Стихи

ВЕНЕЦИЯ

Как здесь красиво было бы с тобой! Как интересно, Таша, и забавно плыть по каналам этим достославным, как дожу с догарессой молодой. Как вкусно было б красное вино, как хороша на площади полночной была бы эта музыка, как точно совпало б все! Но нам не суждено, но мне не суждено с тобою вместе обозревать одну и ту же местность. А почему уж – я не знаю сам. И все вокруг постыло и известно. Я, как слепой, мотаюсь здесь и там, дивясь твоим, Наташка, красотам.

* * *

Твоя протестантская этика с моею поганой эстетикой (поганою в смысле языческой) расходятся катастрофически! Историко-экономически, согласно теориям Вебера, твое поведенье нелепое вполне прогрессивно, отличница. Но вот в отношеньях межличностных, но в сфере любовного пыла безумства мои предпочтительней! — Эх ты, немчура моя милая!

* * *

Сей поцелуй, ворованный у Вас, мучительно мне вспоминать сейчас. Настанет ночь. Одно изнеможенье. Но ведаю – мне будет наслажденье. Ты вновь придешь. Ко всем твоим устам прильну губами, волю дам губам. И ты сама прильнешь ко мне, нагая, в медлительных восторгах изнывая. И плоть моя твою раздвинет плоть и внидет в глубь желанную, и вот проснусь я в миг последних содроганий, тьму оглашая злобным матюганьем.

* * *

Все говорит мне о тебе – закат, вершины Альп багрянцем озаривший, и Моцарт, в птичьем гаме просквозивший, и ветр ночной, и шепоты дриад. И хохоты греховные, и взгляд попутчицы, нарочно стан склонившей, и декольте ее, и даже лифчик, представь себе, о том же говорят! И книги все посвящены тому же! Ну ладно я, вздыхатель неуклюжий, бубнящий о тебе уж скоро год, но ведь не весь же мир! Какой-то ужас! Филипп Киркоров, милая, и тот лишь о тебе танцует и поет!

* * *

Дано мне тело. На хрен мне оно, коль твоего мне тела не дано? Коль мне нельзя использовать его для ублаженья тела твоего? Зачем оно, угрюмое, в ночи ворочается, мучится, торчит? Зачем, как ртуть, густа дурная кровь? Ах, лучше б быть из племени духов! Я б дуновеньем легким в тот же миг за пазуху и под подол проник!

* * *

Черный ворон, что ж ты вьешься по-над Ледою нагой? Ты добычи не добьешься, Леде надобен другой. Лебедь тешится и тешит, белоснежным пухом льнет, деву млеющую нежит. Что ж ты каркаешь, урод? Ты чернее черной ночи, полюбуйся на себя! Что же ты свой клюв порочный тычешь в девушку, сопя? Что ж ты когти распускаешь, в мертвой мечешься петле, на девчонку налагаешь непроглядные криле? Вран зловещий, враг заклятый, вор полнощный, улетай! Кыш отсюда, хрен пернатый! Нашу детку не пугай!

ВЕЛИКОРОССКАЯ ПЕСНЯ

Не брани меня, родная, что я так люблю тебя, — скучно, страшно, дорогая, жить на свете не любя. А кого любить прикажешь в нашей темной стороне? Кто ж тебя милей и краше, сексапильней и смуглей? Не брани же, не серчай же, не динамь меня, мой свет! Приезжай ко мне сейчас же, я ведь жду уж тридцать лет! Жду-пожду, молюсь и сохну. Ах, Натальюшка, когда ж? Я ведь так и вправду сдохну. Пожалей меня, Наташ.

ПОПЫТКА ШАНТАЖА

И Пушкин мой, и Баратынский твой стоят, волнуясь, за моей спиной. Твое жестокосердие кляня, они переживают за меня. Пойми же ты, филолог милый мой, в моем лице идет в последний бой Российская поэзия сама — мы с ней должны свести тебя с ума. Ведь если уж и тут ей битой быть, нам с ней придется лавочку прикрыть. Не я один – весь Мандельштамов лес идет-гудет: Не будь ты, как Дантес! Не стыдно ли стоять в таком строю? Переходи на сторону мою! И этот поединок роковой братаньем мы закончим, ангел мой! Внемли ж: Российски поэзия хором к тебе взывает жалобно – «Аврора!»

* * *

Желаний пылких нетерпенье, по твоему, мой друг, хотенью, мы сдерживали круглый год. Зачем – сам черт не разберет!

С ИТАЛЬЯНСКОГО

В левом боку нытье. Нечего мне сказать. Жизнь прошла, у нее были твои глаза. Что, блаженство мое? Поздно уже назад. Смерть идет. У нее глазки чуть-чуть косят.

IV

* * *

Христос воскрес, моя Наташа! Воскрес Он, судя по всему, ведь даже отношенья наши есть подтверждение тому. Поскольку, как бы я ни злился, ни чертыхался как бы я, ты – то, о чем всегда молился я в тесноте житья-бытья. Ты – то, чем можно защититься от нежити небытия, во всяком случае, частица того, чего душа моя с младенчества искала, Таша, чему я клялся послужить. Ты доказательство, и даже теодицея, может быть.

* * *

Ты – обожаемая, я – осатанелый. Ты молода, а я – почти старик. Ты созерцаешь смыслы мудрых книг, я шастаю без смысла и без дела. Ты – вешний цвет, а я – пенек замшелый, ты так строга, а я – увы – привык дни проводить средь праздных забулдыг и потакать балованному телу. Ты – воплощенье чистоты несмелой, на мне ж и пробы ставить места нет… Чтоб перечислить это все, мой свет, антонимов словарь потребен целый… А в довершенье всех обид и бед ты – женщина, а я, Наташка, нет.