Стекляный лабиринт

Надо сказать, что отпрыска своего, Петрушу, Валентина просто обожала, любила больше, чем мужа и дочь. Сын был очень похож на нее, и, может быть, именно это привязало ее к родному чаду всеми узелками материнской души. Чем больше он взрослел, тем больше Валентина Павловна находила в нем родных черточек, тем снисходительней относилась к его шалостям и проделкам, даже когда они начали переходить все допустимые границы.

– Ах, какой он озорник и выдумщик, - смеялась она, узнав от мужа об очередном скандале вокруг сына.
– Какой он раскованный и независимый, а какое чувство юмора!

Дней десять назад, когда мужа неожиданно ночью вызвал Мамонов, Стародымова ожидала услышать от мужа что-нибудь обычное, вроде истории с облитой бензином и подожженной кошкой, подпалившей деревенские сараи, либо как с той лошадью, которую Петруша с друзьями гоняли машиной до тех пор, пока она не упала, свернув шею. Но муж вернулся домой подавленным и еле смог говорить.

– Ну, ну, что, что случилось?
– спросила Валентина, предчувствуя на этот раз что-то страшное.

– Плохо, - Бургомистр только махнул рукой, сел в кресло и, собравшись с силами, наконец, вымолвил жуткие слова, прозвучавшие как приговор: - Он с этими двумя подонками убил человека, девушку.

Валентина почувствовала, как медленно теряет сознание. Но супругов огорчали разные вещи. Если Стародымова переживала, что сына могут посадить в тюрьму, то сам мэр горевал совсем по другому поводу, и чувства его были гораздо сложнее.

Глава 28

Новый период в жизни Александра Ивановича Стародымова начался год назад, с обычной поездки в столицу. По дороге в аэропорт у служебной "Волги" спустило колесо. На замену его ушло неожиданно много времени, опытный шофер нещадно матерился и ничего не мог понять. То начинали прокручиваться в ступице шпильки, то срезалась гайка. Кое-как прикрутив колесо, они двинулись дальше, но тут же попали в длиннющую пробку, объехать которую не было никакой возможности. В аэропорт они поспели как раз, чтобы полюбоваться на улетающий самолет. Поднявшись совсем немного, "Ту-154" внезапно клюнул носом вниз, и на глазах у сотен человек врезался в серый бетон и взорвался.

Это было ужасно. В пламени сгорело больше сотни людей. Те, кто видел этот адский огонь, не забудут его уже до конца своих дней.

Но один человек, наблюдавший этот местный Армагеддон, внезапно ощутил всю суетность и хрупкость человеческой жизни. Всю обратную дорогу из аэропорта Александр Иванович молчал, а затем велел водителю остановить машину у городского храма и первый раз в жизни переступил порог церкви. Ему повезло, настоятель - отец Андрей оказался человеком мудрым. Он доходчиво объяснил "бургомистру", что все то, что ему довелось увидеть на поле аэродрома, не что иное, как предупреждение небес.

– Господь не зря останавливал вас во время пути, - проникновенно вещал он.
– Из всех грешников, должных лететь на этом борту, он выбрал только вас, потому что понял, что душу вашу еще можно спасти. Надо только к этому стремиться, надо понять смысл существования вашей души в этом бренном мире, понять, что не так было в вашей жизни, и христианским смирением искупить грехи.

И Стародымова повлекло в лоно церкви с неудержимой силой. Может быть, отец Андрей и перестарался, он просто хотел приобщить еще одного выгодного прихожанина, но почти ежедневные встречи мэра с духовником заставили и самого попа приналечь на духовные книги в поисках истины, столь настойчиво требуемой новообращенным сыном Божьим.

Валентина новую ипостась мужа восприняла если не с радостью, то, по крайней мере, спокойно. "Может, хоть перестанет шляться по бабам", - думала она, стоя с мужем на воскресной службе и с благостным выражением лица осеняя себя крестным знамением. Позже она, большим удовольствием съездила на Валаам, а затем по собственной инициативе и в знаменитую Киево-Печерскую лавру. Но в отличие от мужа ее религиозность была наносной, поверхностной. И когда ее сын оказался в сложном положении, а попросту преступником, все благостное и божественное перестало для Валентины существовать, забылись Заповеди и поиск истины. Надо было любыми путями спасать сына от наказания! В силу вступил единственный, почти животный материнский инстинкт.

Именно Валентина Павловна настояла на том, чтобы муж во всем согласился с решением остальных родителей великосветских подлецов прикрыть дело Орловой. Все рассуждения бургомистра о грехе содеянного их любимым чадом и неизбежности наказания воспринимались Валентиной с яростью растревоженной кобры. Когда муж все же подчинился ее истерикам и сын уехал на Канары, она успокоилась и занялась своими прежними, привычными делами и благоустройством семейного гнездышка.

Каково же было изумление Валентины Павловны, когда, вернувшись домой, она застала мужа стоящим на коленях перед иконой. Александр Иванович настолько истово молился, что она поняла: случилось нечто непоправимое.

В отсутствие Валентины Стародымова разбудил самый обычный телефонный звонок. Бургомистр не сразу узнал голос Вадима Гусева. Именно он был инициатором посвящения господина мэра в дело Ольги Орловой. Гусь рассчитывал посадить первого администратора города на короткий поводок шантажа, но он не учитывал, не принимал во внимание внезапную искреннюю религиозность мэра. Вот и сегодня он позвонил для того, чтобы еще раз оповестить мэра о том, скольким он будет лично ему, Гусеву, обязан.

– Да, Стародымов слушает, - прохрипел бургомистр со сна.

– Это Вадим.

– Какой Вадим? А, Вадим, и что вы хотите?

– Хочу немного вас просветить о проделанной работе. Оказалось, что вчера всех нас снимали на видео.

– Что снимали?
– не понял мэр.

– Нашу вчерашнюю дружескую встречу, через окно, с дерева.

– И что? Кто это делал?

– Делали это несколько ментов из хозяйства Мамонова, а снимала некая Елена Брошина, ну вы ее хорошо знаете, - сказал Гусев, намекая на благосклонное отношение Стародымова к журналистке.

– Да? Откуда вы это знаете?

– Точно. Ну, так вот, мы успели подсуетиться: пленка эта изъята, а сама Брошина уже ничего не расскажет.

– Как?!
– закричал Стародымов, вскакивая.
– Что значит - не скажет?

– А то и значит. Ушла в мир иной, не без нашей помощи.

Он говорил что-то еще, но бургомистр не слышал, он бессмысленно уставился в стену. За свою жизнь он имел связь со многими женщинами, но только две из них сумели разбередить в нем чувство, которое романтики называют любовью. Когда-то давно это была молоденькая Валентина Прошкина, ставшая впоследствии женой, а четыре года назад это же чувство в нем разбудила журналистка Елена Брошина. Получив в тот памятный для обоих вечер отпор, Александр Иванович почувствовал себя школьником, неудачно ухлестнувшим за студенткой-практиканткой. Может быть, это и сыграло свою роль, но Стародымов после той "отставки" стал уважать Брошину. В последнее время господин мэр ни разу не сталкивался с проблемой преодоления "женских бастионов". Больше приставать к Елене он не решился, хотя всегда помнил о ней и при коротких встречах чувствовал прежнее волнение и тягу к этой красивой, яркой девушке. И вот теперь ее нет, и в этом в огромной степени виноват он сам.

"Это кара Божья, - решил Стародымов, опускаясь на колени перед иконой.
– Я убил ее собственными руками, не покарав родного сына за чудовищный грех. Если этот грех так и будет висеть надо мной, то погибнут все, все, кто мне дорог".

– Саша, что случилось?
– пролепетала Валентина, пытаясь заглянуть в лицо мужа. Но тот не обращал на нее никакого внимания, лишь губы продолжали двигаться, прорываясь словами молитвы. Наконец Стародымов поднялся с коленей, казалось, он был спокоен, а взгляд полон решимости.