Стена
Шрифт:
— Я за всех помолюсь! — отрезала Катерина и, решительно вытянув руки, заставила его отстраниться. — Вот, посмотри, Миша для тебя кольчугу и шлем оставил.
Тьма и огонь
(1609. Сентябрь)
Еще до захода солнца пошел дождь. В тяжелых тучах не было ни единого просвета, и все кругом сделалось черно.
Крепость погрузилась во тьму. Ни огонька, ни вспышки. Ни звука. Все замолчало, лишь струи хлещущей по отводным желобам воды своим шелестом нарушали тишину.
В предыдущие ночи на башнях горели факелы, и их отсутствие именно сегодня почему-то произвело крайне неприятное впечатление на полковника Людвига Вейера. Он выступил
Через каждые сто шагов от его отряда отделялись двое солдат, совершали перебежку, осматривались, показывали, что можно двигаться дальше, — и оставались охранять путь к отступлению. Они были отлично выучены, его солдаты. Так отряд постепенно приближался к воротам.
На всем пути к шуму дождя присоединялась надоедливая ночная птица: «Пьюти-фьють, фьють, фьють, фьють».
Немцев осталось только четверо, а до башни над воротами, почти и не угадывавшейся впереди, было как раз два броска.
Наконец полковник забрал тяжелую сумку с петардами и вдвоем с горнистом сделал последний рывок.
«Пьюти-фьють, фьють».
— Господин Вейер, это не птица, — прошептал ему горнист. Тут в небольшом проеме в крепостной стене мелькнул свет. Осветилась одна из бойниц подошвенного боя.
— Хайнц, назад! — успел крикнуть Вейер.
Но горнист вдруг на глазах своего командира буквально провалился под землю. Солдат отчаянно пытался хоть за что-нибудь ухватиться, но опоры не нашлось, и как будто невидимые руки втянули его в преисподню. И — тишина.
Бросив наземь мешок с петардами, немец одновременно выхватил саблю и пистолет. Попятившись, он развернулся и успел сделать шесть-семь шагов, прежде чем обе его ноги ухватили с двух сторон и дернули вниз невидимые руки.
Он наугад ткнул саблей. И, наверное, попал — кто-то вскрикнул, и одна из двух пар державших его рук соскользнула с мокрого кожаного сапога. Второй из затаившихся в подземной засаде бойцов не удержал в одиночку свою добычу. Немец резко выдернул ногу из крепко схваченного сапога и уже бегом кинулся к своим — наполовину босой.
— У-у-у, нехристь! Скользкий, как уж! — полетело ему вслед напутствие из-под земли, но Вейер не мог его понять…
При своем отступлении он не встретил ни одного оставленного на посту солдата.
В это же самое время с другой стороны крепости двигались в темноте лишь двое — подрывник и горнист. Причем горнист волок петарды, а за спиной подрывника болтался один лишь горн. Новоиспеченный капитан Майер даже остался доволен отказом знатного поляка тащить тяжелый мешок. Под проливным дождем важно было доставить взрывоопасный груз так, чтобы туда не попала вода — сами глиняные сосуды с порохом запечатаны надежно, но вставленные в них фитили могут намокнуть. Так что надежнее это сделать самому.
Итак, напрямую Фриц решил к воротам не подбираться.
— Не нужно излишнего геройства, пан Новодворский, — резюмировал Мейер часом ранее, пока пан Новодворский, продолжал с ужасом таращиться на пробитое московитским шмелем ухо своего слуги. — Мы пойдем в обход. И бросьте к дьяволу здесь этот проклятый фонарь, если не хотите немедленно отправиться вслед за вашим несчастным слугой. Все, теперь идем наискось — и в другую сторону. Накройтесь сверху этим темным плащом, и капюшон, капюшон опустите. Не то в свете луны проблеснет ваше благородное лицо.
Для вида посмеиваясь над Новодворским, возможно, впервые в жизни увидевшего смерть так близко и ощутимо рядом, Фриц сам был в душе не на шутку испуган. «Понятно — слугу убил случайный выстрел. Просто московиты выстрелили в сторону фонаря. На таком расстоянии, да еще в темноте, попасть невозможно. Дьявол,
но как они могли дострелить отсюда со стены? Это невозможно, если только какие-то варварские боги им в том не помогают…»Они подкрались к стене относительно быстро и незаметно.
Фриц специально выбрал для подхода место самое неприступное, где вряд ли их могли ждать дозорные. Дальше они пробирались, прячась под выступающим каменным карнизом, местами прижимаясь к стене всем телом, чтобы было незаметно с башен. «Хотя черта с два они там видят дальше собственного носа», — думал Фриц. Ночь выдалась совершенно безлунная, на небе не было даже звезд, все было затянуто темными облаками, к тому же с вечера без устали хлестал противный первоосенний дождь. «Наилучшее время для нашей вылазки», — радовался Майер. Вряд ли его восторг разделял пан Новодворский: у стены Фриц приказал вжаться в землю и, накрывшись плащами, далее двигаться по-пластунски. Путь вдоль стены ползком растянулся для них больше чем на час.
Фриц знал, что в двух сотнях саженей от Авраамиевских ворот замерли отборные роты немецких наемников. А за ними — конные польские хоругви по сто-двести сабель в каждой.
Он представлял, как рухнут створы ворот, и в наполненный смрадным пороховым дымом проем хлынет поток стальных кирас и шлемов, вскинутых сабельных клинков. Навстречу этому потоку ринется другой — тоже блистающий сталью и ощеренный оружием. Они столкнутся в замкнутом помещении внутри башни и…
«Да, — думал Майер, — немцы драться умеют. Но кто знает, каковы, интересно, эти акербузники, стрельцы воеводы Шеина? Они ведь защищают свой город и свою землю. Каждый, кто изучал военную науку, знает: чтобы взять крепость, нужно, чтобы штурмующих было хотя бы втрое больше, чем обороняющихся. Король уверен: наших больше чуть не вдесятеро… Но мне представляется, у Шеина внутри — огромный тайный резерв, о котором наш самоуверенный Сигизмунд не подозревает… Чем еще объяснить отказ сдать город? Да, ждут нас тут сюрпризы, предчувствие меня не обманет…»
До ворот оставалось всего два-три десятка шагов. Абсолютная тишина и темнота вокруг, казалось, поглотили весь мир.
— Дайте, прошу вас! — впервые за все время Новодворский открыл рот. — Не могу больше лежать в этой грязи… — прошипел он Фрицу в ухо и забрал мешок. — Все, я пошел.
Мальтийский кавалер мигом извлек три петарды. Луазо все-таки сделал для каждой свой фитиль, но короткий. Щелкнуло огниво, вспыхнувший фитиль осветил под воротами согнувшегося в три погибели Новодворского, затем вспыхнул второй… Третий не загорался, должно быть, поляк все же ухитрился уронить конец фитиля в лужу.
— Назад! — крикнул во весь голос Фриц, и Новодворский выскочил из арки ворот.
Выстрел, грянувший из нижней бойницы, ушел в пустоту ночи. Оба успели упасть плашмя на землю, чуть не добежав до бревенчатого сруба. Грохот взрывов, слившихся в один, на несколько мгновений оглушил обоих.
Фриц поднял голову и увидел, что одна из створок ворот разбита в щепки и за нею клубится дым, вторая висит на одной петле.
— Сигнальте! — завопил, вскакивая, Новодворский.
Майер привстал на одно колено, поднес к губам горн и, что есть силы, дунул. Но вместо сигнала услышал лишь глухое сипение.
«Грязь! — с ужасом понял он. — Мы берегли фитили, а горн забился грязью!»
— Сигнальте же! Сигнальте! — вне себя вновь закричал кавалер. — Вас что, контузило?!
Поляк вырвал горн из рук капитана. Горн захрипел.
— Матка Воска! Проклятие!
Вслед за именем Божией Матери у мальтийского кавалера вырвалась целая кавалькада непристойнейших ругательств, и он во весь дух припустил прочь от ворот, из которых так никто и не показался, словно осажденные специально приглашали неприятеля «в гости».