Стекляный лабиринт

– В машину его, срочно в больницу! Семенов, беги, передай, чтобы задержали эту "десятку"!

– А номер?!

– Номер триста АО!

Но на ближайшем посту ГАИ в пятидесяти километрах от границы зеленая "десятка" с таким номером не появилась. Жучихин слишком хорошо знал все уловки своих коллег, и мог предугадать их дальнейшие действия, так что ломиться напрямик он не стал. Свернув на проселок, прапорщик начал пробираться к Кривову окружными путями.

Всего этого Мамонов, естественно, не знал, поэтому, едва выговаривая слова, представился:

– Подполковник Мамонов, исполняющий обязанности начальника Кривовского ГОВД.

– Скажите, подполковник, зеленая "десятка" госномер триста АО ваша?

– Так точно.

– Где она сейчас?

– А... на ней уехал мой водитель, прапорщик Жучихин.

– Куда он уехал?

– Он отпросился на Украину, съездить за фруктами. Я его отпустил и попросил завезти по пути моим родителям продукты. Так, небольшая посылка.

– И часто вы ему доверяете свою личную машину?

– Ну, бывает, он опытный шофер. А что случилось?

– Этот ваш опытный шофер сбил нашего инспектора, парень сейчас в реанимации, и умчался в неизвестном направлении. Пришлось поднять вертолеты.

– Он что, с ума сошел?!
– Мамонов долго готовил эту фразу, и она прозвучала почти естественно и органично.

– Это вам лучше знать, все-таки он ваш водитель.

– Ну, я бы тоже очень хотел с ним сейчас поговорить. Что с ним случилось, я не знаю, но машина-то моя! Сейчас мне вот кажется подозрительным, что он с таким упорством отпрашивался в эту поездку.

– Если он появится у вас в городе, немедленно арестуйте его, - посоветовал таможенник.

– Так точно!

Мамонов положил трубку и задумался. Он был готов к тому, что Жучихина арестуют и он расколется, что будет все валить на начальника или, наоборот, будет молчать как рыба. Но то, что на самом деле натворил в Зубове прапорщик, не укладывалось ни в какие рамки.

"Хорошо бы пристрелили его где-нибудь там, и с концами, - подумал с тоской подполковник.
– Но это, конечно, идеальный вариант".

Тщательно проанализировав разговор с главным таможенником, Мамонов, однако, взбодрился и даже почувствовал некоторое облегчение. Он не сказал ничего лишнего и тот его был убедителен.

"Так и буду держать оборону. Ничего не знаю, во всем виноват шофер, втерся в доверие, использовал служебное положение. Надо только предупредить Гуся и людей в Хохляндии".

Торопливо набрав номер, Мамонов еле дождался ответа. Услышав характерный голос Вадима, подполковник вывалил на него накопившиеся эмоции:

– Поздравляю, можешь спокойно кончать своего Антошу!

– Что, зацепили твоего прапора на таможне?
– сразу уловил суть дела Вадим.

– Зацепить не зацепили, но пытались тормознуть, и он сбил какого-то таможенника и скрылся. Пока найти не могут.

– Все, приплыл, Жучок, - довольно заметил Гусев, органично не переносивший прапорщика.
– Будет скоро нары осваивать.

Мамонов выстрелил в эфир залп отборной ругани и приказал подельнику:

– Ты лучше предупреди кого надо, чтобы сворачивали свою шарашку и ложились на дно.

Закончив разговор с Мамоновым, Гусев закурил, подошел к окну и крикнул во двор:

– Мишаня, зайди ко мне.

Через полминуты в комнате появился один из пехотинцев Гусева - невысокий, широкоплечий, с несуразно длинными руками и уродливым шрамом на подбородке. Одет он был в тельняшку, из-под которой выпирали бугры мускулов, кисти богато украшены разного рода татуировками, начиная от эмблемы ВДВ до девушки, привязанной колючей проволокой к кресту. В богатой биографии Мишани было много бурных событий: и Чечня, и тюрьма, и многое другое... Тюрьму он покинул всего три месяца назад и сразу пришел к Гусеву, который мгновенно оценил его жадные и бездушные глаза. Многие из "старой гвардии" обижались, что Мишане Вадим доверяет больше всех, а Гусь прекрасно понимал, что тот еще "голодный", не зарос жирком благополучия и ради денег и связанных с ними благ готов на все.

– Ну, чего надо?

– Ширни меня сначала, - попросил Вадим, поудобней устраиваясь в кресле. Мишаня проделал все с ловкостью хирургической медсестры, и, когда радостная волна героинового прихода растеклась по телу, Гусев начал подробный инструктаж:

– Надо съездить в две точки, сначала в Гусинку, к дому Антоши, а потом к элеватору, знаешь, где ретранслятор?

– Ну. И что там делать?

– А вот что...

Подполковник Мамонов думал о том, как действовать дальше.

"Надо съездить в Демидовку и забрать оттуда баксы. Припрятать их надо, но куда?"

Размышления Мамонова зациклились на простейшем: "дипломат", лопата, лесопосадка.

"Придется так и сделать. Другие варианты ненадежны. Вот жизнь пошла, некому и довериться".

Он собрался, но снова зазвонил телефон.

– Да, Мамонов.

– Миша, он сошел с ума!

Мамонов сначала даже не узнал плачущий женский голос.

– Кто это?
– удивился он.

– Это я, Валя.

Валентина Павловна Стародымова неспроста называла Мамонова просто по имени. Еще лет восемь назад отношения их были более чем близкими, а познакомились они или, как говорят в народе, "схлестнулись" и того раньше, лет за пятнадцать до этого разговора.

Тогда молодой опер Мамонов в первый раз вырвался на юг в бархатный сезон по профсоюзной путевке, где отдыхала и молодая, эффектная жена работника горисполкома Стародымова. Погода, природа, свобода, пусть и временная, - все способствовало началу курортного романа, который неожиданно взорвался редкой по силе чувств страстью, едва не разрушившей обе семьи.

К счастью, вернувшись в родной город, любовники как-то поостыли, одумались, хотя время от времени и продолжали встречаться на нейтральной территории. Роман окончательно угас после избрания Стародымова "бургомистром". Валентине Павловне очень понравилась новая роль "первой леди", и ради этого она пожертвовала некоторыми личными благами, в том числе и любовником. И вот теперь этот неожиданный звонок.

Это утро для Валентины Павловны начиналось как обычно: с утра ушла на привычный "обход" - рейд на базар, по магазинам, в парикмахерскую. Муж отсыпался после ночного визита к Мамонову, и она даже не собиралась устраивать своему благоверному обычную выволочку. Ночной звонок Мамонова успокоил ее и настроил на мирный лад. По крайней мере, мужик не по бабам пошел, а уехал по делу, за сына беспокоится.