Стихи

НЕАПОЛИТАНСКАЯ ПЕСНЯ

Скажите, девушки, подружке вашей, что я в отцы гожусь ей, к сожаленью, что старый пень я и вряд ли буду краше. Еще о том, девчонки, объявите, что я ночами сплю, но просыпаюсь, ее завидя, и сладкой дурью маюсь! Шепните ей, что я в тоске смертельной, но от нее мне ничего не надо, и серенаду пускай она считает колыбельной!

* * *

Прости. Я пока что не знаю за что, но прости! Прости мне за все, что ни есть, и за все, что ни будет, за все, что ни было, за то, что чисты и пусты, невинны слова, и от них ничего не убудет. За то, что и время идет, и пространство лежит, и с этим уже ничего не поделать, Наташа, чтоб клятвенно руку на сердце твое положить… Простите, конечно же не на твою, а на вашу.

* * *

С блаженной улыбкой – совсем идиот! — по мартовским лужам брожу, гляжу на твой город, разинувши рот, прекрасным его нахожу! Я знаю, не так уж красива Москва, особенно ранней весной, но ты родилась здесь, и здесь ты жива, здесь ты целовалась со мной. И весь этот ужас – Фили, Текстили — нелепая, злая херня — лучатся бессмертием, смысл обрели, как я, дорогая, как я!

ИЗ ЛЕРМОНТОВА

Впервые мне, Наташа, тошно смотреть на женские тела. Иль теток возжелать возможно, когда мне ангел не дала? А я ведь за одно мгновенье меж ненаглядных ног твоих отдал бы к черту вдохновенье! Но ты не разомкнула их.

* * *

Не любите Вы этих мужчин, mon amie! Ну за что же их, право, любить? Знаю этих козлов – медом их не корми, только дай что-нибудь осквернить! Ведь у них, окаянных, одно на уме, у меня же – как минимум два! Это надо совсем головы не иметь, чтоб не мне, а мужчинам давать!

* * *

В край далекий уезжая, милая моя, ты не вздумай, дрянь такая, позабыть меня! Ты не вздумай, дорогая, позабыть о том, как стоял я, обмирая, под твоим окном, как сидел с дурацким чаем за столом твоим, меж надеждой и отчайньем нем и недвижим, как раскатанной губищей нежных уст твоих я коснулся, словно нищий у ворот святых! Так не вздумай, ангелочек, это забывать! Хоть один еще разочек дай поцеловать! А иначе – вот те слово, вот те, Таша, крест — будешь ты не Гончарова, а прямой Дантес!

* * *

Бодливой корове бог рог не дает. Вот так же и ты – не даешь! Я хнычу и жалуюсь дни напролет, я сетую: «Эх, молодежь!..» Но, знаешь ли, то, что ты все же даешь, никто на земле не дает — такое веселье по жилам течет, такое блаженство под сердцем растет, такая музыка поет!

II

РОМАНС

Я тебя называю своею, хоть моею тебе не бывать, потому что все больше пьянею, подливаю опять и опять. Черной ночкой вино зеленое нашептало мне имя твое. Глухо екнуло сердце хмельное. Так прощай же, блаженство мое! Черной ночкой по белому снегу я уйду от тебя навсегда, в горе горькое брошусь с разбегу, пропаду без стыда и следа. Провожают меня до заставы, наливают мне на посошок, подпевают мне пьяной оравой и Некрасов, и Надсон, и Блок!

СТАРОФРАНЦУЗСКАЯ ПЕСНЯ

У моей у Госпожи нрав суров и строг режим — ничего ей не скажи, никогда с ней не лежи! На мою бы Госпожу да хорошую вожжу, я же только погляжу — как осенний лист дрожу! Потому что Госпожа словно майский цвет свежа. Как такую обижать? Лучше просто обожать.

КРАСАВИЦЕ, ПРЕДПОЧИТАВШЕЙ ФЕБА КУПИДОНУ

Я так люблю тебя, а ты меня не так, так как-то, средненько, неважно, на трояк. Напрасны жалобы, бессмысленны укоры — ты снова о стихах заводишь разговоры! А что в них, девочка? – Слова, слова, слова! Ужели же от них кружится голова, и сердце сладостно сжимается, и очи вдруг увлажняются, а также, между прочим… Да что там говорить! Органа жизнь глухой скорей поймет, чем ты меня!.. Ах, ангел мой, как хочется тебя! Обнявши стан твой гибкий, я б целовал тебя – от пятки до улыбки, и спереди всю-всю, и сзади, и т. п.! Вот счастье, милый друг!.. А вот стихи тебе.

МАЛОРОССИЙСКАЯ ПЕСНЯ

По бэрэжку хожу да соби смэкаю: хто з тобою нэ знается горя той нэ знае! Ох уж ты, Наталка, шо ж ты наробыла? Ты ж мэнэ, стару людину, зовсим погубила! Ты мэнэ старого нэ мож'эшь кохати. А я пийду в сад зэлэный по тоби рыдати! Нату моя, Нату, шо ж таке творится? Ты ж така хороша, Натку, дай хоть подывыться! Дай уж, дивчиночка!.. Нэ дае ни трошки! Ой, ратуйте, громадяне, помираю с тоски! Нэ дае, змиюка! Чому ж я нэ птица, шоб в блакитно небо ридно от тоби сокрыться? Тю на тэбэ, Натку! Сэрдэчко разбилось. Грае, грае воропае, шоб воны сказились!

* * *

Богу молиться об этом грешно. Книжки об этом печатать смешно. Что с этим все-таки делать? Жил же без этого – и ничего, без дорогого лица твоего и уж тем паче без тела. Что посоветуешь, милый дружок? Милый дружок, как обычно, – молчок. Правильно, что уж тут скажешь. Сам заварил и расхлебывай сам, кто ж поднесет к твоим детским губам эту прогорклую кашу! Жил, не тужил же, и вот тебе раз! — по уши в этом блаженстве увяз, мухою в липком варенье. Сладко, и тяжко, и выхода нет. Что-то уж слишком мне мил белый свет из-за тебя, без сомненья! Сердце скрепя и зубами скрипя, что же я все же хочу от тебя, от европеянки нежной? К сердцу прижать или к черту послать? Юбку задрать, завалить на кровать? Это неплохо, конечно. Но я ведь знаю, что даже тогда мне от тоски по тебе никуда не убежать, дорогая! Тут ведь вопрос не вполне половой — метафизический! – Боже ты мой, что я такое болтаю?!. Просто я очень скучаю.