Старый, но крепкий 4

До цветка оставалось метров тридцать. Крыса взвизгнула и начала метаться по клетке так яростно, что та едва не слетела с наконечника копья.

Я шагнул вперёд, затем ещё шаг и ещё.

Из бутона Черепоцвета вырвался поток завывающих духов. Они были похожи на клубы густого черного тумана, но двигались с ужасной скоростью, целенаправленно, будто почуяли добычу. Их вой проникал прямо в мозг; я стиснул зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не зажать уши руками, и швырнул клетку вперёд. Духи бросились на крысу, окутывая летящую клетку плотным вихрем. Я уже бежал обратно, чувствуя жуткий холод за спиной.

Остановился только метров через двадцать, когда убедился, что за мной никто не гонится.

Крыса в клетке взвизгнула в последний раз. Духи кружили вокруг неё несколько секунд, а затем, насытившись, стремительно потянулись обратно в цветок.

Когда всё снова стихло, я осторожно подошёл ближе. Внутри клетки никого не было. Ни крови, ни костей. Пустота.

Теперь я знаю радиус, в котором духи чуют духовных зверей.

Я вернулся к остальным:

— Теперь можно подходить ближе.

— Действительно?! — воскликнул Жулай. — Вот радость-то какая! Да я теперь туда ни за какие деньги не сунусь!

— Ну, как хочешь. А я, пожалуй, пройдусь.

Я подхватил рюкзак и направился к черепоцвету.

Глава 12

Подходить к черепоцвету никто, кроме меня, не пожелал.

Я сел на корточки на безопасном расстоянии от цветка, воткнул в мох факел и поджег его. Затем достал из рюкзака два листа с печатями, в которых недоставало части символов. И начал дочерчивать их карандашом — круг за кругом, символ за символом.

Пока моя рука двигалась почти машинально, я не мог не задуматься об одном странном моменте. Система навыков, которая уже успела предложить мне всё что угодно — от массажа и рыбалки до каких-то совершенно бессмысленных умений вроде «искусства плетения корзин», — почему-то упорно игнорировала печати. Ну вот серьёзно? Неужели создатель табличек просто забыл их туда вложить? Верится с трудом. Если даже рыбалка есть, то уж печати точно должны быть!

Нет, скорее всего, дело совсем в другом. Возможно, это один из запрещённых навыков — либо слишком опасный, либо слишком сложный для массового использования. А может, создатель системы сам боялся, что кто-то сможет использовать печати против него? И ведь это вполне логично. Если сила табличек императора Апелиуса действительно построена на основе гигантского массива печатей, или хотя бы связана с ними, то зачем давать кому-то возможность копаться в этой основе?

Я закончил первую печать, положил на лист бумаги медный слиток и приступил ко второй. Одна печать должна была вытянуть из цветка всех духов — тех самых, которые делали черепоцвет таким опасным. Другая — запереть их в медном слитке, который я заранее подготовил. Металл хорошо удерживает духовную энергию, так что они там посидят пару лет, пока не разрушат слиток изнутри. К тому времени я уже буду далеко.

Когда я закончил печать для изгнания духов, положил ладонь на лист и выплеснул энергию, из бутона черепоцвета вырвался поток завывающих призраков. Слабые, но многочисленные — осколки тёмных душ, потерявших разум, но всё ещё цепляющихся за материальный мир. Я невольно поёжился от их воплей, но всё шло по плану: духи устремились прямо во вторую печать, где их ждал медный слиток.

Как только последний из них исчез в центре круга, я быстро подпалил бумагу с печатями, чтобы случайно не активировалось что-нибудь незапланированное.

Теперь цветок безопасен.

Я осторожно выкопал его, стараясь не повредить корни, и положил в заранее подготовленную шкатулку, затем убрал её в рюкзак и наконец выпрямился, стряхивая с рук землю.

Что делать дальше?

Ну, во-первых, этот цветок нужно будет попытаться размножить. Одного бутона мне явно не хватит на все мои идеи. Если удастся вырастить несколько черепоцветов, это откроет передо мной уйму возможностей. Во-первых, эликсиры. Во-вторых, можно будет сажать растения в подземелье или в этом же лесу, создавая себе безопасные точки, на которых можно будет устраивать стоянки. Черепоцвет сам по себе не только заселяется слабыми духами, но и отпугивает Цзянши и прочую нечисть, а если добавить к нему пару охранных печатей, получится идеальное место для отдыха или укрытия.

Почему же люди не додумались до этого раньше? А кто сказал, что не додумались? В Вейдаде, например, такие цветы активно используют — возможно, даже сажают на полянах. А здесь всё иначе. Слишком много группировок, которые скорее сорвут цветок из жадности или злости, чем позволят кому-то использовать его.

— Идём дальше, — коротко говорю, вернувшись к группе, и мы продолжаем путь.

Лес вокруг становится всё гуще. Деревья будто сговорились заслонить небо своими узловатыми ветвями. Каждый шаг сопровождается хрустом сухих веток и влажным шорохом листвы. Воздух здесь сырой, почти липкий, и пахнет гнилью. Неприветливое место, но другого пути у нас нет.

И вот он — особняк.

Двухэтажное здание выплыло из тумана, как обезображенный призрак. Крыша проломлена посередине, доски и осколки черепицы торчат по краю провала. Чёрные окна смотрят на нас пустыми глазницами, скалятся в безмолвной угрозе. Стены из серого камня покрыты мхом и трещинами, будто само время попыталось стереть это место с лица земли, но не преуспело. Вокруг — дикие кусты и трава, скрывающие остатки давно разрушенного каменного забора. Вокруг тихо, тишину нарушает только шорох ветра.

— Не нравится мне это место, — бормочет Жулай.

Я лишь бросаю на него взгляд и кивком указываю на приоткрытую дверь.

Тёмное дерево почернело от влаги, а ржавые петли выглядят так, словно створки никогда больше не распахнутся. Но разбитые стекла вызовут еще больший шум.

Осторожно протягиваю руку и медленно отворяю её. Петли изрядно заржавели, и дверь тихо скрежещет — этот звук не столько слышен, сколько ощущается кожей.

Привычно ставлю печать.

Внутри холодно. Каменные стены покрыты плесенью и грязью, пол устлан толстым слоем пыли и мусора: обломки досок, куски штукатурки, осколки витражей. Когда-то здесь преобладала роскошь — на полу виднеются остатки ковра с выцветшими узорами, на стенах — фрагменты лепнины и рамы от картин. В углу валяется перевёрнутая мебель: резной стул с одной оставшейся ножкой и комод с выломанными ящиками. Всё это пропитано влагой.

Сквозь проломленный потолок первого этажа видны балки второго. Некоторые обрушились вниз, унося с собой части перекрытия и оставляя дыры. Мы осторожно обходим кучи мусора, избегая хлипких досок, которые могут провалиться под ногами. Подвал мы тоже посетим, но позже и другим способом.

Каждого из группы напрягает тишина и скрип пола под ногами. Справедливости ради замечу, что громкий шум напряг бы ещё больше.

Мы обследовали весь первый этаж, но не нашли никого, кроме пары раскрошенных скелетов. Только я помню, что здесь было около семи Цзянши. Прячутся в подвале? Сидят на втором этаже?

Нежить редко покидает свое логово без причины. Может быть, они разбрелись? Или их уничтожило нечто более сильное, что поселилось здесь? Эта мысль заставляет меня крепче сжать рукоять копья.

— Не расслабляемся, — шепчу я едва слышно.

Остальные кивают. Даже Жулай выглядит сосредоточенным — он помнит прошлый раз, когда его легкомысленность чуть не стоила нам жизни.

Движемся плотной группой обратно по особняку, стараясь ни на секунду не терять друг друга из виду. Проходим под полуразрушенной люстрой, висящей на ржавых цепях. Хрустальные подвески покрыты толстым слоем грязи. Если отмыть ее и привести в порядок, можно продать тому же Додоневу за золотой — чем не сокровище?