Стеклянный ангел
Шрифт:
– Чего тебе? – ответил почти грубо.
– Мишаня, Мишаня… – протянул голос, и Миша понял: Юлька безбожно пьяна.
– Мишаня, приезжай, пжалста, а то я не знаю, что сейчас сделаю… из окна выпрыгну… или в ванной утоплюсь… чесслово… Приезжай, умоляю… Спаси меня…
* * *
Входная дверь была открыта, Юлька в одном белье лежала на разложенном диване, головой свесившись до самого пола.
На столе полупустая бутылка вина, по всей комнате разбросаны какие-то папки, исписанные листы бумаги.
Миша приподнял ее, уложил поудобнее,
– Что случилось, Юля? Что произошло?
– Миша, - она с трудом разлепила веки, - Мишаня! А ты что здесь делаешь? Как ты здесь оказался?
– Ты мне сама позвонила, просила приехать.
– Да-а-а-а?
– удивилась Юлька и икнула.
– Не помню.
Села, замотала головой. Каштановые волосы закрывали лицо, каскадом сыпались на плечи.
Достала из-под подушки шоколадную конфету, развернула, шурша оберткой, не торопясь, съела.
Взглянула на Мишу заплаканными глазами.
– Меня с работы уволили.
– Как уволили?
– А вот так. Пришел на мое место пентюх какой-то, вроде того убитого. Меня в РОНО вызвали. Говорят, поработайте пока учителем, а там видно будет. Учителем… Какой из меня учитель? Я руководить должна, понимаешь? Руководить! Я столько сделала для этой школы! Ночами не спала! А они, сволочи, на мое место очередного мажорика…. Ух, как же я их ненавижу! Поубивала бы всех!
– Слушай, - она внимательно посмотрела на Мишу, - может быть, этого урода тоже кто-нибудь пришьет? Может, мне самой его грохнуть? Придушить? Как того придушили?
– Ты соображаешь, что говоришь?
– Налей мне вина.
– Может быть, хватит уже?
– Нет, не хватит, - всхлипнула Юлька, - не хватит. Налей!
Миша плеснул немного в бокал, протянул ей, покачав головой:
– Ну, ты даешь.
– И себе тоже. Себе тоже налей. Выпей со мной.
– Я не пью, - сказал Миша.
– Язвенник-трезвенник?
– усмехнулась Юлька.
– Нет, принципиально.
– Пр-р-рынципиально! – передразнила она. – Прынципиально!
Язык у нее заплетался, поплывшая от слез тушь обрамляла глаза черной траурной рамкой, что делало ее похожей на порочную женщину из старых черно-белых фильмов.
– И не надоели тебе твои прынцыпы? Не надоели, а? Хорошо тебе с ними живется? С голым задом? Без работы, без машины, приличного жилья? Зато с пры-ы-ы-нципами, - она пьяно захохотала, а Миша разозлился, вскочил на ноги, сжав кулаки: да как она смеет!
Но сразу сник, устало опустился в кресло. А ведь Юлька права, кому нужны эти его гребанные принципы? Не пить, не курить, не ругаться матом, не обижать людей, не поступаться идеалами… Кому это все нужно? Для чего? Для того, чтобы маму не расстраивать лишний раз? Надоело все, надоело.
Он налил себе полный бокал вина. Выпил. Налил еще. Снова выпил. Сразу стало легче.
– Во! – засмеялась Юлька, - наш человек! Иди сюда!
Она похлопала по дивану, указывая на место рядом с собой.
Миша снял куртку, лег рядом. Закинув руки под голову, уставился в потолок.
Юлька наклонилась над ним. От нее пахло вином и духами. Она стала целовать его, расстегнула на нем рубашку, стала гладить
его грудь, прижимаясь все телом, и при этом шептала ему на ухо. Миша с трудом различал слова, но догадывался: что-то неприличное.Вино ударило ему в голову. Выпил на голодный желудок, поэтому такой быстрый эффект. Приятное расслабляющее тепло окутало тело, мягко стукнуло в ноги, а тут еще ерзающая на нем Юлька с голой грудью, то и дело выглядывающей из кружевного лифчика, и главное – эта жгучая обида на Жанну.
В общем, он сдался, не стал сопротивляться, позволил Юльке делать с ним все, что она захочет. Он просто закрыл глаза и подумал: «Ну и пусть!»
Юлька стащила с него всю одежду, разделась сама. Он чувствовал ее умелые руки, ненасытные губы. Тело его под воздействием вина и, наверное, усталости было расслаблено до такой степени, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Правда под умелым Юлькиным руководством чувствовал, что вся сила и мощь его тела сосредотачивается в одном месте.
И вот наступили последние секунды перед тем моментом, когда эти мощь и силы должны были вырваться наружу. И в эти самые последние секунды Миша вдруг почувствовал, что на его шею мягко легло что-то легкое и гладкое. В следующее же мгновение он ощутил, что это легкое и гладкое стало затягиваться все туже и туже, и вот он уже не может вздохнуть, он задыхается!
В панике он открыл глаза. Юлька сидела на нем и затягивала на его шее что-то белое - то ли шарф, то ли веревку.
Он почувствовал, что теряет сознание.
Глава двадцать вторая
Она сидела одна на этом забытом богом вокзале, в этой покинутой богом дыре, в которой, после того как она сядет в поезд, несчастный раздавленный горем Ромка останется совсем один. Ромка, прогнавший ее, отвернувшийся от нее.
Мимо сновали люди, снаружи гудели уходившие в неизвестность поезда, а она все сидела, уставившись в грязный с разводами пол.
«Вернусь, чтобы убить… - сказал Ромка.
– Вернусь, чтобы убить…»
Ромке не придется никого убивать… не придется…
Дело уже сделано…
Она вспомнила внезапно лицо того человека, в тот момент когда она… Это было несложно, хватило и нескольких секунд…Она посмотрела на свои руки. Руки не подвели, они у нее очень сильные и не подвели. Одного ангелочка пришлось оставить ему… Чтобы он покаялся, пусть даже после смерти… Никогда не поздно покаяться…
Ясю все равно не вернешь… и Ромка больше не хочет ее видеть. Как ей теперь жить? Как ей жить теперь?
– Скучаешь? – молодой мужчина присел рядом. – Одна, что ли?
Надя взглянула на него и отвернулась.
– И я один, – продолжал мужчина, которого, похоже, совсем не смутило молчание девушки. – Освободился вот и еду. Домишко у меня есть, и работа имеется, все как у людей. Вот приеду, отдохну недельку, отосплюсь, отъемся и за штурвал. Водитель я, оступился по глупости. А так парень я верный, не сомневайся.
Надя молчала.
– Тебя как зовут? – не сдавался мужчина.
Надя повернулась к нему, равнодушно назвала имя. Не свое, чужое имя. Зачем она назвалась чужим именем, она не знала. Тогда еще не знала.