Стихи

ВО ВРЕМЯ ССОРЫ

Был бы я чуть-чуть моложе и с другою рожей, я б с тобой, такой хорошей, поступил негоже: поматросил бы и бросил — так тебе и надо! — чтобы ты узнала, Ната, эти муки ада, коими палим всечасно бедный я, несчастный, чтобы ты, мой ангел ясный, плакала напрасно! Чтоб ты плакала-рыдала, рученьки ломала и меня бы умоляла, гордого нахала. Так бы я тебя помучил минимум часочек, а потом бы, друг мой лучший, славный мой дружочек, я бы так тебя утешил — на всю жизнь, не меньше! Каждый Божий день – не реже, нежно и прилежно!

ЖЕСТОКИЙ РОМАНС

То, что кончилась жизнь, – это ладно! Это, в общем, нормально, мой свет. Ведь не с нею, с тобой, ненаглядной, расставаться мне моченьки нет! Жизнь закончена – ну и спасибо! Я и этого не заслужил! Но с тобою, такою красивой, распрощаться и вправду нет сил! И поскольку ты с ней нераздельна, с исчерпавшейся жизнью пустой, буду длить я ее беспредельно, чтоб навеки остаться с тобой.

ЗАПРОС

Ответь, моя хорошая, скажи, моя отличная, я удовлетворителен или совсем уж плох? Я прусь, как гость непрошеный. Уж очень мне приспичило, уж очень удивительно тебя придумал Бог! Уж очень ты прекрасная, уж очень ты насущная, моя необходимая, искомая моя! Не выйдет – дело ясное. Вообще – безумье сущее… Скажи же мне, родимая, ты любишь ли меня?

ДРАЗНИЛКА

Сюсеньки-пусеньки, сисеньки-писеньки, сладкая детка моя, ластонька-рыбонька, лисонька-кисонька, надо же – смысл бытия! Зоренька ясная, звездонька светлая, смертонька злая моя, боль беспросветная, страсть несусветная, надо же – любит меня!

* * *

Делия! Ты упрекаешь меня, горемыку, в том, что бессмысленны речи мои, безыскусны и однообразны. Что ж, справедливо. Действительно, смысла в них мало, разнообразия тоже немного, изящества нету. Но ты подумай своей головою красивой — взяться откуда б интеллектуальному блеску? Как тебе кажется – мог бы Катулл состязаться с самым последним из риторов, Лесбию видя? Мог бы спокойно он с ней обсуждать красоту и величье песен Омира иль Сапфо? А? Как ты считаешь? То-то же! Если ж учесть, что Катулл-то был по сравненью со мною счастливцем беспечным — вон сколько счесть поцелуев он смог без труда! Ну а нам бы хватило пальцев десницы с лихвой! Как же мне не беситься?

* * *

Гандлевского цитировать в слезах: «Умру – полюбите», пугать ночных прохожих озлобленным отчаяньем в глазах и перекошенной, давно небритой рожей — как это скучно, Ташенька…

* * *

Вот, полюбуйся – господин в летах, к тому ж в минуты мира роковые не за Отчизну ощущает страх, мусолит он вопросы половые! Трещит по швам и рушится во прах привычный мир, выносятся святые. А наш побитый молью вертопрах все вспоминает груди молодые, уста и очи Делии своей. Противно и смешно. – Но ей-же-ей, есть, Таша, точка зрения, – с которой предстанет не таким уж пошлым вздором наш случай – катаклизмов всех важней окажется любовь, коль взглянешь строго на это дело с точки зренья Бога.

ПЛАТОНИЗМ

… Ты мыслишь обмануть любовь.

A. C. Пушкин

Этот брак заключается на небесах. Да, наверно, давно заключен. На седьмых небесах, отряхая наш прах, торжествуя, блаженствует он. И по слову Платона с идеей моей там идея Наташки слилась, андрогином счастливым мы катимся с ней, идеально друг с дружкой слепясь. Но внизу, на земле, тут не то чтобы брак, тут и встретиться нам не дано. Отчего, в самом деле, Наташечка, так — тут другое, а там мы одно?

V К Н. Н

1

Посмотри, мой любезный, мой нежный друг, каково вокруг — слишком запах затхл, слишком выцвел цвет, слишком мерзок звук. Слишком смутен смысл, слишком явен бред. На исходе лет что-то стал мне страшен, Наташа, вдруг с миром тет-а-тет. Слишком этим мне кажется этот свет. Слишком прост ответ — ах, дружочек, что там ни говори, тут мне места нет. Тут, под сенью клюкв, в этих попурри тонет наш дуэт.

2

А в придачу к этому, вот смотри, каково внутри — у меня, к сожаленью, Наташа, там, как тебе ни ври, как себе ни ври, никакой не храм, а бардак и хлам и похабные кадры из «Bad girls – 3», подростковый срам. Там бывает, ангел мой, по ночам жарко всем чертям! Самому мне жутко и тошно аж — форменный бедлам. Ложь и злость, Наташенька, раж и блажь, тарарам и гам.

3

Вот таков и пребудет таким, Наташ, данный нам пейзаж, и таков же, не лучше ничуть, слуга непокорный ваш. Вот и вся, Наташенька, недолга — звук и знак слагать, заговаривать похоть, глушить мандраж, без зазренья лгать. Этих строк бесчисленных мелюзга, этих букв лузга, чем еще прикажешь, Наташа, крыть? Нечем ни фига. И по этим причинам-то, может быть, так ты дорога.

4

И по этим причинам нельзя забыть весь твой внешний вид, весь твой смысл, и запах, и цвет, и вкус не избыть, не смыть. И поэтому снова я льщусь и тщусь, матерюсь и злюсь, и едва различимую эту нить оборвать боюсь. Ах, под сенью мирных и строгих муз наш с тобой союз как прекрасен был бы. Но нет его — вот ведь в чем конфуз. Впрочем, ладно. Чего уж там. Ничего. Я привык, Натусь.

5

Нету, Ната, практически ничего, кроме одного, кроме счастья и, ты уж прости, беды, только и всего. Только сердце екнуло с высоты — что же ты? Эх, ты! Сообщенья бедного моего не считала ты. И средь хладной и вечной сей пустоты, млечной немоты сам не свой я давно уже, весь я твой. Мне вообще кранты! До чего же надо мне быть с тобой — если б знала ты!