Ставрос. Падение Константинополя

Юный азиат отстранился от Микитки и взмахнул руками в широких рукавах, точно простирая их в вечность.

– Мой отец как-то сказал Феодоре – что он никогда не расстанется с ней. Это правда. Мы можем стать друг для друга раем, а можем и адом! Но мы уже никогда не будем одни, причастившись друг друга!

Микитка перекрестился.

– Блаженный! Что ты надумал!

Мардоний улыбнулся.

– А разве ты сам не чувствуешь так же?

Микитка кивнул.

Он потеребил свой плетеный серебряный пояс с кистями и спросил, опустив глаза:

– Ты хотя бы посоветовался с дядей или с Феофано, прежде чем отсылать свое письмо?

– Ну конечно, - ответил Мардоний. – Я представил гонца дяде, и тот не отпускал его, пока не узнал, кто он таков, как ехал и как найти его господина.

Микитка крутнул головой.

– Если этого гонца и в самом деле прислал твой брат! У вас тут лжа на лже!

Мардоний поджал тонкие губы.

– Так ведь и у вас то же самое.

Микитка сложил руки на груди.

– А я помню, как твоя Феофано подделалась под мою мать, - даже я не отличил!

– Теперь уже ничего не сделаешь, - сказал Мардоний. – И от всего не убережешься. Я буду верить, что это брат.

Микитка грустно усмехнулся.

– Пойдем учить латынь, брат Мардоний.

Друг кивнул, и они пошли заниматься.

– Комес, вам никогда не бывает страшно? – спросила Феодора, шевеля носком сапожка раковины, ограничивавшие дорожку, по которой они шли.

Комес быстро взглянул на нее.

– Очень часто, - с улыбкой сказал герой. – А почему вы спрашиваете?

– Я боюсь, что в Стамбуле нас ждет засада, - прошептала Феодора. – Я боюсь того, от чего не уберечься. И ведь нам придется ждать.

Дойдя до скамьи, оба сели.

– Муж ни за что не хочет везти Александра, пока ему не исполнится хотя бы год, - а я уже согласна и на это! Только бы бежать от Валента и от всех его турок!

Леонард вздохнул.

Он подсел к ней ближе и взял за руку. Стрела, выпущенная Феодорой давным-давно, оказалась как раз над его головой, - будто хозяйка дома целилась в него и чуть-чуть не попала!

– Дорогая, я не могу ничего предсказать, - произнес флотоводец. – И вы тоже не можете. Вы знаете, что мне каждый раз, когда я выходил в море, приходилось вверять себя Богу! Думаю, что ваш муж разумно пережидает, пока малыш не окрепнет, - потому что от всех лихорадок, которые накидываются на путешественников в портах, городах и морях, и взрослые люди гибнут во множестве. Вы не знаете, сколько моих людей унесли болезни… а перемена мест еще ослабляет тех, кто слаб.

Феодора странно улыбнулась.

– Это правда.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Все меняется каждый день, - тихо сказал Леонард. – Когда я, много месяцев назад, повернулся к Риму спиной, я уже тогда не мог сказать, как он назавтра встретит меня! Я не знаю, каков он сейчас! Успокойтесь…

Она встала, и на ее щеках появился румянец; слова замерли на его устах.

– Я спокойна, комес, - сказала хозяйка.

Она подошла к нему, и Леонард опять взял ее за руку, глядя так, точно ожидал приказаний. Феодора глядела на поклонника в упор, сверху вниз.

– Вы знаете, что муж до сих пор… не живет со мной как муж? – спросила московитка. – Он заботится обо мне! Боится… сделать мне ребенка! Я восхищена его стойкостью.

Леонард кивнул.

– Я тоже, - серьезно сказал он.

Комес поднес к губам ее руку и поцеловал. Феодора усмехнулась; потом выдернула свою ладонь и ушла.

Комес прислонился к дереву, прикрыв глаза рукой. Потом изрыгнул какое-то морское ругательство и со всей силы ударил по стволу кулаком; дерево вздрогнуло, вместе со стрелой, оставленной по приказу Фомы Нотараса.

Леонард схватил стрелу и вырвал ее.

* На самом деле эта конфискация (по причине предполагаемого мошенничества Димитрия) произошла на десять лет позже, в 1467 году.

* Мардоний (др.-перс. “Мардуния”, др.-греч. “”) – храбрый персидский полководец, приближенный царя Дария I, а после и Ксеркса: погиб в битве с греками.

========== Глава 112 ==========

– Нет, Феофано, - сказал Дионисий. – Нет, моя василисса.

Феофано, побледневшая и даже осунувшаяся от тревоги за своего родича и любимого боевого товарища, коснулась его могучего плеча – и тут же убрала руку.

Она отвернулась к окну, откуда в сумеречный обеденный зал сквозь занавеси просачивался свет.

– И тебя уже бесполезно уговаривать, - сказала царица тусклым голосом. – Я знаю: чем больше уговариваешь, тем больше человек упорствует… А особенно ваше семейство!

Дионисий повел искусно причесанной головой.

– Ты полагаешь, что я хочу остаться, чтобы сцепиться с Валентом? – усмехнулся он. – Или что нас с братом опять сведет судьба, к общему несчастью? Если это суждено, то мы бессильны, моя царица.

Дионисий помолчал – потом сказал:

– Нет, причина в другом, Феофано, - я слишком прочно врос в эту землю, и в моей семье слишком много женщин. Ты сама понимаешь, как даже одна женщина обременяет корабль…

Видя ее лицо, он поспешно прибавил, улыбнувшись и подняв руку:

– Конечно, речь не о тебе и не о Феодоре! Но моей жене и дочерям, и моим внукам… нет, это невозможно.

Феофано шагнула к своему военачальнику и сжала его в объятиях. Слезы текли по лицу лакедемонянки.

– Вы останетесь здесь, чтобы встретить полчища султана, - прошептала она. – Он скоро придет сюда, когда будет брать Мистру, - и наверняка с Валентом! Как ужасно, что мы не можем предсказать свою судьбу хотя бы на день!

– Слава богу, что не можем, - усмехнулся Дионисий.

Он погладил ее по голове.

– Думаю, царица, что полчищ не предвидится, - это ни к чему… Сдача Мистры теперь всего лишь…

– Условность, - подсказала Феофано. Дионисий кивнул.

– Ведь мы знаем, сколько сил Мехмед бросает против настоящих врагов, на запад… против Венгрии, Валахии, Австрии!