Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Московитка хмурила лоб, темные брови сходились в переносье, темные глаза горели. Она в своем платке, с косой через плечо, напоминала истовую богомолицу – но стоило перевести взгляд на ее ноги в неизменных сейчас теплых штанах под юбкой, как впечатление развеивалось.
Она покусала перо и, окунув его в чернильницу, пристроенную рядом в углублении на камне, опять склонилась над своим листом.
“Я сейчас пишу только затем, чтобы сохранить рассудок. Не описать, как мне тревожно за всех! И боюсь, не придется ли отдать младшего сына?
Конечно,
Не буду лукавить перед собой – порою мне даже хочется, чтобы Валент забрал себе Льва, как вознаграждение за гибель брата. Им и лучше всего быть вместе, так они похожи! А нам Лев принесет только горе, я чувствую это!
Теперь кончаю. Господи, помилуй Леонарда, который сейчас там, в Константинополе, с моим мужем…”
И вдруг Феодора ахнула и выронила перо, которое тут же исчезло в траве. Она встала, под ногой что-то хрупнуло: не то сучок, не то ее перо; она даже не заметила.
Феодора только в эту минуту поняла, что ничего на самом деле не слышала о том, где сейчас Леонард, - а давно уже думает о комесе так, точно он в Городе, с императором! Леонард Флатанелос тоже мог давным-давно погибнуть – а она так уверенно причислила его к защитникам Константинополя!
– Леонард жив, - прошептала Феодора, улыбаясь; ее сердце пело в груди. – Он жив, я это знаю! И он совсем не так далеко!
Она захлопала в ладоши и засмеялась. Потом закружилась на месте, отплясывая какой-то дикий танец, танцевать который позволяли только штаны. А если Константинополь устоит – ей опять придется забыть о штанах…
Нет – не устоит!
“И я могу сейчас носить все, что хочу, - это время, когда позволено все, время, когда из обычаев разных народов выхватываются и присваиваются лучшие… сохраняются только лучшие!”
Феодора свернула свои записки и, взяв под мышку, пошла домой к маленькому Льву, не то смеясь, не то плача. При мысли о том, что Леонард может быть рядом, может помнить о ней, ей хотелось сотворить какое-нибудь безумство: начать швыряться камнями, как Вард, или… бежать отсюда…
Феодора остановилась: ей послышался шорох в кустах тамариска. Нет, не змея: кто-то большой и тяжелый!
Красно-бурые толстые ветви хрустнули, подаваясь в разные стороны, и навстречу ей явился Теокл. Он тяжело дышал; когда Феодора в изумлении откачнулась, выставил ладони, словно чтобы помешать ей бежать.
– Куда ты так спешишь? – воскликнула хозяйка. – Что-нибудь случилось?
Случилось! Не иначе!
Феодора ахнула и рванулась вперед; воин перехватил ее и удержал.
– Постой, госпожа! Все хорошо, я спешил только поговорить с тобой, пока нас никто не слушает!
– Как ты можешь это знать? – воскликнула Феодора.
Теокл быстро прижал палец к губам. Потом склонился к ней
и прошептал:– Мы знаем… мы тоже научились следить, как эти дикари! Мы сейчас можем сказать, когда их нет рядом! А ты приучила их к тому, что бродишь одна, - они и вовсе перестали смотреть в твою сторону! Это тоже люди!
Он рассмеялся. Феодора нечасто видела своего охранителя так близко – он, как и патрикий, будучи светловолосым и светлокожим, тоже казался моложе своего возраста: но сейчас Феодора ясно увидела, что лицо Теокла прочертили морщины, а длинные волосы пробила седина. Ему было далеко за тридцать лет. Но он был куда надежнее и мужественнее патрикия, хотя всегда предпочитал женщинам мужчин…
Теокл взял ее под руку и отвел под деревья – две сосны и густой тамариск с другой стороны как раз прикрыли их.
Феодора оперлась о ствол между ветвей, с удовольствием и тревогой ощущая, как обнажившиеся по локоть руки колет хвоя.
– Что ты хотел мне сказать?
Теокл стал прямо перед ней, уперевшись руками в дерево по обе стороны от нее. Его серые глаза поблескивали решимостью, которая даже испугала московитку.
– Нам нужно бежать отсюда, пока он не вернулся.
Феодора прикрыла глаза; несколько мгновений еще ощущала дыхание и жар тела своего охранителя, потом он отодвинулся.
Она опять посмотрела на него.
– Ты хочешь, чтобы нас всех перестреляли, как уже убивали тебя?..
– А ты хочешь ждать? – с неожиданной яростью воскликнул воин. – После того, что уже было?
Он ударил кулаком по стволу, и свежая колкая хвоя обсыпала их обоих.
– Когда он вернется, госпожа, - сказал Теокл, - он вернется врагом тебе: это несомненно. Ты отвергла его беззаконие, и теперь он будет только принуждать тебя, твоих детей и слуг.
Теокл сложил руки на груди и отвернулся – конечно, вспоминал ту ночь, когда кричала Аспазия. Он бы первым бросился спасать эту девушку, если бы не боялся прежде всего за госпожу…
– Ты все знаешь, - прошептала Феодора: ей стало и стыдно, и радостно, что этот чужой ее семье мужчина посвящен в ее семейные тайны.
– Как же не знать, - ответил Теокл. – Я вижу, что вы уже не помиритесь – если только он не сломит тебя…
Воин глубоко вздохнул. Гордость госпожи для него с некоторых пор значила больше, чем собственная, - и отстаивая эту чужеземку, он как будто он оборонял свою родину…
– Но как ты думаешь бежать? – шепотом спросила Феодора. – Это почти безнадежно! Мы ведь совсем не знаем дороги - как и не знаем, где нас стерегут…
– Знаем и то, и другое, - ответил грек.
Он улыбнулся.
– Ты думаешь, мы только тем и занимались эти месяцы, что вырезали игрушки твоим детям? За мной и Леонидом – множество глаз с тех пор; но так и лучше. Мы отвлекли внимание на себя. А за нас на разведку ходили Филипп и Максим – Филипп из дома Дионисия Аммония, и до сих пор никак не показывал своего недовольства… но он тоже македонец, и бывал в горах прежде. Он нашел, какими тропами можно спуститься… здесь совсем не так высоко! И можно укрыться от соглядатаев – они не орлы и над нами не взлетят! А дальше все пути открыты! Хоть на Константинополь!