрос материальный тянулся долго и затянулся.

Учреждены были съезды духовенства, на которых оно чрез избранных депутатов получило возможность и право самостоятельно рассуждать о своих нуждах и делах, и придумывать меры и изыскивать средства к удовлетворению нужд и улучшению дела.

Стало вводиться выборное начало в его среде, и применилось, прежде всего, к избранию на должность благочинных, которые прежде назначались консисторией по чисто-консисторским мотивам хлебного свойства. И, наконец, приступили к преобразованию суда духовного.

Всё это озарило светом туманную атмосферу. Духовенство оживилось духом, стало светлее и сознательнее смотреть на себя и своё дело, готовясь и стремясь и самому быть лучшим в улучшенной обстановке своего быта, Смущало его только то, что не пройдёт эта реформа благополучно до конца, как бы следовало, ибо доброму делу всегда как-то много встречается препятствий на пути. Всё духовенство видело и чуяло, кому эта реформа “не по нутру”, и чья бесконтрольная власть понижалась чрез рядовое духовенство.

Но пока веяло везде новым, светлым духом, и реформы зачинались. Всё духовенство ликовало. Петербургское духовенство даже решилось повергнуть самому государю адрес благодарственный, и изготовило его по общему совещанию, но митрополит Исидор ему строго погрозил и все адресные затеи разом остановил.

Пока зачиналась великая духовная реформа, я продолжал служить профессором в Тамбовской семинарии. Ректор Феофилакт, при котором я поступил сюда, скоро выбыл, мне не пришлось служить с ним и года. Не ладил он с инспектором, бывшим в то время, архимандритом Антонием, недавно в 1890 году в сане пензенского епископа.