Ставрос. Падение Константинополя

Феодора кивнула; она чувствовала, что у нее все тело онемело от долгой неподвижности и страха, который еще больше нагнетался этой неподвижностью.

А потом дверь экипажа отворилась снаружи: сильным ударом, который, однако, не походил на взлом. Феофано сама вскочила, хватаясь за оружие, забыв все свои предостережения; дети с криком уцепились друг за друга. А Феодора, приподнявшись с места, схватилась за спинку сиденья и так и замерла; другой рукой она сорвала свой покров. Улыбка испуга и счастья засияла на ее бледном лице, точно на нем отразился лунный луч.

– Вы пришли, комес, - прошептала она. – Вы нас спасете!

Леонард протянул к возлюбленной руку, а потом просто схватил ее, одолеваемый нетерпением, и вытащил наружу. Феодора припала к нему, забыв, что у нее есть муж; забыв обо всем, кроме этого человека.

– Какое счастье, - прошептал критянин. Он рукой сбил с ее головы платок, который и так почти свалился, и поцеловал волосы своей подруги. Они посмотрели друг другу в глаза, улыбаясь.

Потом Леонард обернулся, почувствовав присутствие патрикия, - Фома Нотарас, зловеще бледный в лунном свете, смотрел на них со своего коня, скрестив руки на груди. Но сейчас никому из них некогда было ревновать, и все это понимали.

– Патрикий, нам нужно спешить! – сказал Леонард. – Сначала заберем московитов, это совсем близко отсюда; дальше будет труднее.

Феодора, успевшая оглядеться, поняла, что они в итальянском квартале: красно-зеленые виноградные плети свисали с глухих белых стен, между которыми была зажата узкая улица.

– Фома, вы меня слышали? – уже резче позвал комес.

Фома кивнул: он будто только что очнулся от страшного сна, в котором увидел объятие жены и соперника.

– Да, слышал, - сказал патрикий. – Конечно, вы правы: поспешим.

Он спешился.

Леонард обернулся к Феодоре и Феофано, которая присоединилась к подруге.

– Вы оставайтесь здесь, со своей охраной, - велел он. – А вы двое пойдете с нами. Будете показывать дорогу!

Он сделал повелительный знак русскому евнуху и Мардонию – друзья давно вышли из повозки и стояли в ее тени, схватившись за руки.

Микитка посмотрел в глаза Валентову сыну.

– Идем, брат, - сказал он. – Пришла наша минута!

* Из башен, надстроенных над внешней стеной Константинополя (стены Феодосия, возведенные в V в.), десять были проездными.

* Проход между наружной и внутренней Феодосиевыми стенами.

========== Глава 115 ==========

Микитка шел рядом с комесом; быстрый упругий шаг моряка был слишком скор для него, но Микитка не ощущал никакого утомления. Он думал о матери и о всех своих русичах; о том, что принесет им спасение, - и забыл о своей многодневной усталости и даже о друге рядом.

В первые минуты Микитка запутался в переходах и очертаниях белых стен и домов, - ведь здесь итальянцы строились очень похоже, без выдумки! – и юноша пришел в смятение; но потом память его ожила и стала воскрешать подробности, которых он словно и не примечал, пока жил здесь. Мардоний не понадобился. Микитка уверенно вел своего избавителя: то выбоина в мостовой, то рисунок ступенек или слепой арки, то старое фруктовое дерево, которое никому не принадлежало и иногда подкармливало их, - все это подсказывало ему дорогу.

И вот наконец комес со своими провожатыми очутился у маленькой двери, проделанной в одной из толстых стен.

– При мне калитку не запирали, и собаки хозяин не держал, - прошептал московит. – Но теперь кто знает!

Он надавил на дверь – та с легким скрипом отворилась. Микитка и Мардоний скользнули внутрь; комес ступил следом и остановился, положив большую ладонь на плечо московита. Он огляделся; ноздри его трепетали, точно комес вынюхивал угрозу, которой евнух мог и не почуять. Потом Леонард кивнул своему проводнику.

– Веди нас.

Помощник комеса, светлоглазый загорелый Артемидор с пиратской повязкой на волосах, шел за своим комесом след в след; остальные, трое мужчин, - несколько поотстав.

Микитка обогнул дощатый амбар, в котором столько раз ночевал вместе с Мардонием, пробрался через кусты розмарина, и наконец вышел к дому Джузеппе ди Альберто. Персиковые деревья и смоковницы в диком саду, окружившем его жилище, почти не давали плодов, зато давали много тени: и дом было трудно разглядеть снаружи. И больших ценностей хозяин в доме не держал. Может быть, потому итальянский купец всерьез заботился о защите только тогда, когда покидал свой квартал.

– Наши воины спят внизу на лавках… там у ди Альберто гридница*, - с усмешкой пробормотал Микитка. – А мать моя и отчим наверху, там и сам хозяин…

Он посмотрел на Мардония, будто в первый раз за дорогу вспомнил о сыне Валента; и сделал другу знак.

– Пойдем, постучимся! Нам откроют: а там и объяснимся!

– Скорее, - сказал комес; Микитка увидел, как потемнели его карие глаза, и вспомнил, что им сейчас предстоит только самая легкая часть дела.

Юноши поднялись на крыльцо, и Микитка постучал в толстую деревянную дверь вделанным в нее кольцом-колотушкой: по римскому еще образцу.

Довольно долго не было ответа; Микитка собирался постучать снова, и тут дверь приотворилась.

Изнутри пахнуло сухими травами и старостью; на них пристально смотрел пятидесятилетний слуга ди Альберто, Витторио.

Микитка невольно отступил; подозрительность и раздражение во взгляде маленьких черных глаз под нависшими седыми бровями вот-вот должны были уступить место испугу, и тогда Витторио побежал бы полошить воинов, русичей! – как вдруг старик узнал гостей. Подслеповатые глаза узнали черты, не похожие ни на одно итальянское или римское лицо.

– Это ты! Вы оба! – воскликнул слуга ди Альберто.

– Да, Витторио, это мы с Мардонием, - торопливо ответил евнух; он оглянулся на комеса. – Скорее иди, скажи матери, что я вернулся!

– Каким только ветром вас принесло! – воскликнул итальянец: словно забыв, кто они такие и что их связывает с хозяином.

Микитка топнул ногой.

– Сейчас же впусти нас!

– А это кто еще с вами? – старый брюзга, не давая дорогу, стал вглядываться в спутников юношей, которых скрывала темнота.

Но тут Леонард быстро ступил вперед; он легко оттолкнул с дороги Микитку, а потом и Витторио. Итальянец хотел поднять крик; но комес уже взбегал наверх. Микитка вскочил в переднюю следом за ним, и яростно шепнул слуге:

– Не кричи! Хуже будет!

Витторио, вытаращив глаза, только хватал ртом воздух. Микитка побежал будить Ратшу и Бориса, бывших русских этериотов императора. Он помнил, что Дарий обещал предупредить московитов о побеге и о комесе; и долгого объяснения, скорее всего, не понадобится.